Прыжок в неизвестное

Станислав Демба вышел на улицу и пропустил в телефонную будку маленького толстого господина, который глядел на него с яростью и бормотал невнятные ругательства. Не прошел он и нескольких шагов, как его окликнули с противоположного тротуара.

- Здравствуйте, Демба! Куда идете? Подождите, я пройду немного с вами.

Демба остановился. Вилли Эйснер перешел улицу. Демба кивнул ему небрежно головою.

- Что с вами? Разве вы больше не служите в банке? Как это вы разгуливаете по улицам в служебное время?

Вилли Эйснер затянулся дымом из папироски и выпустил его в пространство.

- Служу, - сказал он. - Вы думаете, банк позволил бы мне гулять? Но я иду с биржи, у меня там было дело.

Вилли Эйснер любил прихвастнуть. Он был мелким служащим Центрального банка и работал в инспекторском отделе. К биржевым операциям банка он не имел никакого отношения. Ему просто было поручено проводить одного артельщика, при котором были крупные деньги, а исполнив поручение, он не мог преодолеть соблазна пройтись немного по Рингштрассе, с лайковыми перчатками в правой руке и тросточкой в левой. Вилли Эйснер чувствовал себя не на месте в своей конторе. Он завидовал всем, кто имел свободную профессию и не был связан определенными служебными часами: адвокатам, художникам, торговым агентам. Идеалом существования рисовалась ему жизнь человека, который утром спокойно читает свою корреспонденцию, потом идет в кафе и, развалившись в удобном кресле, с папироскою в зубах перед рюмкою ликера на мраморном столике, наблюдает уличную сутолоку; который днем прогуливается по Грабену сколько душе угодно, встречается со знакомыми, обменивается с друзьями, делая скучающее лицо, замечаниями насчет элегантных дам, потом не спеша обедает и наконец за своим письменным столом занимается кое-какими важными делами. Сам же Вилли Эйснер был принужден с восьми до половины первого и с двух до половины шестого в комнате, общей с восемью сослуживцами, неустанно сравнивать счета и цифры и против проверенных мест ставить карандашом птички.

Он говорил медленно, изысканными оборотами, вводил паузы между отдельными словами, чтобы придавать им надлежащую внушительность, и был уверен, что все слушают его внимательно, когда он считал уместным высказаться по какому-нибудь поводу.

- Мне пришлось отказаться от своей квартиры. Квартира у меня очень уютная, но мне стало в ней немного тесно; мне нужно место для моей библиотеки.

- Простите, - сказал Демба, - не можете ли вы идти немного скорее? У меня мало времени.

- Мне жаль квартиры, - сказал Эйснер и пустился вперед рысцою. - У меня связаны с нею приятные воспоминания. Там посещало меня много хорошеньких девчонок. Прелесть каких хорошеньких...

- Я иду теперь на Колингассе, - перебил его Станислав Демба, - это вам, верно, не по пути?

- На Колингассе? В таком случае я могу пройти с вами, к сожалению, только небольшое расстояние. Слишком у меня много дел в банке. Право, я тону в делах. Надо вам сказать, что я и распоряжаюсь, и представительствую, и веду переговоры, и заключаю сделки - всё!

- Вот как! - сказал рассеянно Станислав Демба.

- Вчера меня спрашивает барон Райфлинген... Вы знаете Райфлингена? Я с ним обедаю иногда в кафе "Империаль"... Так вот, вчера он спрашивает меня: "Какого вы, скажите, мнения насчет Глайсбахского синдиката? Как стоят эти акции?" А я отвечаю ему: "Милый барон, вы знаете - коммерческая тайна! У меня, к сожалению, связаны руки, но..."

Станислав Демба остановился, наморщил лоб и взглянул на своего спутника:

- Что вы сказали? Связаны руки?

- Да. Потому что, видите ли...

- Вот как! У вас руки связаны? Это, должно быть, неприятно?

- В каком смысле?

- Это должно быть неприятно, - повторил Демба с лукавым выражением лица. - Связанные руки! Я представляю себе, что пальцы вспухают от застоя крови. Ощущение, должно быть, такое, словно они вот-вот лопнут. Кроме того, боль, которая передается даже в плечо...

- Что вы говорите? Не понимаю.

- Я рисую себе, как должны вы себя чувствовать, когда расхаживаете со связанными руками.

- Но я ведь хотел только сказать: со связанными руками, поскольку интересы банка...

- Довольно! - крикнул Демба. - Зачем говорите вы о вещах, о которых ничего не знаете, которых не понимаете и не чувствуете? Слова, которые вы произносите, рождаются мертвыми на свет и не успеют слететь у вас с языка, как уже отдают запахом тления.

- Что это вы так расшумелись? Да еще посреди улицы! Я ведь ему, в конце концов, дал справку. Я сказал ему: "Знаете ли, барон, я не хочу вас удерживать, я сам их купил, но это был прыжок в неизвестное. Если я..."

- Что вы сказали? Прыжок в неизвестное? Очень хорошо! Прекрасно! Вам, наверное, уже случалось прыгать... в неизвестное? Нет? - Станислав Демба с усилием подавил в себе новый приступ ярости и заставил себя говорить совершенно спокойно. - Не правда ли, смотришь вниз и сперва не испытываешь никакого страха, думаешь: так нужно! Страх появляется - ужасный страх! лишь в то мгновение, когда теряешь опору и начинаешь падать... Лишь только в эту секунду! Видишь вдвое отчетливее все, что вокруг тебя происходит. Чувствуешь капли пота у себя на лбу. А затем... Ну-ка, что происходит затем? Говорите!

- Я не понимаю, чего вы хотите от меня? - сказал с удивлением Вилли Эйснер.

- Что? - крикнул Станислав Демба. - Вы этого не знаете? Так как же вы смеете говорить: прыжок в неизвестное? У меня, когда я это говорю, холодный пот выступает на лбу и колени начинают дрожать. Вы же говорите это, вероятно, по всякому поводу и ничего не чувствуете при этом.

- Люди не похожи друг на друга, милый Демба, - сказал Вилли Эйснер. Не у всех такая фантазия, как у вас. У меня, например...

- У вас руки связаны, я знаю. У вас превращается в штампованный словесный оборот все то, что было для кого-то другого кровавым переживанием. Но попытайтесь же хоть раз представить себе, что это значит: связанные руки. Мне приснилось как-то, что я должен ударить одного несносного дурака прямо по его гладкой физиономии, должен - и не могу! У меня были связаны руки, действительно связаны, не коммерческой тайной, а цепями на запястьях, одна привязана к другой...