Стыд

Мы решили идти на Красную площадь. Это минут пятнадцать ходьбы. Олег расспрашивал меня о моём положении, я отвечал неохотно, - скучная тема. Друг сказал мне, что я гордец. «Почему?» - спросил я изумлённо.

- Потому что вместо того, чтобы вовсю пользоваться талантом, отпущенным тебе природой, ты ничего не делаешь, живёшь бомжом, в общем, - ты не обижайся, но я скажу тебе то, что думаю, - ты явно обижен на весь свет и на Порожнего за то, что тебя исключили из института.

- О как ты неправ! - воскликнул я тоскливо. - Напротив, я понимаю Порожнего и более того, будь я на его месте, я поступил бы, может, точно также. Но дело не в нём. Совсем не в нём. Хотя и в нём тоже. Но я не обижен на него. Иначе пришлось бы обидеться на всё человечество. Дело в другом. Во мне. Поверь, что я не гордец. И не обижен. Хотя я и сейчас утверждаю, что Порожний не художник. Дело во мне. Я ничего не хочу. У меня нет более или менее серьёзной цели в жизни.

- Так поставь цель! – досадуя, воскликнул Олег.

- Ставлю! Пытаюсь ставить! И не могу удержать. К тому же меня не покидает чувство абсурдности всех этих целей…

Мы прошли некоторое время молча. «Жизнь - это игра, - продолжил я. - Игра. Вот почему весь мир - театр. Мы играем в игру, придаём жизни смысл, выбираем для себя роли и как заправские актёры, которые, даже рыдая на сцене, не забываются и помнят, что они всего лишь представляются, едим, пьём, говорим об искусстве, политике, спим с кем придётся, - я имею ввиду женщин, - учим детей добру, в которое, кстати, не верим; делаем карьеру, а в сердце носим насмешку над жизнью, а вместе с тем, думая о смерти, испытываем страх. И ведь не только от избытка воображения боимся смерти. А ещё и потому, что сердцем давно нащупали мель жизни, и вот чувствуем себя словно попавшими в глубокую яму, яму страшную, из которой нам видны бегущие по небу облака… Впрочем, наверное, непонятно, да?» «Ну почему? Понятно», - торопливо сказал Олег.

Мы подошли к Красной площади. Здесь народу было побольше, поэтому мы прервали разговор. Да и о чём говорить!..

3.

Мы договорились с Олегом завтра встретиться и выпить бутылку горилки, которую он привёз с собой из Харькова специально для нашей встречи. Я предложил встретиться у зоопарка, рядом есть пельменная, где можно выпить и закусить, а потом отправиться в зоопарк посмотреть на братьев наших меньших. Я стал рассказывать другу о своём впечатлении от посещения зоопарка. Здесь я по-настоящему оживился, чем рассмешил Олега. «Ах, ничего-то ты не понимаешь! - полушутя-полусерьёзно воскликнул я. - Это же наши близнецы, близнецы! Вот погоди, завтра сходим обязательно к ним, и ты сам почувствуешь…»

Глава восьмая

1.

Я вернулся домой. Кирилл, который вчера возвратился со своих альпинистских сборов, выскочил мне навстречу почему-то из моей комнаты. Он смутился и объяснил мне, что заходил в мою комнату за чашками, которые мы оставили днём на моём столе, попив чаю. (Мы с ним обсуждали стратегию его поведения, чтобы не попадаться на глаза соседу-стукачу.) В руках у него действительно были чашки. Я сказал «да, конечно» и прошёл в свою комнату. Мне было неприятно, что он заходил ко мне. На столе, после нашего чаепития, я оставил дневник, который обычно прячу в старую коричневую сумку, которую, в свою очередь, прячу в ящик письменного стола. Я бы не хотел, чтобы Кирилл прочитал хоть страничку из моего дневника, да и вообще - одно то, что я веду дневник, обнаруживать перед ним было бы неловко. Но с другой стороны, какое мне дело до того, как он отнесётся к моим записям.

Однако я специально вышел к вечернему чаю, чтобы понаблюдать за Кириллом. Мы болтали о том о сём, а я всматривался в его глаза. Что-то они мигали чаще обычного, да и в уголках глаз таились как будто чувство вины и насмешка. Точно читал мой дневник. Ладно, пора кончать и идти к себе. Я сухо поблагодарил его за компанию и ушёл в свою комнату.

Что же он читал? Последняя запись сделана мною четыре месяца назад. Вот она.

«Я - бывший студент. Меня выгнали из театрального института “за нарушение профессиональной этики”. Так звучит формулировка в приказе об отчислении. Стоит сказать, что до окончания института мне оставалось два месяца. Так бывает. Не я первый, не я последний. Я не жалею о случившемся. Я сам страстно хотел этого… Как объяснить?.. Ах, как трудно объяснить то, что умерло во мне, а значит и для меня. Но попробую. Я - талантлив. Возьмите это за аксиому. Если не верите, то, как говаривал один персонаж у Камю, вмешается полиция и докажет вам, что истина на моей стороне. Впрочем, не буду больше отвлекаться. Я - талантлив. Во всяком случае, был таковым.

Известно ли вам, что талант - это бремя, тяжёлое прежде всего для своего носителя? И что же? А то, что я не всегда мог совладать с собою, учась актёрскому ремеслу у людей, чьи дарования значительно уступали моим. Более того, среди моих педагогов были такие ничтожества, что я, в конце концов, разлюбил профессию, к которой имел призвание, разлюбил и сам театр и даже само искусство. Впрочем, то, что я разлюбил искусство и литературу - другая статья. Это скорее плод моего внутреннего пути. Не буду об этом.

Актёр вообще очень зависим от режиссёра. Тем более, если он ещё студент и только обучается профессии. Вот где поле для безнаказанной педагогической деятельности различного сорта шарлатанов, объявляющих себя посвящёнными! Сколько пошлости, глупости слышали мои уши за четыре года обучения! И всё это в тоне вещательном, наставительном. Впрочем, все эти мерзости можно снести, ведь проучился же я, хотя и с трудом, целых четыре года, но талант… талант мешает приспособиться! Не однажды моё сердце готово было разорваться пополам от отчаяния, что меня обрывают, не дают моему духу высказаться до конца…

А так я, наверное, конформист. Я малодушен и тщеславен. Я угодлив. Не однажды, например, я бегал перед началом занятий к раковине за водой для мастера. Причём заботливо мыл стакан, сливал подолгу воду, чтобы набрать холодной и чистой… В этом я не находил ничего унизительного для себя, и не понимал тех студентов, которые чванились непонятно в силу каких заслуг и не оказывали должного уважения людям, превосходящих их хотя бы возрастом.

“Но где же логика? - скажете вы. - Только что вы бранили своих педагогов, а теперь браните своих товарищей, не отдающих должного уважения педагогам?..”

Да в том-то всё и дело, что и я оказывал педагогам уважение, но в творчестве… в творчестве я их превосходил!

Ах, если бы вы знали, что такое вдохновение! Нет, это не то, что думаете вы. Никто не знает, что это такое, кроме самих творцов! В этом драма художника. Впрочем, у него довольно и других драм. Я просто попрошу вас представить себе Пушкина, скользящего пером по бумаге в приливе вдохновения. Допустим, он выводит: “В томленьях грусти безнадежной, в тревогах шумной суеты…” И вдруг, представьте себе, когда он выводит это, его останавливает какой-нибудь Сидоров, стоящий у него за спиною (знаю, что случай невозможный, но представьте себе) и говорит: «Саша, строчку “В томленьях грусти безнадежной” замени на “В томленьях сладостных и смачных” - так будет лучше».