Чужая боль

— Мам, а почему ты в путаны пошла?

— Наташка, есть хотелось. А и голожопой была. Кто бы взял меня в те годы? В городе народ жесткий, жалеть не умеют. Вот и выживает каждый как может. Оно и тогда и теперь вот так маются люди.

— Скажи, а за что убивают путан?

— Ой, детка! Всякое случалось. Как в страшной сказке. Бывало из куража, по пьянке убивали девок. Ну и другое тоже было. Пока тебе не стоит знать о том, подрасти, повзрослей немного.

Но никогда не суди никого. Знай, на панель не с добра идут. Только от нужды и от беды. Вон, как у меня. Бухой папаша с кулаками на меня набросился. Обещал прирезать, как овцу. А что я, пацанка, могла сделать? Остановить, угомонить, вломить придурку, сил не хватило бы. Он здоровым мужиком был. Такого кулаком не свалишь, он бычью цепь руками мог порвать. А когда постарел и ослаб, одумался. Болезни одолели. Бросил выпивать. Увидел меня в городе, стал уговаривать уйти с панели, вернуться к нему домой. Но где он был раньше? Ведь вся моя жизнь уже была искалечена, изломана. Я знала, что сдохну, как многие девки, от болезни или от рук клиентов, придушат где-нибудь в темном углу и докажи, что жила такая. За убитую путану не накажут никого. Я такого случая не помню. Все обвинят нас, мол, а зачем оказались на улице? И никогда не согласятся, что в этом сами виноваты. Ну, о каком распутстве можно говорить, если человеку и восемнадцати лет нету? Потянуло к мужикам? Тоже брехня! Большинство баб и девок боялись мужиков. Ну, что таить, ведь обычно подходили пьяные. Какой с них спрос? Они что угодно могли утворить. Ни за что били, оскорбляли, издевались как хотели, устраивали групповухи. А кому пожалуешься? Никогда не верь, что в притоне живут счастливо. Это откровенная брехня! Самые несчастные и униженные— это путаны!

— А почему тогда ты убегала из больниц?

— Нас там били и насиловали санитары. Я на тот момент хотела вернуться к отцу, но он уже умер, мне не повезло.

— Бедная ты моя! — пожалела Наташка Юльку и спросила:

— Наверно, потому ты не захотела выйти замуж?

— Вот именно!

— Ну, не все ж козлы! — не согласилась Натка.

— Девочка моя, для меня на десять жизней хватит пережитого.

— Но наш отец не такой. Во всяком случае, сейчас.

— Не лучше других, негодяй. Что утворял с Риткой, я забыть не смогу. Это теперь он шелковый. Знает, чуть что, я его тут же под жопу подналажу. Он тут не хозяин и никогда им не станет.

— Мам, ну он совсем другим стал!

— Прикидывается, косит под нормального мужика, а когда убивал детей, Ритку? Это его счастье, что подруга не стала писать на него заявление в милицию. Он за свои издевательства до сих пор сидел бы в тюрьме. Но она прощала, видно, любила за что-то. Я ее так и не поняла. Но никогда не простила бы того, что пережила твоя мамка. Знаешь, сколько раз Сашка хотел ему вломить, а мы бабы всей бригадой собирались оттыздить отморозка. И что думаешь, Ритка не позволила, защитила, загородила собой. Скажи, за что можно было любить этого урода? Да лучше век не знать мужиков, в глаза не видеть ни одного рахита, чем жить с таким падлой.

— Он сам мне признался, что зачастую и не помнил, за что избил мать, — всхлипнула Наташка.

— Троих сыновей погубил, твоих братьев! Они уже взрослыми были бы! И выросли не такими козлами, как этот Яшка.

— Теперь он сам о том жалеет! — вспомнила Натка.

— Ну да, мой отец тоже спохватился, когда меня уже сифилисом заразили. Что толку в том прозрении? Чего оно стоит? — побелела Юлька.

— Как же ты его ненавидишь! — вырвалось у Наташки.

— Конечно, я видела, что он вытворял с Ритой. Сейчас терплю его кое-как. Но ничего не забыла. Меня даже в путанках так не мордовали, как он изводил жену. А ведь она ангелом рядом с ним жила.

— Мам, выходит, мы чего-то не знаем.

— Да все знаю! Убить его стоило.

— Но ведь он мой отец…

— Прости, дочуха, сейчас мы говорим на разных языках. У любой жестокости есть свой предел. И я не понимаю, когда мужик избивает бабу, а потом лезет к ней в постель.

— А зачем она пускала, почему прощала его, на то была своя причина. Но мы с тобой о ней не знаем.

— Ритка по-животному боялась Яшки. Если она отказывала, он снова бил нещадно. Кулаками, где попало.

— Могла ночью его прижучить, дать по башке один раз, чтоб до смерти помнил и больше не издевался, боялся бы подойти, — скрипнула зубами Натка.

— Не знаю, чего она терпела. Я б его в куски порвала за такое, — сказала Юлька и добавила,  вытянув в окно:

— ХОТЯ если честно сказать, многие мужики даже в городе колотят своих баб. И тоже без причин и повода. Но теперь и бабы научились защищаться, так вламывают своим мужикам, что мало не кажется. Это, знаешь, идем мы как-то с девками по улице. Поем, хохочем, а тут вдруг глядь, из окна третьего этажа мужик вылетел. Прямо в одних трусах и тапках. А вслед ему баба орет:

— Чтоб ты сдох, козел вонючий!

— Благо на то время зима стояла, и человек угодил в сугроб. Поверишь, даже не поцарапался. Удачно приземлился. Ну, кто-то вызвал милицию, неотложку. А мы скорей убежали, чтоб в свидетели не влететь. Уж как тот мужик свою бабу материл, я и теперь забыть не могу. Век бы таких слов ему не простила.

И что ты думаешь, где-то через год мы с девками снова идем той улицей и опять тот же самый человек из окна вылетел. На этот раз ногу сломал. Все остальное в порядке. Я это к; чему рассказываю, что бабы нынче тоже борзеть умеют. Выбрасывает мужика из окна, не привязав к его жопе парашют. А если бы он разбился? Неужели не было бы жалко? И он хорош отморозок, на всю улицу проституткой называет. А где он видел у нар таких старух?

Ей уже сорок или больше. Потом, если она такая, зачем женился и живешь с нею? Ну, а коли его выбрасывают из окна, значит, он и впрямь говно! Тут вовремя нужно уходить. И лучше всего сначала барахло сбросить вниз, потом на него прыгать. Тогда приземляться мягче, и ноги целее.

— А может, это другой мужик был?

— Не-ет, тот же самый. Мы его по трусам узнали. И баба все так же брехалась. А что как среди ночи выкинет, а какая-нибудь шустрая подберет его и больше не отдаст? Ведь баб в городе полно, а вот мужиков не хватает! — смеялась Юлька. И продолжила:

— А одна на мужика собаку натравила. Пес — целый зверюга. Больше мужика втрое. Он бы его с башмаками проглотил. Ну, человек бежал пока силы были. Но, выдыхаться стал. А пес не отстает, да как цапнул за задницу. Мужик, понятное дело, взвыл. Псу его вой по барабану. Того гляди, сиганет и башку откусит. Человек увидел, что скоро ему хана будет, и на дерево как прыгнул. Высоко забрался. Псу не достать. Он со злости все дерево обоссал, но ничего не поделаешь. Тут уж мужик свой кайф сорвал. Пса обоссал сверху, а его хозяйку с говном смешал. Она сама чуть из окна не вывалилась от злости. Но что поделаешь, мужика не достать. Тот по сотовому позвонил, вскоре за ним приехали и спокойно увезли. Но свое баба сорвала. Уехал тот отморозок с прокушенной задницей и порванными штанами.

— Ой, мам, задница заживет, а вот город над тем мужиком еще долго хохотать будет. Да и что там город, даже в нашей деревне старики друг друга колотят без жалости. Напьются и бесятся. Одна бабка, говорят, спит с каталкой в руке. Дед уже горбатым стал, а ей никак неймется. Чем так жить, уж лучше бы разошлись и не смешили людей. Столько лет вместе прожили, а под финиш глупей внуков стали, — не выдержала Наташка.

— По молодости прощать умели, больше тепла в душе было. А со временем терпенье лопнуло. И на прощенье сил не осталось. Одна злоба. Вот и вымещают друг на друге все, что годами копилось. Плохо, когда под старость не остается в душе доброй памяти. С таким багажом и жить тяжело, и умирать больно. И на прощенье сил не остается. Сплошное сожаленье, что много лет прожито без любви. А и менять что-то в этой жизни уже поздно. Она ушла. Останутся лишь сожаленья. Вслух их, может, и не выскажут, но смерть уже ждут без страха, с радостью. Запоздалые просьбы о прощении душу не облегчат. Это я все к тому же говорю, запоздалое раскаяние никому не в радость. Они как слезы на мертвеца. Хоть сколько ни вой по утрате, человека ими не поднимешь. Так и уйдет с обидой на тот свет, не простив живым ни обид, ни пакостей. Все надо делать вовремя, и не стыдиться просить прощенья друг у друга, коли виноваты. От того ни у кого ни голова с плеч, ни корона не свалится. Спешить не стоит, когда злое задумано. А вот доброе не замыкай в душе, давай ему волю и живи светло, — улыбалась Юлька.