Глиняные буквы, плывущие яблоки

Мы засмеялись.

– Ну, это я тебе и без всякого ведра мог сказать, – похлопал Мусу по плечу Иван Никитич, – что ты хороший парень... только в Председателя очень влюблен.

Снова смех.

– А у одного парня там, я видел... – рассказывал Муса. – Такой, зажиточный парень, ботинки качественные, перстень солидный... Так у него почти пустое ведро вернулось. Две-три несерьезные капельки на дне болтаются... Он от стыда сразу убежал, бедняга.

– Да, – посмеивался Никитич. – А у нашего Председателя и ведра бы назад не вернулось. Или ведро бы пришло, а в нем гадость какая-нибудь сидит: “Привет, Председатель!”.

– Царевна-лягушка, – смеялся я.

– Какая царевна! – возмутился Муса. – Говорю вам, что святое место. Там эта святость так чувствуется, кажется – прямо из воздуха ее вынимать можно. И люди, которые там за могилой смотрят и приходящих приветствуют, – святые люди... Один из них, кстати, так на вас, Учитель, похож – у меня чуть тюбетейка не свалилась! Смотрю, думаю: вы – не вы? Марьям-хон тоже очень удивилась, говорит: может, у нашего Учителя здесь брат-близнец работает, а мы не знали, он бы нам помощь оказал, покровительство...

И посмотрел на Учителя.

Нет, у него нет близнецов.

– Что ж, – заметил я, – науке и газетам такие вещи известны. Называется “раздвоение личности”. Например, одна моя личность сейчас здесь с вами беседы ведет, а вторая – где-нибудь в столице сосиску ест.

– А еще, – продолжал Муса, не заинтересовавшись разговором о двойниках и сосиске, – нам бесплатно дали духовные книги... Марьям! Марьям-хон!

Марьям разложила перед нами книжки.

Они были тонкие, какого-то простоватого вида. Я рассеяно пролистал парочку. Кое-где – шрифт арабский. И зачем людям столько алфавитов?

Да, пищей для ума от этих книжек не пахнет.

– Это все про святых суфийских, – говорил Муса. – Один, кстати, тут у нас бывал, тот самый...

– Странная книжка, – сказал я. – Название необычное. “История ада”.

– Как? – переспросил Муса.

– “История ада”. И автора нет.

– Я не заметил ее, – сказал Муса.

– Она в другую вложена была... И обложка самая обычная, ничего потустороннего не нарисовано.

– Может, это тот самый суфий, который там похоронен, написал? Много страниц?

– Всего десять.

Я посмотрел на Учителя. Он снова был где-то в своих отдаленных мыслях, словно оставил это улыбающееся тело вместо себя.

Не помню, кто предложил прочесть эту книжку. Может, Муса. Может, Иван Никитич, который интересовался историей и читал разные книги про русских царей, их победы и любовниц.

Читать вслух пришлось мне.

Там было много богословских изречений, которые я пропускаю.

А суть у книжки такая, что у ада тоже есть, оказывается, своя история. И развивалась она одновременно с историей человечества и прогрессом техники.

Говорилось, что история ада – это как бы подкладка человеческой истории.

Потому что самого ада как специального места для грешников, оказывается, нет. Все это давно делается на Земле.

– Это как же... – пробормотал Муса и начал тереть глаза.

Иван Никитич, почувствовав подкоп под авторитеты, хитро прищурился.

Я продолжил чтение.

История ада, говорилось в книжке, имеет три части: прошлое, настоящее и будущее. Как и история людей.

Прошлое и настоящее – это Огненный ад.

Он возник с низвержением Адама и его супруги из рая, после чего Адам стал добывать огонь. Первый огонь был чистым, чистым был очаг, чистым пламя свечи. В этом огне горел только воздух.

Но уже при правнуках Адама пламя не было чистым. В нем незримо горели души умерших, искупая совершенные при жизни проступки. Свеча, пожар, печь горшечника или хлебопека – все эти полезные для человечества вещи стали одновременно полезными орудиями ада. Звуки огня – хруст, гудение и прочее – суть жалобы этих душ, терпящих страдание и убыток.

По мере того как росло число людей на Земле и совершенствовались орудия сжигания, разрастался и ад, поскольку для возрастающего числа грешников уже были тесны пламя масляной лампы или огонь в горне сельского кузнеца. Добыча и использование нефти открыли новую эру в истории ада. Каждый автомобиль успевает за день поджарить до двух тысяч грешных душ, скоростные автомобили – и того больше.

Оглянитесь вокруг себя, призывала книжка, и вы увидите, вы услышите... Вот горит электрическая лампа – кто там стонет на ее спирали? Вот проехал, вскрикнув, автобус... Зажглась, вздохнув, газовая горелка... История ада, его настоящее, совершается на наших глазах.

Но запасы горючего на Земле не вечны. Будущее – за Безводным адом. Некоторые называют его Сухим адом. Ибо в прошлом и настоящем воздушные тела грешников, намучавшись на огне, спешат погрузиться в пресную воду, дабы утешиться. Соленая вода, из-за их греховности, их не утешает. По мере того, как на планете будет оставаться все меньше пресной воды, все больше грешных душ будет обречено на Сухой ад.

– И так – до Судного дня, – дочитал я и закрыл книжку.

– М-да... – сказал Иван Никитич. – Экология какая-то.

Мы посмотрели на горящую на столе керосиновую лампу и поежились...

– А “Истории рая” там, в книжках, нет? – спросил Никитич.

“Истории рая” не оказалось.

– Наверно, современный автор писал, – предположил я. – Двигатели знает.

– Мне отец, – сказал Муса, – говорил, что ад под землей находится, а вход в него – под нашей Баней. И я отцу своему верю.

– А мне понравилось, – усмехнулся Иван Никитич, – как автор про “безводный ад” изложил. Все как у нас. Очень жизненно нарисовано. Как считаешь, Ариф?

Учитель сидел с каким-то удивительно мрачным лицом.

– Я... – вздохнул. – Я жалею.... Человека, который эту книгу писал, жалею. Что он испытал – он ведь в свою душу заглянул! И расхохотался. На целую книжку. Это – святой хохот, но... Не стоило такую специальную книгу писать. Не так все. Не так. Про добро и зло не написал – почему? Это же... главное! И еще – чудо. Зло побеждает добро, потому что зло сильнее, умнее, красивее добра, но происходит чудо, и зло оказывается в убытке. Чуда этот писатель не чувствует, одну только технику. Техника ему все загородила... Напрасная книга!

Говоря эти путаные слова, Учитель поднялся, быстро попрощался и, пожелав Мусе выздоровления, ушел.

– Да... – сказал я. – Так про алфавит его и не спросили.

Посидев еще немного, разошлись. Часам к восьми Мусе стало хуже. Стал бредить, кричать, что его тело сжигают, и просить пить. Пить. Пить!

Пить!!!

Марьям взяла ведра и, стараясь не греметь, пошла в сторону бывшей библиотеки.

6.

Воздух стал тугим от сплетен.

“Учитель пошел туда. Учитель пошел сюда”. Стало известно, что он водил детей в Баню, на подготовку смотреть. Странная вещь для смотрения! Баня — не детское место. Что еще он там делал? Завел детей в Зал Солнца. Купол показывал, опять про свой алфавит говорил, бесстыжий. Он бы еще их туда в Банный день привел! А на куполе, между прочим, женское лицо есть; зачем такие вещи детям показывать? У детей еще голова не окрепла, а он по ней – женщиной, женщиной! Будущих развратников для родины воспитывает. Куда смотрит Председатель? Обещал же разобраться, а он такие обещания, когда кого-то наказать надо, — всегда сдерживает.

Такие вот ползли разговоры; хотя во многих домах Учителю сочувствовали, а из одного дома даже отправили к нему ночного гонца – убедить скорее уезжать, пока не произошли беда и несчастный случай. Гонец вернулся ни с чем.

За этими слухами колесо времени стало крутиться быстрее. Осень уже добежала до середины, сухая, солнечная. Все село стояло сплошным Залом Солнца – красное утром, желтое днем, золотое вечером. Ночью зажигались звезды с кулак величиной; люди сидели в своих глиняных гнездах под этими звездами и на все лады обсуждали Учителя. Пошел туда. Пошел сюда. Загадки.