Немецкий экспрессионизм (сборник)

Конец связи! Пишу письмо: "Адрианопольскому возлюбленному моего сердца!" Дело в том, что он спрашивал, по-прежнему ли я люблю его, и просил не лгать. Я все-таки не дам ему материала для лирики (он поэт): "Ну да, люблю! И хватит!" Но я могла бы ненадолго посетить Турцию, учитывая, что всех моих предков носили в паланкинах. Потомуто ходьба мне в тягость. Когда у вас ступни замерзают, у меня они все еще горят. Будь мое сердце здоровым, что бы я тогда сделала? Секундочку! Я бы разделась и, как стриженный догола пудель, бросилась бы в пресную воду, где живут кроткие рыбки, - но от чешуек бы точно отказалась. Или отправилась бы на Южный полюс и наконец хорошенько согрелась; или, во всяком случае, распорядилась бы, чтобы в этой ледяной зоне поставили отапливаемую углем печку. Что бы я сделала еще? Я бы остановилась, из упрямства, точно на линии тропика. Пририсовала бы созвездиям усища. Ну не обидно ли, не во вред ли самому небу, что сердце у меня нездорово? Все сердечные недуги - от Луны, неврозы особенно. Все болезни приходят сверху. Здесь же, внизу, все очень славно. И потому-то столь многие авиаторы обрушиваются с неба: сам летательный аппарат ведь никогда не раскалывается, однако пилоты заболевают падучей, когда, взлетая все выше и выше, они вдыхают бациллы звезд. Как выглядят авиаторы? Как птицы: носы их - клювы, а головы тянутся вверх. Новый человеческий род. Однажды со мною обедал один воздухоплаватель, так он обклевывал мясо, как ястреб, рвал шницель, как стервятник. Подруга Карла Фолльмеллера, великолепная Катарина фон Арманьяк - первая женщина-авиатор в мире. На выставке средств воздушного сообщения в "Унионтеатр", возле Зоологического сада, они все летают. Я же могу смотреть безвозмездно: я обещала написать репортаж. Денег у меня нет, но это еще не повод, чтобы отгораживаться от мира. И даже больше того: мне предстоит взять на себя правление в Фивах; я даже уже правлю, формально. Берлинская публика поговаривает, что у меня навязчивая идея. Навязчивая идея - это нечто естественное: естество, порабощающее закон. Я - принц Фиванский. В Германии только император Вильгельм способен понять, что для меня значит правление. У меня, между прочим, весьма пестрый народ. По ночам я лежу на крыше, а днем сижу под пальмой и правлю. Я в ответе за все; народ порою косится на меня, от неопределенности, - думая, что я дурачусь; но я и к дурачествам отношусь с величайшей серьезностью. Я ничему не оказываю предпочтения - только людям. Часто бываю несправедливой, потому что у меня есть вкус, есть художественное чутье; обращаясь к народу, не ссылаюсь на текущий момент, ибо не хочу связывать себя обязательствами. Более всего я терпима по отношению к себе, я милостива к себе, я единодушна с собой - из дипломатических соображений, ибо народ мой должен за меня держаться. Я только слишком много размышляю, нелицеприятно и непосредственно, я все свои мысли подпускаю совсем близко ко мне, чтобы они разучились бояться. Ах, если бы только меня не беспокоили с раннего утра - и в таком количестве - цирюльники-мусульмане, желающие сделать мне татуировку, и западные художники, которые жаждут написать мой портрет! По ночам мой сон на крыше постоянно прерывают паши, которые никак не оправятся от воодушевления по поводу моего восшествия на престол. Всякий раз во время аудиенции, которую я им даю, они забывают задать вопрос, приведший их ко мне. С тех пор как меня избрали принцем-регентом Фив, по улицам города снуют множество честолюбцев, которые подражают мне в одежде и жестах и надеются во всем сравняться со мной. Эпигоны! Умение править - это искусство: такое же неотъемлемое от человека качество, как способность к живописи, поэзии или музыке. Эпигонство же - только деятельность, потому оно и приносит доход, как любая работа. Я никогда не работаю, я ненавижу письменный стол - хотя у меня и есть таковой, но письменным столом и только он никогда не был. Нынешней ночью, когда мои негры спали, паши взломали дверь на крышу, ради почтовых марок. Ночью меня сфотографировали в профиль (так я выгляжу лучше, чем анфас) в тюрбане и мантии правителя, в самых разных цветах; теперь во всех почтовых отделениях города можно увидеть портреты Моего Высочества.

1913

Альфред Деблин

Убийство одуванчика

Рассказ

Перевод и вступление Татьяны Баскаковой

Этот рассказ (1910), вошедший в первую опубликованную книгу Деблина "Убийство одуванчика и другие рассказы" ["Die Ermordung einer Butterblume. Erzahlungen", 1913] и ставший одним из самых известных образцов немецкой экспрессионистской прозы, кажется вариацией на тему баллады

И. В. Гете

.

Дикая роза

Мальчик розу увидал. Розу в чистом поле, К ней он близко подбежал. Аромат ее впивал. Любовался вволю. Роза, роза, алый цвет. Роза в чистом поле!

"Роза, я сломлю тебя. Роза в чистом поле!" "Мальчик, уколю тебя. Чтобы помнил ты меня! Не стерплю я боли". Роза, роза, алый цвет. Роза в чистом поле!

Он сорвал, забывши страх. Розу в чистом поле. Кровь алела на шипах. Но она - увы и ах! - Не спаслась от боли. Роза, роза, алый цвет. Роза в чистом поле!

Перевод Д. Усова

Интересно, что герой рассказа, господин Михаэль, характеризуется как "состарившийся ребенок", и в ряде других мест подчеркиваются черты присущего ему инфантилизма.

Сюжет деблинского рассказа парадоксален: в нем описывается психология преступника-обывателя, который, собственно, никакого преступления не совершил, но вполне подготовлен (своим образом жизни, жизненными принципами) к тому, чтобы его совершить. А если иметь в виду, что действие рассказа разворачивается на дороге к монастырю Святой Одилии, которая наделяет верующих истинным зрением, способностью видеть в окружающем мире следы божественной любви, то рассказ допустимо понять и так, что божественное чудо - даже если оно свершится - вступит в противоречие с психологией воспринимающего это чудо человека и может привести к самым неожиданным, диким последствиям…

ОДЕТЫЙ в черное господин поначалу считал свои шаги, раз, два, три… до ста и обратно, пока поднимался по широкой дороге в еловом лесу на Одилиен-берг - вихляя бедрами, иногда даже пошатываясь; но потом он забылся и считать шаги перестал.

Светло- карие глаза, дружелюбно вылупленные, смотрели на землю, норовившую выскользнуть из-под ног, а руки от самых плеч болтались, так что белые манжеты выскочили и наполовину закрыли кисти. Когда желто-красный вечерний свет, пробившись между стволами, заставлял глаза щуриться, голова дергалась, ладони поспешно складывались в негодующе-оборонительный жест. Тонкая прогулочная трость, зажатая в правой руке, хлестала по траве и цветам на обочине, по-своему наслаждаясь цветением.

Пока господин все еще спокойно и беззаботно шествовал своим путем, трость застряла в одном из редких здесь кустиков сорной травы. Наш солидный господин не хотел останавливаться, двинулся было дальше, потянув рукоять, но… обиженно оглянулся на собственную руку, трость пришлось выдергивать - сперва тщетно, потом успешно, обеими руками; он, задыхаясь, метнул два быстрых взгляда на палку и на траву, так что золотая цепочка на черной жилетке подпрыг-нула, и… отпрянул.

1. Гора Святой Одилии - монастырь и центр паломничества в Эльзасе (теперь Франция), недалеко от Фрайбурга-в-Брейсгау. Святая Одилия (660-720) была от рождения слепой, но прозрела; ее иконографический атрибут - изображенные на раскрытом Евангелии глаза. К этой святой обращаются с молитвой о даровании физического и душевного здоровья, а также - способности видеть в земном мире следы Божественной любви» (Здесь и далее прим. перев.)