Сын Гетмана Орлика

Встреча спустя годы

По пыльной улице на окраине Бахчисарая, распугивая кур, которые с кудахтаньем и хлопаньем крыльев разлетались врассыпную, мчался всадник. Возле ничем не примечательного дома он порывисто остановил коня и, привязав его к воротам, зашел в дом.

Хозяин, загорелое лицо которого чертами своими казалось  не столько татарским, сколько скорее цыганским, изумленно встал из-за стола и принялся подчеркнуто учтиво и церемонно кланяться.

- О Аллах, ты послал мне такого редкого гостя, что в моем скромном жилище едва ли найдется достойное ему угощение.

- Не плачься, барон, - показывал белые зубы гость. - Тоже мне бедный нашелся... С тех пор как ты принял мусульманство и нажил эту ватагу ночных разбойников, твои доходы, плещут злые языки, превысили в пересчете на   золото даже доходы самого хана. Хан правит днем, а ты - ночью. Разве ночь намного меньше, чем день? Только чуточку, да и то не всегда.

Почтительно извиваясь вокруг гостя, хозяин подал знак, и в помещении засуетились слуги, второпях начали подносить яства и питье.

- Добрый весть, плохой весть на устах имеет гость? - черные непроницаемые глаза будто кольнули настороженно. - Извини, господин, я еще плохо говорил по-рюськи.

- Весть такая, что самого лучшего скакуна мне подаришь, - отхлебнул чаю гость и подмигнул таинственно. - А может, эта весть и пары хороших коней стоит.

Хозяин еще больше насторожился и долго молчал.

- А не подставит меня господин снова, как в прошлый раз? Говорил, будет ехать степь только три козаки из Запорожья...

- Это была случайность, - дернулся раз и еще раз гость, будто на слишком горячее уселся. - Я не знал, что позади другая сотня шла... И до сих пор не установил, или отстали от войска, или, может, догоняли...

- Из-за твой добрый весть я чуть душу Аллаху тогда не отдал, - помрачневшее лицо хозяина будто усохло и покрылось мелкими морщинками. - Хан после этого объявил: как узнает, кто напал на послов из Украины, то посечет на куски.

- Случайность. И больше не буду говорить об этом.

- Двое моих людей... головы, - очертил жестами что-то круглое хозяин, - покатились капуста по степь. А я чудом спасся в горах.

- Слушай, мне все равно, во что ты в очередной раз выкрестился, и  барон ли еще, или уже нет. Но шайка у тебя солидная. И меня Вишняков послал аж из Стамбула. Он, знаешь ли , хорошо платит.

- Господин мой, я честный разбойник, ночной степной разбойник. Я хоть не татарин, но уважай хана: Аллах правит на небе, а хан на земле. Узнает - моя голова... капуста, - провел рукой по шее, как могут рубить капусту.

- Мое дело - передать слова Вишнякова. А бояться тебе или нет - сам решай, - и гость положил на стол увесистый мешок, звякнувший металлом, звякнувший соблазнительно и убедительно. - Завтра будет идти персидский купец, путь его - в Олешки и дальше в большие города. Товар дорогой, охраны не более чем трое-пятеро человек.

Через минуту конь гостя, который уже было застоялся, снова поднимал пыль на окраине Бахчисарая.

…Тем временем французский путешественник и его слуга, не послушавшись совета двигаться лишь на рассвете и по вечерам, а в дневную жару отдыхать, преодолевали верста за верстой раскинувшуюся крымскую степь в направлении устья Днепра, в Олешки. Сразу за Бахчисараем Григорий Орлик снял пышную и неудобную одежду персидского купца и сразу стал обычным французским путешественником. «Немало имен и занятий суждено было тебе, Григорий, сменить за последние годы, с тех пор как Украина осталась за спиною, - плыли мысли в голове, как вон то марево впереди, колебались и мерцали под размеренный  шаг выносливого, хоть и усталого коня. - Лейтенант прусского полка де Лазиски, адъютант коронного гетмана Польши, он же капитан шведской гвардии Кароль Бартель, капитан швейцарской гвардии Хаг, французский врач Ля Мот, только что персидский купец, а нынче уже  французский путешественник... А кем еще придется быть?»

Уже через два месяца и одну неделю после аудиенции у французского канцлера кардинала Флере получает важные документы короля Людовика ХV и отбывает, как швейцарский гвардеец, в распоряжение французского посла в Стамбуле. Совсем незнакомый шумный город с многочисленными минаретами, которые стремительно возносились в небо, с крикливыми рынками, где все, что захотите, со всего мира, и, конечно, со многими посольствами и представительствами. Порта - государство сверхмощное, его мнение весьма много весит и на востоке, и на западе.

Владея большинством европейских языков, швейцарский гвардеец капитан Хаг быстро становится своим во многих посольствах, заводит знакомства и обедает с посольскими людьми. Непринужденный и остроумный капитан, будто шутя, собирает важную информацию и записывает ее в невидимый блокнот памяти. Беспристрастный швейцарец не забывает к месту подбросить словцо о судьбе козацкой нации, свободолюбивой и мужественной, о которой много слышал, но, к сожалению, не пришлось ему еще на Украине побывать.

Лишь однажды швейцарец чуть не попал в переплет на приеме у Иерусалимского Патриарха. Владыка, утомленный политическими и религиозными вопросами, которые именно здесь, как нигде, сталкивались острыми углами, неожиданно, только бы отойти от вселенской суеты, попросил у молодого гостя:

- Расскажите лучше о своей Швейцарии. Такая загадочная она для меня и такая далекая...

У Григория похолодела спина: в Швейцарии он до сих пор не был, а на выдумке-экспромте можно как раз поскользнуться и вызвать подозрения, от которых не так-то легко избавиться. К счастью, Патриарх неожиданно изменил решение.

- А лучше - расскажете завтра, поскольку у меня еще  две аудиенции. Поговорим себе без поспешности.

Всю ночь просидел Григорий за книгами путешественников о Швейцарии, вчитывался в описания природы и обычаев, а на утро уже охотно повествовал о красотах живописного края.

- Удивительная страна Швейцария. Ощущаю, как вы любите ее, - почему-то с печалью вздохнул Патриарх. - Жаль, что Господь едва ли даст мне там побывать.

…По дороге в Олешки с Григорием произошло еще одно неожиданное приключение - натолкнулся на цыганский табор. Не успели путники сравняться с телегами, которые четко обрисовывались на фоне однообразной степи, как на проселок выскочили три цыгана и остановили всадников.

- Ну? - сердито свел брови Карп и перешел на ломанный говор, присущий иностранцам. - Мой барин спеши, прочь с дороги.

Тут появилась молодая красивая цыганка, затараторила, одаривая деланной улыбкой, обычное:

- Дай погадаю, миленький мой, мой хороший, правду всю заведомо скажу.

- Заведомо барин и так знай, что дорога далекая, - попробовал отшутиться Карп. - С дороги прочь, вон, пошел...

А тем временем набегали из табора еще цыгане, и трудно было выбраться путникам.

- Ну, хорошо, - наконец полез в карман Карп. - Гадай не гадай, мой барин и так заплачу.

- Русский барин мне больше, чем вы, заплатит, - в открытую пошел цыган-верзила, крепко держа коней.

Взмахом руки, будто пшеницу сеял, Карп сыпанул горсть монет, вторая горсть сверкала еще ярче - и вся ватага цыган уже ползала в пыли, подбирая деньги.

- Айда! - внезапно и изо всех сил ударил Карп по лицу упитанного цыгана, и кони путников рванули вскачь.

Крик и переполох позади, в цыганском таборе, вмиг сменился  цокотом копыт: трое цыган   галопом мчались за беглецами.

Развевались гривы на ветру, пластом стлались кони над землей. Двое уже начали отставать, однако третий почти поравнялся с беглецами.

Карп снова полез в карман, как недавно за деньгами, и швырнул что-то в сторону преследователя. Конь его тут же заржал, сбился с ритма, немного сбавил бег и наконец сорвался на  дыбы, чуть было не сбросив своего хозяина. Кони же Григория и Карпа тем временем неслись  степными просторами, неизмеренными и необозримыми, и недавнее приключение осталось уже позади, за серой пылью.