Из современной английской новеллы

Поезд подошел к конечной станции. Захлопали двери; толпа пассажиров поплыла за окном по платформе. Они взяли свои чемоданы и вместе вышли из вагона. Проводник, внимание которого привлекли ее ноги, смотрел им вслед, пока они шли по платформе. Они прошли за контрольный барьер и расстались, разошлись в разные стороны. Она направилась к своей новой квартире, где, по ее расчетам, уже было приготовлено для нее молоко и последняя корреспонденция. Он — к своей комнате: к двум грязным тарелкам на сушилке для посуды, к вилкам с остатками яйца на зубьях и к маленькому вознаграждению в виде розового чека на пять фунтов, выглядывающего из-за фарфоровой кошки на каминной полке.

Как мы захмелели от пирожных с ромом

Суон де Курсей, облаченный в мятый твидовый костюм, предстал передо мной, перебирая в пальцах кончик потрепанного галстука, служившего ему, как видно, не один месяц еще и кушаком, и приветственно огласил дружелюбной площадной бранью четыреста кубических футов воздушного пространства, деликатно именуемых моей конторой. Суон не попадался мне на глаза уже несколько лет: он был из тех людей, которые частенько, без всякой видимой причины, исчезают из поля зрения и из Англии. Между нами говоря, можно было предположить, что его длительные отлучки являются в какой-то мере следствием тех невзгод, которые оставляли такой сокрушительный след на его обличье.

Когда он возник передо мной, мне бы следовало смекнуть, что я должен быть начеку. В том приподнято-возвышенном состоянии, в каком я в ту пору неизменно пребывал, мне были никак не к лицу те развлечения, которые Суон, по всей видимости, хотел мне предложить. Ибо, надо отдать ему должное, Суон никогда не появлялся с пустыми руками. Брать от жизни все, что можно, — по этой части Суон был большой мастак. И он неизменно весьма великодушно предоставлял и другим возможность участвовать в осуществлении его широких замыслов. На этот раз, сказал он, меня ждет приятный послеполуденный отдых. Я же со своей стороны объяснил ему, что не расположен к приятному послеполуденному отдыху, так как дел по горло и нет времени бить баклуши. Но Суон сидел на стуле, вооруженный до зубов своими доводами, и в конце концов я сдался.

Я написал записку и оставил ее на пишущей машинке: "Вторник, после полудня. Я — под ножом хирурга". А затем позвонил по телефону.

— Люси?

— Хэлло, Майк!

— Ну как ты?

— Все хорошо, Майк. А у тебя?

— У меня тоже. Вот решил позвонить…

— Спасибо, Майк.

— Нужно бы повидаться как-нибудь в ближайшее время.

— Да, конечно.

— Я надумал было пригласить тебя пообедать, да вот неожиданно объявился один старый, весьма почтенный друг…

— Очень мило, что ты так надумал.

— Ну да, вот понимаешь…

— Спасибо, что позвонил, Майк.

— До свиданья, Люси.

— До свиданья, Майк.

Суон концом разогнутой скрепки чертил что-то на полированной доске моего стола.

— По-моему, ты это не жене звонил, — сказал он.

— Жене? О нет, какой там.

— Ты еще не женат и вообще ничего такого?

— Нет.

— Отлично. У меня в отеле две девчонки. Говорят, что знают тебя.

И мы вышли на сентябрьское послеполуденное солнце для встречи с ними.

Мне кажется, здесь я могу немножко сплутовать. Моему воображению всегда рисовались шикарные машинистки-стенографистки с красивой фигурой и прелестным ротиком, чью голову легко можно вскружить бодрящим позвякиванием монет, — этакие благонравные девственницы, работающие в фирме "Питмен" и не возлагающие особых надежд на брачную лотерею. Легко могло случиться, что именно такого сорта девицы и взялись бы помогать нам прожигать жизнь в те послеполуденные часы. Но на деле оказалось, что это Марго и Джо — две дошлые художницы-иллюстраторши из модного журнала на глянцевой бумаге.

— Когда мне исполнилось одиннадцать лет, — сказала мне Джо, — я написала небезызвестную детскую книжку и сама нарисовала к ней все картинки. Кто-то надумал ее опубликовать, и это, само собой разумеется, страшно повредило мне в глазах окружающих.

— Должно быть, вы были необычайно развитым ребенком.

— Честно говоря, нет. Это же все было чудовищно плохо, как вы легко можете догадаться. Книжка увидела свет по чистой случайности.

— Джо придает огромное значение словам, — сказала Марго. — У нее подлинное чувство слова.

— Она чокнутая, — сказал Суон,

— Ах, бросьте, — сказала Марго.

Джо и Суон придвинулись друг к другу. Суон скучал и принялся рассказывать Джо анекдот. Марго сказала — явно для меня:

— Джо необычайно одаренная, я таких больше не встречала.

Я кивнул, меня это в общем-то мало интересовало. В баре было полно мужчин в форме: темно-серые костюмы, жилеты, белые рубашки, полосатые галстуки — знак принадлежности к какому-то клубу или учебному заведению.

— Хотите выпить, Марго?

— Неплохая мысль, — сказала Марго, и я протолкался к мокрой стойке и пустил десятишиллинговую бумажку плавать в луже пива. Когда я возвратился к Марго, она сказала:

— Давайте напрямик: что вы думаете о Найджеле?

О Найджеле? Я глотал пиво, чтобы оттянуть время, удивляясь про себя, зачем я пью это пойло, раз оно мне так противно. Потом сказал:

— Ну… Мне нравится ваш Найджел.

— Нет, правда?

— А что ж? Он в порядке. Я хочу сказать…

— Временами мне кажется, Майк, что Найджел самый скучный человек на свете.

Теперь я припомнил, Найджел толстый и болтливый. Найджел знает все, что только может вас интересовать. Когда Найджела понесет, никакая сила на свете его не остановит, это уж точно. Найджел — это муж Марго.

Я выпил еще пива. Пиво было холодное и безвкусное. Я молчал.

— Мы с Найджелом устроили вчера попойку.

— Вот как.

Марго принялась рассказывать мне про их попойку. Я подавленно слушал. Потом принес еще выпивки — себе на этот раз виски. Как я уже сказал, Найджел — это муж Марго. У нее и у Джо было у каждой по мужу. И оба брака висели, как говорится, на ниточке.

Внезапно Марго перестала говорить о Найджеле. Она плотоядно поглядела на меня и произнесла что-то — я не разобрал что. После двух-трех последующих фраз я понял: она говорила мне, что из меня получится хороший муж.

— Мне тоже так кажется, — сказал я.

— Но я вовсе не влюблена в вас, и вообще ничего такого, — сказала Марго, покачиваясь на стуле.

— Ну конечно, нет.

Из пивного бара мы отправились куда-то, решив, что настало время для ленча. Пока ехали в такси, я всю дорогу думал о Люси.

Мы зашли в итальянский ресторан в Сохо — слишком дорогой и не слишком хороший. Суон поведал нам историю своей жизни. Из еды он ограничился несколькими порциями мороженого с фруктами. Я отыскал на лестнице телефон и позвонил Люси.

— Хэлло, Люси! Что ты сейчас делаешь?

— Как что я сейчас делаю? Стою тут и разговариваю с тобой по телефону.

— А я с компанией пьянствую в Сохо.

— Что ж, очень рада за тебя.

— Вот как? Я бы хотел, чтобы ты была здесь.

Люси умерла бы тут с тоски.

— Я читаю "Адама Бида".

— Хорошая книга.

— Да.

— Ты уже завтракала?

— Да ничего что-то не нашлось, и я выпила шоколада.

— Я позвонил, чтобы узнать, как ты.

— У меня все в порядке, спасибо.

— Мне хотелось услышать твой голос.

— А, брось. Голос как голос.

— Можно, я расскажу тебе про твой голос?

— Нет, лучше не надо. Почему-то не хочется.

— Мы еще встретимся как-нибудь?

— Я не сомневаюсь.

— Я позвоню тебе, когда не буду пьян.

— Позвони, а сейчас мне надо вернуться к моему "Адаму Биду".

— До свиданья.

— До свиданья.

Я повесил трубку и постоял, глядя на ступеньки крутой лестницы, ведущей вниз. Потом спустился в ресторан.

— Что, черт подери, будем мы теперь делать? — сказал Суон. — Сейчас четыре часа.

— Мне надо поговорить с Майком, — объявила Марго. — Остальных прошу не слушать.