Прометей, или Жизнь Бальзака

На Корсике ему пришлось пробыть пять дней в карантине из-за холеры, вспыхнувшей в Марселе. В утешение себе он осматривает дом Наполеона "жалкую лачугу" - да читает в библиотеке Аяччо английские романы "Грандисон" и "Памела", "ужасно скучные и глупые". Но Корсика великолепная страна - ему понравилась, так же как и первобытные нравы ее обитателей: "Здесь нет ни гулящих девок, ни театров, ни читальных залов, ни общества, ни газет, зато нет и никаких мерзостей, свидетельствующих о цивилизации. Женщины не влюбляются в иностранцев; мужчины целый день прогуливаются и покуривают. Леность невероятная! В городе восемь тысяч душ, кругом нищета, крайнее невежество в вопросах самых злободневных. Я пользуюсь здесь полнейшим инкогнито..." - сообщает он в письме к Ганской. Но один офицер и один студент узнали его: "Увы! Какая досада! Теперь уж людям невозможно вести себя плохо или хорошо так, чтобы это не стало достоянием гласности!" Наконец ловцы кораллов переправили его на Сардинию, причем все питались только рыбой, пойманной в пути.

Добраться до копей оказалось тяжким делом. В Сардинии тогда не было ни дорог, ни экипажей, ни постоялых дворов. Бальзаку пришлось ехать верхом, а он не садился в седло уже четыре года. Девственные леса, гигантские вечнозеленые дубы; никакой еды. А прибыв в Арджентьеру, он узнал, что некая марсельская фирма, вошедшая в компанию с генуэзцем Пецци, уже произвела анализ отходов, нашла там подтверждение надежд Бальзака и выхлопотала через местных властей королевский декрет, разрешающий возобновить разработку копей. Как и во всех своих деловых предприятиях, Бальзак проявлял зоркость взгляда, но терпел поражение, едва только приступал к осуществлению своих замыслов. Компания Арджентьерских серебряных копей в скором времени принесла ее основателям прибыль в миллион двести тысяч франков, которой так жаждал Бальзак. Но и Бальзак получил возмещение за свои труды и убытки. Пока негоциант Пецци осаждал префектуры, романист Бальзак писал "Цезаря Бирото". Два творения были несовместимы: второе, более высокое, приводило к неудачам в житейских делах. Госпоже Ганской он сообщал: "Не очень браните меня, когда будете отвечать на это мое послание, написанное в дороге, помните, надо утешать побежденных. Я очень часто думал о вас во время своего путешествия, полного приключений, и воображал, что вы всего только один раз скажете: "Кой черт понес его на эту галеру!".

Он возвратился во Францию через Геную и Милан, где мог рассчитывать на банкира супругов Висконти. Второе пребывание в Милане было менее приятным, чем первое. Однако братская приязнь князя Порчиа избавила его от гостиницы - в его распоряжение была предоставлена комнатка, где он мог спокойно работать. Гостеприимному князю Порчиа и графине Болоньини он позднее посвятил один из лучших своих романов - "Блеск и нищета куртизанок" и повесть "Дочь Евы", где в посвящении он говорит: "Французов обвиняют в легкомыслии и забывчивости, но, как видите, постоянством и верностью воспоминаниям я сущий итальянец".

Роман "Блеск и нищета куртизанок" со временем станет одной из самых широких фресок Бальзака, но в 1838 году еще не было ни заглавия, ни плана этого произведения. В Милане, немного скучая о парижских бульварах, он набросал первый эпизод - "Торпиль". То была история любви красавца Люсьена де Рюбампре из "Утраченных иллюзий" и Эстер Гобсек, проститутки в доме терпимости, прозванной Торпиль, то есть электрический скат, из-за того, что ее небесная прелесть наэлектризовывала мужчин и приводила их в оцепенение. Однажды в свой свободный день она встретила Люсьена в театре Порт-Сен-Мартен и сразу влюбилась в него до безумия. Она вырвалась на волю и прожила с ним счастливо три месяца. Но на бале-маскараде в Опере ее в домино узнали и разоблачили жестокие насмешники. Чувствуя, что для нее все погибло, Эстер попыталась покончить с собой; ее спас некий священник и, поняв, как глубока и смиренна ее любовь, решил отдать Торпиль в монастырский пансион, превратить проститутку в благовоспитанную девицу. Повесть должна была появиться в 1838 году в газете "Ла Пресс", но Жирарден убоялся возмущения подписчиков, и без того уже шокированных романом "Старая дева". Просто возмутительно! Воспитанница монастырского пансиона была в недавнем прошлом обитательницей дома терпимости! Повесть "Торпиль" была напечатана Верде в том же томе, что и "Выдающаяся женщина" и "Банкирский дом Нусингена". В Милане у князя Порчиа Бальзак отделал только первую ее половину.

Радушные хозяева предоставили ему, однако, полную возможность работать. Милан, в котором австрийскому императору в скором времени предстояло короноваться как королю Ломбардии, на этот раз уделял Бальзаку мало внимания, и он затосковал по родине. При виде безоблачного лазурного неба у него сжималось сердце, по контрасту вспоминались мглистые небеса Франции. У него как будто отняли душу, отняли жизнь, он мечтал вновь очутиться "в своем дорогом аду" - в неблагодарном и жестоком Париже. Двадцатого мая ему исполнилось тридцать девять лет. "Начинается для меня год, в конце которого я буду принадлежать к большой армии смирившихся душ, - писал он Ганской, - ведь в дни моей несчастной юности, тяжких мук, сражений, веры в будущее я дал себе клятву прекратить всякую борьбу, когда достигну сорокалетнего возраста..." Никогда еще так, как на этом роковом рубеже, приближаясь к сорока годам, он не испытывал столь острой потребности где-то прочно обосноваться, иметь, наконец, собственный домик и жить в нем с "женщиной своих грез".

Но кто бы мог стать теперь "женщиной его грез"? Те, которые его поддерживали в дни молодости, ушли из жизни одна за другой. В 1836 году, вернувшись из Италии, он узнал о смерти Лоры де Берни, а возвратившись из поездки в 1838 году, узнал, что умерла Лора д'Абрантес. "Парижская наставница" кончила, бедняжка, весьма печально. После нескольких лет литературного успеха она изведала горечь неудач. Бальзак больше не работал на нее. Она знала, что должна потерять его как возлюбленного, к этому она была готова, но ей хотелось сохранить его как друга и правщика ее произведений. "Моя старая дружба не обидчива. Бог мой! Старая дружба и молодая любовь - радость душе". Госпожа д'Абрантес сняла на улице Ларошфуко нижний этаж дома и попробовала вновь создать у себя салон. Многие друзья откликнулись на приглашение: Жюльетта Рекамье, Брольи, Ноай, даже Виктор Гюго, верный воспоминаниям о временах Империи. Теофиль Готье прозвал хозяйку салона "герцогиня Абракадабрантес". Она руководила у графа Жюля де Кастеллана труппой актеров-любителей, принадлежавших к светскому обществу, но в число актрис приняла слишком много дам почтенного возраста. Маленькие газетки назвали эту затею "театром Полишинелей". Игра старости и случая всегда печальна.