Человек рождается дважды. Книга 1

— Ты бы надел накомарник. На тебя страшно смотреть, — посоветовал Колосов.

Николаев махнул рукой.

— Что я, неженка! А ты почему без него?

— Да я на Урале привык к комарам с детства.

— Значит, привыкну и я.

Позади вьючных лошадей ехали верховые. В красном костюме, оказывается, была женщина. Колосов узнал Женю. Он был обескуражен. В его сознании не совмещались суровость Севера и эта изнеженная девушка. Он холодно ответил на её приветствие и, пропустив вперёд, пошёл следом.

Рядом с Женей ехал бухгалтер, человек лет под сорок с рыжими усами, лоснящимся лицом и быстрыми, маленькими глазками — не то смелыми, не то нахальными. С вечера в экспедиторской он жаловался на неожиданно вспыхнувший ревматизм. Теперь он весело разговаривал с девушкой, облизывая губы.

— Вот же сукин сын. Явный симулянт, — не удержался Николаев.

Но Рузов только ухмыльнулся в усы, дескать: можете говорить что угодно, а я получил лошадку и на всё остальное мне наплевать.

Солнце скрылось за вершинами сопок. Из распадков потянуло прохладой. Люди брели, измученные непривычным переходом. Но вот впереди показался дымок. Транспорт и путники подходили к месту ночлега.

Колосов, не ужиная, заснул около костра.

— Эй, сгоришь! — разбудил его бородатый конюх. Костёр ярко пылал, рассыпая золотистые искры, Конюхи уже кипятили чай.

Николаев спал под лиственницей. Развязанный рюкзак валялся в стороне, а недалеко за кустами чернела ручка зуммера, аптечка, коробки с охотничьими припасами и рыболовные принадлежности, вышвырнутые хозяином.

— Колька, сюда! Какой-то хищник! — послышался испуганный голос Колосова. Взведя курок, Николаев побежал на выручку, но там уже грянул выстрел.

— Ну что? Убил?

— Готов! — донёсся из лесочка довольный басок.

— Что за зверюга?

— Чёрт его знает, не пойму, но похож на хищника. Иду, а он как выскочит — и прямо на меня. Тут я тебе крикнул, а он остановился. Хотел, наверное, приготовиться к прыжку. Ну, я ему и вмазал. А знаешь, какая злюка? Умирал, а всё скалил зубы и дёргал носом. Хорошо, что я не подошёл близко.

Николаев внимательно разглядывал зверька и наконец определил:

— По виду и размерам похож на молодого песца, а возможно, это старый соболь.

— Коротковат, да и шкура какая-то подозрительная, не то серая, не то рыжая, — усомнился Юра.

— Сейчас же лето. Заяц тоже серый. Наверняка песец. А вот посмотри, уж начинает белеть, — приподнял он лапу зверька. — Я обязательно заберу. А вдруг всё-таки соболь. Пошлю матери подарок, вот обрадуется старушка. — Он поднял зверька за загривок и сунул в рюкзак. — Ты знаешь, я так огорчил её своим отъездом, так огорчил…

Тропинка вывела их на сухую поляну с высокой травой и редкими, толстыми деревьями. Идти стало не только легко, но и приятно. По сторонам громко кричали кедровки, предупреждая таёжный мир о приближении человека. Солнце клонилось к закату, и они не спешили. Скоро транспорт должен был остановиться на отдых.

— Первые дни еле доходил до привала, думал, не выдержу, — признался Николаев, хотя раньше он ни разу об этом не говорил.

— А ты думаешь, мне было легче? Я ещё умудрился сбить ноги до крови.

— Что же молчал? У Жени аптечка, сразу бы вылечила.

— Жаловаться? Да ещё лечиться у Жени? Я бы на голом мясе дошёл и никому не сказал. А сейчас прошло, — махнул рукой Колосов.

— Всё же здорово мы наловчились ходить? Смотри, за день километров по сорок наматываем, и хоть бы тебе что! А ещё этой дичи сколько таскаем. — Коля подбросил тЯжёлый рюкзак и поправил лямки. — И никаких других обязанностей, пришёл и отдыхай. Я доволен, что нам поручили дичь.

— Чудак! — засмеялся Колосов. — Стрелять-то любят все, а вот таскать её на себе охотников, мало. Ты думаешь, нам сделали одолжение? Но я не жалуюсь. Мне это дело подходит.

Они пересекли низину. Теперь тропа взбегала на высокий, сухой берег.

— Слышу дымок, где-то близко привал, — повёл носом Николаев.

— Не только слышно, а даже видно, — засмеялся Юра. За леском к небу поднимались чёрные клубы дыма. На привале уже сигнализировали о месте ночёвки.

Подошли к костру. Колосов с фасоном стал вываливать из рюкзаков дичь.

— А эту дрянь зачем нужно было таскать? Какой здоровый суслик, — брезгливо поморщился Рузов, отделяя «песца» от дичи.

Николаев отвернулся, но Колосов быстро нашёлся.

— Решили для коллекции набить чучело. — Он схватил за ноги суслика и закинул подальше в кусты.

Ярко горели костры. На лужайке кони пощипывали траву. Под ветвистыми лиственницами белели две палатки — одна для женщин, другая для конюхов. Пламя огня лизало закопчённые чайники, котелки, вёдра, освещая бронзовые лица людей. Привал напоминал цыганский табор. Недоставало только кибиток да чумазых детей, а смуглые бородатые конюхи от цыган почти не отличались.

Колосов сушил портянки, поглядывая на Рузова с нескрываемой неприязнью. Всё в этом человеке вызывало у него раздражение.

— Эх, кабы не ревматизм, пробежался бы с вами, хлопцы, — Рузов с болезненной гримасой потёр коленки и подбросил в костёр несколько хворостин. Снял палочкой крышку кастрюли и попробовал мясо ножом. — Скоро будет готово, а пахнет ничего, — потянул он носом, — Вот полегчает с ногами, пойдём. Влёт-то бить, наверное, так и не научились? Только сидячих. Ничего, научу.

Зная об этом желании ребят, он приходил к их костру, приноравливаясь всегда к ужину. Убитая дичь, делилась между всеми группами. Рузов уже поужинал у своего костра, но они знали, что он не уйдёт. Нельзя же не пригласить, если человек сидит рядом и ждёт.

Николаев разостлал клеёнку и подготовил «стол».

— А где же Толька? — беспокойно пробормотал он и крикнул на всю поляну — Белоглазова никто не видел?!

— Видели днём! Придёт, в первый раз, что ли? — откликнулись со всех сторон.

Белоглазов обыкновенно приходил позднее всех, и всё же они, как правило, прежде чем сесть ужинать, ждали товарища. В этот вечер Толька что-то особенно запаздывал.

— Будем есть или подождём? — спросил Николаев.

— Оставим. Подогреет, и всё.

Рузов услужливо снял кастрюлю.

— Может быть, перекусите с нами? — из вежливости предложил Николаев, не поворачивая головы.

— Я уже. Разве что для баловства кусочек. — Он облизал губы и приготовил нож. — Только, Коленька, что-нибудь помягче. Ножку, что ли. — И не особенно доверяя Николаеву, забрался в кастрюлю.

— А странный у вас ревматизм, — завёл разговор Колосов. — Вот у меня ничего не болит, а столько на корточках высидеть не могу.

— Привычка, милый. Мне даже так легче, — блеснул Рузов глазками и погладил живот. — Смотри ты, нашла себе место. Коленька, давай Ещё кусочек, ей-богу, осилю.

Поужинали. Рузов ушёл к другому костру. Белоглазов так и не приходил.

— Что же могло случиться? — забеспокоился Колосов и подбросил сырой хворост, чтобы дым выше поднимался.

— Придёт. Опять какое-нибудь интересное обнажение — вот и сидит, — успокаивал его Николаев, хотя сам то и дело поглядывал на тропинку.

— Коля, можно вас на минутку! — позвала Николаева Женя.

Колосов проводил его недовольным взглядом, подбросил ещё хвороста. Посмотрел на куртку: пропалины, вырванные сучками клочья. Так не дотянешь и до Среднекана. А всё же хорошо. Этот переход не забудется. Вот если бы только не комары, — подумал он и посмотрел в сторону костра Жени. Николаев неумело стягивал с её ног сапоги.

— Странная девушка, — пробормотал Юра.

Неприязнь к ней прошла. Дорога была тяжёлой, но она не подавала вида, и это его подкупало, хотя настроение Жени постоянно менялось; Порой всё ей было не так. Это не хочу — противно, это — невкусно, и уйдёт голодной. Другой раз садится и ест то, что не лезло в горло таким непривередливым, как они. Очень любила расспрашивать других, а о себе ни слова.

Вернулся Николаев и сел рядом.

— Ты что как мальчишка на побегушках? «Коля, принеси. Коля, помоги. Коля, поухаживай». Там и без тебя ухажёров хоть отбавляй. Нельзя же давать садиться себе на шею, — напустился он на Колю.