Прыжок в неизвестное

Лео Перуц

ПРЫЖОК В НЕИЗВЕСТНОЕ

Перевод с немецкого И.Б.Мандельштама

Глава I

Фрау Иоганна Пюхель, владелица бакалейной торговли на Визенгассе, вышла из своей лавки на улицу в восьмом часу утра. День выдался пасмурный. Воздух - сырой и прохладный, небо - в тучах. Погода совсем подходящая, чтобы позволить себе рюмочку горькой. Но бутылка со сливянкою, стоявшая на полке, была почти пуста, и фрау Пюхель решила приберечь остаток к празднику. Осторожности ради она заперла бутылку в кухонный шкаф, ибо супруг ее, чинивший во дворе тележку, совершенно сходился с нею в положительной оценке спиртных напитков.

До восьми часов появилось только несколько постоянных покупателей: парикмахерский подмастерье, которому она каждый день готовила завтрак хлебец с луком и пучок редиски; двое школьников, купивших леденцов на двенадцать геллеров; кухарка госпожи инспекторши, пришедшая за двумя кило картофеля и пучком салата, и господин из Министерства труда, который уже много лет ежедневно брал бутерброды для завтрака в лавке фрау Пюхель. Торговля оживилась только после восьми часов и в половине девятого была в полном разгаре. В начале десятого часа зашла поболтать старая фрау Шимек, та, что торгует табаком на углу Карл-Денкгассе. Разговор коснулся неприятной истории, которая вышла у фрау Пюхель с выписанным из Венгрии сыром-брынзою.

И разговор этот был прерван появлением Станислава Дембы, того господина Дембы, чье необычайное поведение служило затем в течение многих недель обильным материалом для бесед обеих этих дам.

Демба три раза проходил мимо дверей, прежде чем решился войти, и всякий раз пугливо заглядывал в помещение. Казалось, он ищет кого-то. Бросалось в глаза и то, как он вошел: на дверную щеколду он нажал не рукой, а локтем и затем постарался правым коленом открыть дверь, что ему и удалось после нескольких попыток.

Затем он продвинулся в лавку. Это был рослый, плечистый человек с короткими рыжеватыми усами и гладко-выбритым лицом. Его светло-коричневое пальто было свернуто в виде ролика, и носил он его на руках, как муфту. По-видимому, он прошел большое расстояние: сапоги у него были в пыли, брюки до колен забрызганы уличной грязью.

- Хлеба с маслом, пожалуйста! - попросил он. Фрау Пюхель протянула руку к ножу, но сперва решила докончить разговор с фрау Шимек.

- Мне уже вот что не понравилось: когда ящик доставили, он весил семьдесят кило, а я ведь заказала семьдесят пять кило брынзы. Ну а когда я сняла крышку, можете себе представить, вид у брынзы был такой, что хоть посылай его на поправку подышать летним воздухом. Совсем сгнил, так червями и кишит. Вам что позволите?

Станислав Демба от нетерпения несколько раз ударял ногою о прилавок.

- Хлеба с маслом, пожалуйста, но поскорее, я тороплюсь.

Лавочница не дала, однако, отвлечь себя от важной темы.

- Простите, эта дама пришла первая, - сказала она господину Дембе. - Я должна сначала ее отпустить.

"Отпускать" ее она начала с того, что продолжала в несокращенном виде излагать историю с брынзой.

Я, разумеется, сделала заявление, и подумайте только, что отвечает мне этот человек! Он, видите ли, - она достала из кармана передника замасленное, смятое письмо и принялась искать инкриминируемые строки. Ага, вот тут, посмотрите-ка... "Сыр был упакован должным образом, и я не отвечаю за незначительную убыль в весе" которую понес товар при транспорте". За незначительную убыль в весе! Я думала, что меня хватит удар, когда я это прочитала.

- Это у них всегда такие отговорки, - сказала фрау Шимек.

- Но тут он, знаете ли, ошибся адресом! Вы думаете, я это ему спущу? Как же, нашел дуру!

- Совсем необразованный народ!

- Ведь надо быть преступником, чтобы сказать такую вещь! - воскликнула фрау Пюхель в крайнем негодовании.

Тут ее в третий раз перебил господин Станислав Демба, который был, казалось, не расположен дольше ждать своего хлеба с маслом.

- Быть может, - сказал он с раздражением, насмешкой и подавленной яростью, - когда ваш справедливый гнев уляжется, я все же получу наконец мой хлеб с маслом?

- Я уж и занялась этим, - сказала лавочница, - потерпите немного! Вы, видно, очень спешите!

- Очень, - отрезал Станислав Демба.

- Не посидите ли еще, фрау Шимек? - крикнула фрау Пюхель вдогонку уходившей приятельнице.

- Мне надо заглянуть в свою лавку, я потом еще к вам забегу,

- Вы, верно, где-нибудь служите, господин, в конторе или канцелярии? спросила лавочница своего нового покупателя. - Я говорю только к тому, что вы очень торопитесь.

- Во всяком случае время у меня не краденое, - грубо ответил Демба.

- Ну, вот и готово.

Фрау Пюхель протянула ему хлеб с маслом.

- Двадцать четыре геллера.

Господин Демба сделал порывистое движение в ее сторону, но тартинки не взял. Несколько раз он медленно провел языком по губам, наморщил лоб и вид имел такой, словно у него внезапно возникли серьезные сомнения насчет полезности этой еды.

- Может быть, его разрезать? - спросила лавочница.

- Да, разумеется, разрежьте его. Не думаете же вы, что я сразу весь хлеб засуну в рот?

Женщина разрезала хлеб на тонкие ломтики и положила их перед покупателем.

Демба к ним не притронулся. Он постукивал носком сапога по полу и щелкал языком, словно нетерпеливо ждал какого-то события, которое не желало наступить. Глаза его за стеклами пенсне в роговой оправе бродили вокруг, точно в поисках помощи.

- Не прикажете ли еще чего? - спросила фрау Пюхель.

- Что? Да. Есть у вас краковская колбаса?

- Краковской нет. Есть чайная, копченая, салями.

- Так дайте чайной.

- Сколько?

- Восемь дека. Или нет, десять дека.

- Десять дека? Пожалуйста.

Женщина завернула колбасу в бумагу и положила рядом с хлебом.

- Все вместе шестьдесят четыре геллера.

Демба не взял ни того ни другого. У него вдруг оказалось в распоряжении чрезвычайно много времени, и он обнаружил поражающий интерес к мелким особенностям внутреннего устройства бакалейной лавки. Он постарался расшифровать надпись на ярлыке бутылки с уксусом, а затем предался изучению нескольких жестяных плакатов, висевших по стенам и над прилавком. "Здесь продается излюбленный ржаной хлеб Газенмайера", "Лучшее туалетное мыло Хвойки" - читал он с большим вниманием, и губы его при этом беззвучно шевелились.