Современная африканская новелла

СУЛЕЙМАН

Человек, носивший это имя, был уже немолод. Но даже в свои годы он сохранял внушительный вид. Иначе и быть не могло. Ведь Сулейман был служкой в мечети. Он ведал сбором пожертвований, поддержанием порядка в доме божьем, его уборкой и ремонтом. А поскольку мечеть была деревянной, недостатка в занятиях он не испытывал. Прихожане относились к нему с почтительностью и уважением и охотно несли ему свою лепту. Впрочем, должность его была не особенно трудной, может быть, поэтому он обнаруживал склонность к полноте. Из набожности он никогда не смеялся, но зато каждое свое слово сопровождал приятной улыбкой. Сулейман служил образцом скромности, трудолюбия и благочестия. По крайней мере с виду.

Ведь на самом-то деле он был совсем не таков.

У себя дома Сулейман превращался в деспота и немилосердно тиранил своих жен (а их у него было три), выказывая при этом такие наклонности, в которых, казалось бы, его никак нельзя было заподозрить. В юности он служил в 6-м полку стрелков и участвовал во всех колониальных кампаниях двадцатых годов. А что это был за полк, нет надобности рассказывать: все и так наслышаны о его подвигах! Иногда по старой памяти Сулейман делил ложе с двумя женами сразу. Но притом никогда не забывал вовремя встать на очередную молитву.

На старости лет он решил, что для полноты счастья ему необходимо обзавестись четвертой женой. Причем обязательно молодой: чтобы она годилась в ровесницы его старшей дочери.

Перед мечетью стояла водоразборная колонка — место встречи окрестных кумушек. Наскоро покончив с уборкой, Сулейман усаживался на овчину напротив колонки и, поглядывая в сторону пришедших за водой девушек, прикидывал, какая из них годилась бы ему в жены. Сквозь прорехи в рубахах сквозили их тугие и крепкие груди, похожие на незрелые плоды, блестела потная кожа. Затаив дыхание и глотая слюну, Сулейман следил за ними, как охотник за добычей. Мысленно он уже обладал одной из этих газелей. Раздразнив себя лицезрением их свежих тел, он возвращался домой и вымещал свою досаду на старых женах. Теперь им случалось выносить от него не только ругань, но и побои.

— Такова уж наша женская доля, — утешали друг дружку старухи. — Хочешь не хочешь, а терпи: на небе бог, а на земле муж. К тому же говорится: кто не бьет, тот и не любит.

— Что за человек наш Сулейман! — восхищались прихожане. — Нет ему подобного! Тих, вежлив, благочестив, — грех обойти его подношением.

А тем временем в его доме чуть ли не каждый вечер слышались вопли очередной жертвы. Смиренная натура Сулеймана требовала выхода своим страстям. Мало-помалу его жены совсем утратили человеческий облик.

— Они сговорились сжить его со свету, — заявлял один из прихожан.

— Видать по всему, что так оно и есть, — подхватывал другой. — Человек он безответный: мухи не обидит, слова лишнего не промолвит. А уж какой старательный: без него наша мечеть давно превратилась бы в развалины!

— И ведь даже не пожалуется никому, — добавлял третий.

И он прослыл среди прихожан мучеником многоженства. Они стали относиться к нему с еще большим уважением. А Сулейман все молчал, сидя на своей овчине и поглядывая в сторону колонки. С наступлением вечера, отстояв последнюю молитву, он отправлялся к кому-нибудь в гости. Под этим предлогом ему удавалось вдоволь поглазеть на хозяйскую дочь. На следующий день он зазывал ее в мечеть, просил подмести пол, принести воды для омовения. И когда они оставались наедине, пускался в разговоры, начиная обыкновенно издалека.

— Как дела, что нового? — спрашивал он, скосив глаза на грудь девушки. И добавлял: — Держись подальше от молодых людей, дитя мое…

И он не упускал возможности потискать ее. Та старалась не обращать внимания на его манеры, говоря себе, что он годится ей в отцы. А Сулейман, вращая белками глаз, полуоткрыв рот и покрываясь потом, распалялся все больше и больше. И ни одна не осмелилась жаловаться. Кто ей поверит? Такой благочестивый человек… К тому же у него три жены. Жертвы или защищались, как могли, или помалкивали. Мало-помалу Сулейман забросил свои обязанности. Однако сбором пожертвований продолжал заниматься не менее усердно, чем раньше. Оставшаяся без присмотра мечеть разваливалась, и доски, которыми она была обшита, превращались в труху.