Сын Гетмана Орлика

- И все же попытка – не пытка. Как-никак, а свой человек. Хотя имею и запасной вариант. Из Варшавы. Приличный дворянин, давний французский агент Станислав Мотроновский. Французы до сих пор не пронюхали, что он у нас на надежном крючке. Через него на Орликов можно вылить столько, что в Версале не хватит парфюма это благоухание забить.

- Ну-ну, - уже на пороге крутнул головой князь. - Это уже теплее. Завтра к вечеру доложить.

Уже через две часа Димитриев был у Щекина. Из-за двух горок книжных фолиантов на столе, слегка вздрогнув от неожиданности, Щекин глянул с таким удивлением, будто это зявился не знакомый посольский, а редкий лесной зверь.

- Б-а-а-а-а-а, - протянул хозяин слово, как тянется жидковатое тесто вслед за рукой.

- Я по неотложному делу, граф, - сухо, без предисловий, едва усевшись, сказал Димитриев. - В интересах вашего и моего государства нам надо как-нибудь очернить вашего приятеля Григория Орлика в глазах французского двора.

- Две логические ошибки, почтенный господин. Первая: знакомство с Орликом еще не суть приятельство. А вторая... Я пишу диссертацию о новейшей истории Восточной Европы, и предлагаемое дело, деликатно говоря, выпадает из контекста исследования.

- Не валяйте дурака, граф, - обозлился гость. - Козацкая старшина году в 1654-ом присягалась в подданстве царю Алексею Михайловичу, а от вас помощи против клятвопреступников не допросишься...

- И снова плохая оценка по логике, - тихо и добродушно улыбнулся граф и принялся рыться в фолиантах. - В Переяславе тогда составили обыкновенный военный договор, а не то, что вам хочется думать.

В конце концов среди беспорядочного нагромождения книг Щекин нашел нужную и развернул на закладке.

- Мартовские переяславские 1654-го года статьи, имеютя ввиду оригиналы, кто-то от кого-то запрятал или закопал, чтобы наука никогда не знала правды. Но есть другие документы и свидетельства, - граф медленно разворачивал внушительный и громоздкий фолиант, чтобы гостю легче читалось. - Вот здесь старые дипломатические документы. Когда шведское посольство привезло уверение тогдашнего короля Карла Х Густава, что западноукраинские земли признаются за Украиной, то что им сказал Богдан Хмельницкий? Читайте: «Когда я буду умирать, то прикажу сыну, чтобы он держался союза со шведским королем». Это, как свидетельствует трансильванский министр Ф. Шебаши, молвлено было в присутствии сына. Вместе с тем, думаю, что это было завещание, вплоть до Мазепы и дальше... А что же мы, московиты? В году же 1657-ом  одновременно со шведами, прибыло большое посольство Бутурлина аж на 150-ти лошадях. Гетман ответил Бутурлину: «Царь должен смириться и возместить вред, содеянный в краях шведского короля, в Ливонии и Инфлянтах, ибо, если он не смирится, гетман вместе с татарами и турками будет воевать Москву». Так не может разговаривать раб с хозяином - так скажет равный с равным, кто может выбирать себе в союзники и шведа, и турка, и татарина или  кого-либо еще... А играть в прятки с Переяславским соглашением, фальсифицировать или, как там еще, плутовать - несерьезная игрушка.

- Этак вы договоритесь, граф, что и Дорошенко, который отдал Малороссию под басурманский гнет, в друзья себе запишете...

- Не товарищ мне Дорошенко. Но и в зеркало на себя следует хоть иногда посмотреть. Россия, нарушив Переяславское соглашение, превратила   украинскую землю в разменную монету, торговала ею, разорвав вместе с Польшей на Левобережную и Правобережную. Долго же украинцам придется их склеивать...

- Граф, не заговаривайте мне зубы, - встал  побелевший от злости Димитриев. - Вы или в помощь нам, или нет, вы за землю свою и веру православную или за здешних схизматиков и малороссийских клятвопреступников?

- Я не воин, не полицейская ищейка, я книжная крыса. Мне приятно дышать пылью старинных фолиантов, я увлечен работой над исторической диссертацией и буду докапываться до истины, пусть хоть кровавые мозоли выступят, и таки докопаюсь и напишу правдивую книгу о прошлом Восточной Европы. А ваши игры мне неинтересны.

Димитриев так хлопнул дверью, что ветер пронесся комнатой и зашевелились, зашуршали шторы на окнах.

- На тайную квартиру Станислава Мотроновского, - дьяк гаркнул в сердцах на своего извозчика, и тот, изумленно скосив глазами, изо всех сил дернул вожжи.

***

В Олешки Григорий с Карпом прибыли, когда уже смеркалось. Никогда Григорию не случалось  заезжать сюда, но эти защитные валы, стены и курени, силуэты целившихся в северном направлении пушек на валах, тихая перекличка сечевого караула и костры,  рассыпавшие в темно-синем вечернем небе оранжевые искры, которые терялись среди ранних, еще не очень густых звезд - все это было ему до боли знакомым, таким близким и родным, что  ком к горлу подступал.

Через час путников провели к куреню кошевого. Немолодой приземистый козак. Обычным движением поправив чуб, он смотрел на прибывших с любопытством и настороженностью: что же это за гостей подарила им ночная степь? Мерцали свечи от легкого сквозняка в курене, и в неверном свете, казалось, лицо кошевого то приобретало выражение любопытства, то проступала в нем осмотрительность. Так же и у Григория  душа трепетала нерешительностью: сознаться кошевому, кто он на самом деле, или пусть уже все остается, как есть, - приблудился путешественник из неблизкой Франции да и довольно. Уже в последний миг почему-то решил остаться путешественником - может, разговор будет более беспристрастным, чужому человеку легче открыть душу.

Кошевой пригласил переводчика.

- Я много слышал и читал о козацкой нации, - неспешно говорил путешественник, чтобы переводчик мог за ним поспевать. - Но ведь Олешки уже не Украина, это ханская земля... Почему ваша Сечь именно здесь?

- Лихая беда сюда привела, - после долгого молчания, даже слышно было, как потрескивали свечи, отозвался кошевой. - Московский царь и бояре слово дали, что будут союзниками, что вместе будем бороться с врагами. Да слово это и пуговицы не стоило, ибо Сечь нашу московиты огню предали, товариществу нашему головы отрывали, шеи на колодах рубили, вешали и еще черт знает какую тиранскую смерть выдумывали. Даже во времена язычников у древних мучителей такого не водилось: мертвых не только из товарищества нашего, а и монахов откапывали, им головы секли, кожу сдирали и вешали.

- И вы все это терпите и не боретесь? -  удивлялся путешественник.

- Да  не терпим, человече добрый, - вздохнул кошевой. - Уже через пять лет, как нарушили московиты данное в Переяславе союзническое слово, именно в 1659-ом году, славной памяти гетман Иван Виговский разбил-рассеял под Конотопом стотысячное московское войско. Их царь здорово испугался, просил подписать мир с Украиной на любых условиях. А гетман наш в дальнейшем, когда принимал у старшины присягу, приказывал: «Я присягал пану Богдану, так и вы, господа полковники, должны присягать мне, а не царю московскому».

А уже за ужином, за длинным столом, где соблазнительно распространял пар ароматный кулеш, кошевой продолжал сказ:

- И уже не раз была у нас возможность освободиться от лихого соседа. В 1712-ом году, по ранней весне император Петр был разбит, как треснувшая макитра, он на самом деле попал уже в турецкий плен и должен был подписать Прутский договор: «Его Царское Величество свою руку отнимает от козаков с древними их рубежами». Но как только откупился от визиря, отдав всю казну, еще и любовница тогдашняя должна была с шеи драгоценные ожерелья снимать, сразу же начал перекручивать московитами подписанное. Я не знаю вашего звания-имени, высокочтимый гость, но вспомните когда-нибудь у себя дома мои слова: Европа еще не раз ужаснется от Московии.

Седой кошевой не знал не только настоящего имени французского путешественника. Он не знал, что через сотню лет его слова повторит Наполеон Бонапарт: «Свобода будет иметь на московский люд такое влияние, как крепкое вино на человека, который к нему не привык. Когда какой-нибудь новый Пугачев с университетским образованием станет во главе недовольных, когда московский народ совершит революцию, то... мне не хватает слов сказать вам, какой тогда ад будет там. Москвины не только жесточайшие дикари, но и самые подлые, поскольку не имеют ни малейшего редставления о морали. Европейцы почтут мое имя лишь тогда, когда Московщина возьмет Европу в кулак».