Стыд

7.

Примерно через полчаса зашёл Матвей. Он сказал, что с Ириной удаляется на кухню, Таня останется одна и что, если я хочу, то могу попробовать ещё раз. «А, пошла она…» - я вяло махнул ладонью. Матвей ушёл. Полежав некоторое время без сна, я встал, закутался в простыню, и чувствуя себя римлянином, пробирающимся по каменному дворцу к любовнице, тихо вышел из комнаты. В комнате девушек горела настольная лампа. Татьяна одна сидела за письменным столом и что-то писала. Свет обрисовывал её соблазнительный силуэт. Я решил пройти к кухне и послушать, что там происходит. На цыпочках подошел к кухне и прислушался. За закрытой дверью скрипел стул, слышались вздохи, шелест одежды, возня. Я вернулся в комнату, где Татьяна продолжала сидеть ко мне спиной и что-то писать. Я осторожно стал подходить к ней. Она обернулась, отпрянула от меня и угрожающе произнесла: «Ну!» Я постоял, но потом вновь стал приближаться. Она вскочила, стул опрокинулся. Татьяна с ожесточением воскликнула: «Лёша!.. Я буду кричать!» Я замер и как чёрт, которому в предрассветный час пропели петухи, ретировался в свою комнату.

«Фу, как глупо!» - горя досадой, думал я. Когда немного пришел в себя, меня разобрал смех, я вспомнил пушкинского графа Нулина.

8.

Долго пролежав, ворочаясь, то пытаясь уснуть, то ловя каждый шорох и стон, доносившиеся из кухни, причём к вожделению примешивалась зависть, я уж было снова хотел идти в наступление, но тут дверь на кухне открылась, послышались шаги, в комнату вошёл Матвей, быстро постелил себе и лег рядом со мной. Я притворялся спящим. Долго лежали без движения. Девушки громыхали дверями, переговаривались. «Ну как?» - не выдержал я. «Ты не спишь?.. Ты не спал?.. Я так и знал… Ах, как ужасно!» - тоскливо воскликнул он. «Что так?» «Зачем, зачем мы сюда приехали?!» - заламывая руки простонал Матвей. Я стал его утешать, говорил, что его раскаяние хотя и закономерно, но нелепо, что всё нормально, она сама виновата, и пусть он не сокрушается. «Она девушка?» - спросил я. Матвей помолчал, потом сказал: «Я так и не понял». Это меня рассмешило. Кажется, он успокоился, потому что стал смеяться следом за мной. Потом мы смолкли и прислушались к голосам за стеной. Раздался грохот ударившей в эмалированное дно ванны струи воды. «Всё, буду спать», - сказал Матвей и сладко зевнул. Я понимал его.

9.

Прошло, наверное, не менее получаса. В комнате становилось светлее от наступающего утра. Кто-то вышел из ванной, видимо Ирина. Я поднялся, так как совершенно не мог уснуть, закутался в одеяло и постучался в комнату девушек. Они смолкли, потому что прежде переговаривались, настороженно ответили мне. Я попросил дать мне почитать какую-нибудь книгу. Дверь открыла Ирина, неприятно улыбнулась, сказала: «Платонов подойдет?» Я взял книгу и удалился на кухню. Голова немного болела в затылке. Поставив чайник на плиту, я открыл наугад Платонова. «Река Потудань». «Как хорошо», - сказал я, прочитав полстраницы.

Часа через три все проснулись, потому что ещё вчера собирались полезно провести выходной, - сегодня воскресенье. Со свежей головой я встретил проснувшихся и заварил для всех чай. «Да, Дон Жуан из меня неважный», - думал я, попивая вкусный чай и радуясь наступившему утру.

Глава одиннадцатая

1.

Я стал работать дворником всё хуже и хуже. Теперь я уже вставал не в шесть часов утра, а в семь или даже в полвосьмого. С трудом заставлял себя работать, потому что чувствовал отвращение к работе. Меня мучили мысли о том, что я, ощущая в себе дарование, вынужден вести никчемную жизнь, в то время, как всякие ничтожества достигают успеха. Почему я занимаюсь тем, чем не должен заниматься?..

Я встал с постели около восьми. Сегодня только проверю контейнеры: убрали ли мусор из них? Если да, то подмету вокруг контейнеров и баста. Больше ничего не буду делать.

Пришёл на участок. Контейнеры были пусты. Я их выстроил аккуратно в ряд, быстро подмёл вокруг и пошёл обратно домой. Но очень скоро столкнулся нос к носу с начальницей. «Убрал?» - недоверчиво спросила она. «Да», - ответил я не дрогнув. «Ну пойдём, я проверю». «Всё, крышка», - подумал я и поплёлся следом за начальницей.

Начальница прошлась по моему участку, беспрестанно делая мне замечания. Когда же она увидела асфальтированную дорожку, засыпанную листвой, то пришла в ярость. «Пиши заявление об увольнении», - заключила она. «Хорошо», - преспокойно сказал я.

По дороге домой я почувствовал облегчение, будто гора с плеч упала. Правда, начальница приказала в три дня покинуть квартиру. Но ничего, может, обойдётся.

Дома я вспомнил, что Кирилл опять уехал на неделю в горы, оставив часть вещей в своей комнате, которую он запер на ключ. Но поскольку он запер на ключ комнату, то вряд ли, если я съеду, кто-либо станет взламывать его дверь в ближайшее время. Тем более что можно оставить записку, что, мол, хозяин будет через столько-то дней и заберёт вещи. А может, меня и не выселят через три дня. Во всяком случае, я добровольно съезжать не собираюсь. Буду жить, а там будь что будет.

2.

Олега Соболева после той дикой пьянки я больше не видел. Он позавчера позвонил мне в театр, в моё ночное дежурство, сказал, что занят по горло, у них начались репетиции курсовых работ.

Сегодня я опять пришёл на дежурство в театр. Петя, мой однокурсник, пощипывая бороду, напомнил мне о нашем замысле снять на 16-ти миллиметровую чёрно-белую плёнку короткометражный фильм по рассказу Генриха Бёлля. Мы сидели в театре, я, Петя и Андрей, брат Матвея, пили чай. У Пети в этот раз был с собой сборник рассказов Бёлля, и я быстро прочитал рассказ. Он назывался «В темноте». Мне рассказ понравился. В том смысле, что для кино он подходит. Я сказал Пете, что готов подключиться к работе. (Я как-то забыл, что почти собрался уезжать к себе на родину.) Петя обрадовался. Я и думал, что он обрадуется. В сущности, он этот рассказ не снимет толково, испортит. Я спросил у него о видении будущего фильма. Петя сказал, что для начала он попытается постигнуть скрытые от поверхностного читателя пласты рассказа. Я засмеялся и сказал, что скрытого в этом рассказе ничего нет; что написано, то  и надо снимать. Андрей налил себе вторую кружку чая, с интересом слушая нас. Кроме того я добавил, что нахожу Бёлля средним писателем, во всяком случае не тем человеком, у которого можно искать скрытые смыслы. Как минимум, в этом рассказе. Разгорелся спор. Кончилось тем, что мы разругались и пошли спать в разные помещения театра.

«Нет, так нельзя работать», - думал я.

Я вновь вспомнил, что в институте Петя во многом слушался меня и не перечил мне, во всяком случае, последнее слово всегда оставалось за мной. Но то было в институте. Тогда все думали, что меня ждёт блестящая актёрская карьера, и уже видели меня небожителем. Теперь всё изменилось. Я - ничто, а он якшается с элитой театра. Втёрся, как это он умеет.

Я долго ворочался и с трудом уснул.

3.

Наутро мы с Петей всё же поздоровались, пошли даже вместе завтракать в «Прагу», но я всё не мог растопить в себе холод к нему. Даже когда он сказал, что стоит продолжить совместную работу. Тогда я сказал ему прямо, что во главе работы должен стоять один человек, за которым и будет последнее слово. Этим человеком должен быть режиссёр. Режиссёром буду я. «А тогда я зачем? - обиделся Петя. - Оператор у нас есть». Оператором должен был быть Петрович. «Не переживай, - сказал я, - работы нам хватит на всех. Во-первых, надо найти место для съёмок, во-вторых, будем сами рыть землянку, окопы; в-третьих, надо будет достать военную форму…» (Последнюю фразу я произнёс настойчиво, так как вчера в разговоре Петя предложил одеть военных не в обмундирование, а в чёрное трико, наподобие танцовщиков балета. Я пришёл в ужас от его идеи. Я стал ему доказывать, что кино не является условным искусством.)