Современная африканская новелла

От Смога Чики впервые услышал о том, что через реку Нигер, к которой мать заклинала его близко не подходить, можно запросто переправиться туда и назад. Смог делал это много раз на пароме.

— Нужно всего шесть пенсов в один конец. Плевое дело, — сказал ему Сэмюель. — Понял?

— Понять-то понял, только у меня нет шести пенсов, — ответил Чики.

— Что?! — удивился Сэмюель. — У такого большого парня, да чтобы не нашлось шестипенсовика? Мне стыдно за тебя!

Чики самому было стыдно. И чтобы не показать этого приятелю, он соврал:

— То есть вообще-то деньги у меня есть, но хранятся у дяди.

— Тогда проси у него шиллинг. Какой толк от денег, если их нельзя тратить?

— Время сейчас неподходящее, — ответил Чики.

— Время! Время не ждет! — Сэмюель повторил любимую английскую поговорку их школьного учителя. — Время! Через реку строят мост. Его построят быстро, и тогда парома не будет.

Чики сам слышал про мост, но слова Сэмюеля задели его за живое, и он помрачнел.

Через несколько дней школьные приятели снова завели разговор о реке. На этот раз они говорили об Асабе — городке на другом ее берегу.

— А знаешь, — начал Сэмюель, — как только ты сойдешь с парома в Асабе, то сразу очутишься в Западной Нигерии.

— Да ну?

Ребята сразу воодушевились. Ведь они все уже успели побывать по ту сторону.

— Да, да. И еще учти, — сказал один из них — его звали Эзекиел, — что от Асабы есть шоссе до Лагоса!

— О, Лагос! — воскликнул Сэмюель.

— Второй город после Лондона. Я, правда, не бывал в нем. Но Асаба — это уже почти Лагос, недаром ее называют «Лагосом бедных».

Ребята засмеялись. Они уже привыкли к тому, что Сэмюель любит подражать взрослым, особенно в разговоре, им это нравилось.

А мысль Чики была в это время уже далеко — в Западной Нигерии. Он любил необычные и красивые слова: Западная Нигерия, «Сон в летнюю ночь», остров Мэн…

Дядя у Чики оказался строгим и серьезным мужчиной. Он мало говорил, почти не смеялся — разве что когда пил пиво или пальмовое вино с соседом, мистером Нвана, или с кем-нибудь из своих немногочисленных приятелей. И ему очень не нравилось, когда Чики играл с товарищами у него в доме. Он называл это «пустой тратой времени» и считал, что детям школьного возраста больше пристало зубрить правила и решать задачки. Их сосед, мистер Нвана, был полностью с этим согласен и своих собственных детей держал в великой строгости.

А у Чики было свое мнение на этот счет. Оно совпадало как раз с другой любимой заграничной поговоркой их школьного учителя: «Мешай дело с бездельем — проживешь век с весельем!» Чики даже захотелось сказать о ней, и об их учителе, и о своем заветном желании дяде, но он все не решался. Но в один прекрасный день, это было субботнее утро, он наконец решился. Подошел к дяде сзади, тот брился, и прямо, без обиняков попросил у него шиллинг. Дядя как был с маленьким зеркальцем в левой руке и опасной бритвой в правой, так и обернулся к нему намыленной щекой.

— Для чего тебе понадобился шиллинг? — строго спросил он.

— Я хочу на пароме переправиться в Асабу, пока не построили мост! — с отчаянной решимостью выговорил Чики.

— Ты что, с ума спятил? — воскликнул дядя раздраженно. — Марш отсюда! Ну, что ты стоишь? Я считаю до трех: раз! два!..

Чики не стал ждать, пока он досчитает.

Целую неделю после этого он ходил с глазами, полными слез.

А вечером того злополучного дня дядя рассказал о просьбе племянника своему соседу, мистеру Нване. Тот от неожиданности опустил на стол стакан с вином. Ну и смеялся же он!

— Да что там Асаба — это же рукой подать! Махнул бы сразу в Лагос, а?

Дядя был не женат, поэтому всю домашнюю работу делал слуга Майкл: ходил на рынок, топил плиту, готовил еду, стирал белье и гладил его. Чики помогал ему мыть посуду после еды и изредка подметал пол. Они жили втроем в двух комнатах. Дядя занимал ту, в которой находились большие сундуки и чемоданы и еще кухонная посуда, которую каждый день после ужина ставили под его большую железную кровать. Во второй комнате стояли круглый стол, стулья, громкоговоритель на подставке в углу, этажерка и другие вещи помельче, которые можно было и не принимать в расчет. На стенах висели фотографии. В этой комнате спали Майкл и Чики. На ночь они отодвигали стол и стулья к одной стене и стелили на полу свои циновки. Чики поначалу не понравилось спать на полу, и он стал было тосковать по бамбуковой кровати в хижине матери, но потом привык. И еще ему не нравилось многое. Например, клопы. Время от времени Майкл опрыскивал керосином спальные циновки, но через два-три дня клопы появлялись снова. Еще его угнетало количество жильцов в доме. В десяти комнатах жило в общей сложности более пятидесяти человек — мужчин, женщин и детей, и эти незнакомые люди постоянно ссорились между собой. Из-за дров, из-за очереди на уборку двора, ванной и отхожих мест. А таких огромных мух, таких жирных синих мух, что изводили Чики в городе, в его родной деревне Умуофии он сроду не видел. Он чуть было вообще не разочаровался в городе из-за этих мух. Конечно же, не все было противно Чики в Онитше. По субботам Майкл ходил на рынок за провизией. Иногда он брал с собой и Чики, тот помогал ему нести домой полные сумки. Эти походы не были Чики в тягость. Пока Майкл торговался, он убегал к реке и смотрел, как она мирно несла свои воды в океан. Или с интересом наблюдал за рыбаками, которые на своих каное бесшумно сновали по глади воды. Или подглядывал за жизнью обитателей плавучих домов — баркасов с крышами из пальмовых листьев.

Но больше всего Чики любил смотреть на паромы. Они казались ему огромными. Он и представить себе не мог, что по воде можно пускать такие громадины. А школьный учитель говорил, что в Порт-Харкорте и Буруту есть корабли и побольше. Но Чики и речные паромы казались невероятно огромными. Чем больше он смотрел на них, тем больше ему хотелось попасть в Асабу.

Чики был так увлечен поисками денег для своего путешествия, что чуть было не влип в историю. И все благодаря Эзекиелу. Мять Эзекиела торговала тканями на онитшском рынке, и, видно, у них в доме деньги не переводились. Но она оказалась недальновидной матерью, потому что позволяла сыну делать все, что вздумается. Чего другого, а нужды он не знал. В доме было трое слуг, которые выполняли всю тяжелую домашнюю работу, и мать лишь изредка заставляла детей вымыть посуду или набрать воды у колонки, и то дочерей. Эзекиел дома ровным счетом ничего не делал и под конец превратился в лживого, бесчестного малого. Если ночью он тайком залезал в кастрюлю с супом за куском мяса или рыбы и к утру суп прокисал, мать наказывала слуг, а Эзекиел только мерзко усмехался.

Мало-помалу Эзекиел начал таскать у матери деньги. Вначале мелочь — на сласти или земляные орехи, а то и на пачку заграничного печенья или на банку консервированного мяса с булкой, которыми он охотно угощал на переменах друзей. Что и говорить, такой форсистый парень был популярен среди школьников. Его называли «молоток-парень» и считали великим человеком. Конечно, никто понятия не имел, откуда у него деньги.

И вот однажды Эзекиел совершил действительно из ряда вон выходящий проступок.

Он раздобыл адреса трех своих сверстников в Англии, которые хотели завести переписку с нигерийскими мальчиками и девочками. Всем троим он написал письма и попросил их прислать ему: одного — деньги, другого — фотоаппарат, третьего — пару ботинок. В последнее письмо он вложил даже вырезанную из бумаги мерку своей правой ступни. Взамен каждому пообещал леопардовую шкуру. Ясно, что в тот момент он и не думал о выполнении своего обещания, тем более, что ни леопарда, ни леопардовой шкуры в жизни не видел.

Через месяц на его имя пришел денежный перевод на сумму десять шиллингов от одного из английских мальчиков. И тогда многие одноклассники Эзекиела, в том числе и Чики, кинулись писать письма в Англию. Чики удалось добыть два адреса, однако послать по этим адресам письма он не успел, у него не было денег на почтовые марки. И его счастье, что не было.