Современная африканская новелла

Так прошел год, и Сулейман изменился до неузнаваемости. До полного сходства с верблюдом ему не хватало только пены на губах. Но в разговорах с прихожанами он был по-прежнему обходителен и вежлив.

— Еще немного, и старухи совсем его доконают, — уверял один из прихожан. — Нужно что-то предпринимать.

— Уж не поискать ли ему четвертую жену? — предлагал другой.

— Вот именно! — подхватывал третий. — Она скрасит его судьбу, исковерканную старыми.

— Да, мы должны его спасти. Ведь без него наша мечеть развалится. Вспомните: еще год назад ни в одном квартале не было такой чистой, такой красивой мечети, как наша. А теперь?.. Сулейман не так уж стар. У него еще хватит прыти для молодой жены.

— Но где же мы найдем такую, что задаст перцу старым женам? В нашем квартале женщины привыкли стоять друг за дружку.

— Пусть каждый поищет в своем кругу, среди своих знакомых.

Прошло две-три недели. Сулейман прослышал о совещании своих заступников, однако и не подумал отказаться от обычных развлечений. Каждое утро он продолжал зазывать девушек в мечеть.

Наконец невеста отыскалась. Звали ее Ясин Н’Дуа; она была дочерью рыбака. Ей шел уже двадцатый год, но ни один мужчина не решался к ней посвататься — больно уж остра была она на язык, да и повадками отличалась совсем не девичьими: участвовала во всех сражениях, организуемых подростками, никому не давая спуску. Однако при всем этом не гнушалась никакой работой. Сообщение о том, что ее руки просит Сулейман, она выслушала молча, хоть ей и не терпелось засыпать отца вопросами.

И вот однажды вечером жених появился в их доме собственной персоной. Отец невесты был очень польщен этим визитом: ему было приятно сознавать, что на его дочери остановил свой выбор не кто-нибудь, а сам Сулейман. Жених не скупился на подарки. Как говорится, позарился на телку — продашь корову. Он щедро помогал своему будущему тестю, а во время сбора подношений в мечети делал вид, что не замечает его, или потихоньку совал обратно его медяки.

Когда пришел срок обручения, Сулейман зарезал барана, устроил пир, на который был приглашен весь приход, и пообещал собравшимся, что в день свадьбы он заколет двух быков как выкуп за непорочность невесты.

В непорочности Ясин никто не сомневался, а потому в течение трех месяцев, что отделяли обручение от свадьбы, все разговоры в квартале сводились к обещанному угощению.

Тем временем отец, мать и многочисленные родственники невесты не уставали изводить ее назиданиями.

— Что же я буду делать с этим старикашкой? — спрашивала она.

— С этим старикашкой? Да этот старикашка предлагает тебе то, что ни один молодой не предложит: почет, уважение, достаток… Подумай только: он обещал заколоть на свадьбу двух быков! Даже твоя мать не удостоилась такой чести!

К ожидаемым быкам прибавлялась и разная мелочь: рубашки, платки, набедренные повязки, браслеты. Кроме того, Сулейман решил не постоять за расходами и выстроить для Ясин отдельную хижину.

— Чего только не сделаешь для молодой жены! — судачили в их квартале.

Свадьбу несколько раз откладывали — не была готова хижина. Жених терпел. И важно заявлял всем и каждому, что всю обстановку новой хижины он тоже дарит своей будущей жене.

— Нет тебе равных, Сулейман! — восхищались прихожане.

Наконец настал день свадьбы. Ясин переступила порог своего нового жилища.

Родители невесты ликовали. Мяса хватило всем на целую неделю. Звучали тамтамы. Молодежь плясала до упаду.

Потом жизнь постепенно вернулась в прежнюю колею. Ясин пользовалась всеми преимуществами любимой жены. У нее родился ребенок. Она превратилась в настоящую женщину, со своими достоинствами и недостатками. Но по мере того, как в Ясин расцветала женщина, Сулейман все больше и больше дряхлел.

Наконец настал день, когда она отправилась к родителям. Ей не давала покоя одна мысль.

— Отец… я хочу вернуться домой.

— Почему?

— Я не могу поладить с мужем…

— В чем дело? — спросил отец, строго глядя ей в глаза.

От смущения она не могла вымолвить ни слова и стояла, потупив взор.

— Вспомни, дочь моя, на какие расходы пошел Сулейман! Если ты оставишь его, надо будет вернуть ему все! А откуда нам взять столько денег?!

Не в силах нести дальше свой крест, она обзавелась любовником. Однажды утром Сулейман нашел ее в объятиях собственного племянника. Он промолчал, повернулся и ушел. Любовники тоже видели его.

Сулейман молчал и следующий день, и все следующие. Ясин тем более. Племянник и подавно. Все трое хранили тайну.

«Выгнать, — размышлял Сулейман, — значит потерять внесенный за нее выкуп. А чтобы доказать измену, нужны свидетели».

Но всего хуже была необходимость молчать. Куда ни кинь — всюду клин. От одной мысли о том, что его место подле Ясин занял кто-то другой, Сулейман за несколько дней постарел, утратив всю свою внушительность.

— Что с тобой, Сулейман? — спрашивали прихожане, видя, как он терзается. — Уж не болен ли ты?

— Боже сохрани. Ничего страшного. Это скоро пройдет.

Однако безмолвная трагикомедия продолжалась. Ясин не могла оставить Сулеймана, не возместив издержек. Ее отцу было не под силу вернуть деньги в случае развода, вызванного провинностью дочери. Каждый из супругов полагал, что правда на его стороне.

«Пусть она возвращается к отцу, — думал Сулейман, — я все равно заставлю ее вернуть выкуп и заберу себе сына».

«Если я уйду от него, — говорила себе Ясин, — придется расплачиваться за все, что он мне дал. — Но тотчас же добавляла: — За что это, собственно, я должна расплачиваться? Ведь я у него ничего не просила. И ребенок — мой. Я ухожу от мужа только потому, что он перестал быть мужчиной».

И все продолжалось как прежде. А снедаемый ревностью Сулейман вымещал досаду на старых женах.

Так прошел еще год. Ясин родила мальчика. Старейшины квартала явились к Сулейману, чтобы дать имя ребенку. Но Сулейман, собравшись с духом, решил перейти в наступление:

— Я не могу признать этого ребенка. Это не мой сын.

— Смирись, Сулейман… Такова божья воля. Ясин — твоя жена, стало быть, и ребенок твой.

— При чем тут божья воля? Бог этому делу не помощь.

Ясин не стала дожидаться, чем кончится разговор. Она вернулась к родителям, прихватив с собой все подаренное ей добро. А ведь по мусульманским обычаям в подобном случае женщина должна оставить добро в доме мужа! Сулейман, отчасти даже довольный таким поворотом дела, надеялся, что в конце концов он добьется расторжения брака и вернет свое добро сторицей. Он решил не идти ни на какие уступки. И когда отец Ясин попробовал было отговорить его от намерения устраивать тяжбу, он ловко перевел разговор на более возвышенную тему. Однако подавать иск долго не решался. Только когда от сплетен и пересудов ему стало совсем невмоготу, он предстал перед старейшинами и объявил:

— Я согласен на развод, но лишь при условии, что она возместит мои расходы и вернет мне ребенка.

— Какого ребенка? Ведь у нее их два. И по закону оба твои. И ты еще не объяснил нам, почему она ушла от тебя.

— Это уж пусть она сама объясняет. Сама! Сама!

— Нет, почтеннейший! Мы хотим слышать твое слово, она — женщина.

Но Сулейман молчал.

Призвали отца Ясин.

— Так, значит, твоя дочь хочет получить развод?

— Она говорит, что не хочет.

Теперь уже никто ничего не мог понять. «Утро вечера мудренее», — решили старейшины и на следующее утро пригласили Ясин Н’Дуа.

— Женщина, ты должна вернуться к мужу.

— И не собираюсь!

— Следовательно, ты ищешь развода? Но не забудь, что для этого нужен основательный повод. И к тому же ты должна будешь возместить ему…

— Во-первых, я не ищу развода. Но во-вторых, оставаться с ним я не могу. В-третьих, я не намерена ничего ему возвращать. И ребенка тоже!

Она совсем сбила старейшин с толку, и они готовы были решить, что правда на стороне Сулеймана. Но, поскольку дело не удалось уладить по-семейному, решили обратиться к кади.