Сады диссидентов

По той же причине он не воспользовался предложением Стеллы Ким остановиться у нее дома, в новой квартире на Джейн-стрит, сколь бы приятными ни оставались для подростка воспоминания о том, как легкомысленно обошлась когда-то с японским халатом лучшая подруга его мамы. Оставил он без внимания и совет Мерфи воспользоваться старым добрым квакерским гостеприимством и наведаться к старейшинам на Пятнадцатой улице. Вместо этого Серджиус позвонил Тоби Розенгарду.

Тоби встретил Серджиуса на Пенсильванском вокзале и повел к себе, в дом, где прошло его, Тоби, детство. Это было пещерообразное ветшающее здание из бурого песчаника на Западной Восемьдесят второй улице; прихожая была вся заставлена велосипедами Тоби, предназначенными для всех видов езды, – для гонок по трекам, для горных дорог, для больших путешествий. Ради этого Тоби бросил колледж – чтобы всерьез заняться велоспортом. В том доме обитали всего три человека, и он казался до нелепого пустым, будто готический особняк: Серджиус то и дело отгонял невольную мысль о том, сколько десятков жильцов заселила бы сюда Мирьям, чтобы веселее было жить с соседями. Верхний этаж принадлежал Тоби, и он строго запрещал заходить туда родителям – чете сморчков, которые в полуподвальном этаже держали свою контору, а на среднем уровне, где располагалась гостиная, бродили как привидения и явно оставались в полном неведении, что прямо у них над головами висят фотоплакаты, сделанные в инфракрасном диапазоне, и горят лампочки для выращивания марихуаны. Тоби коротко, в телеграфном стиле, представил Серджиуса родителям, когда приятели выходили из дома, – они отправлялись в Центральный парк посидеть на скале и курнуть травы.

Газон сейчас еще не заполоняли миллионы ратующих за мир, и это пока вполне устраивало Серджиуса. Весь валун принадлежал им одним – лишь промокшие окурки да колпачки от бутылок “Шефера” напоминали о том, что они хоть и высоко забрались, но находятся отнюдь не на Луне. И все-таки внизу был пикет. Пускай Серджиус не мог вспомнить лицо собственного отца, зато пикет он узнал с первого взгляда. Как и в тех пикетах, в которых участвовал Томми, здесь тоже были гитары. Imagine no possessions [26]. Певцы были едва ли старше Серджиуса, так что весь их леннонизм был заемным. Оказывается, Серджиус – не единственный пилот, путешествующий во времени. Шестидесятые годы оказались большой морской ловушкой с водорослями, в которой у всех у них застревали весла, и приходилось грести изо всех сил, чтобы вырваться на волю и задышать свободно.

– Этот парк мне как дом родной, – сказал Тоби, кончиками пальцев гася окурок от сигареты с марихуаной. – Я тут пятьдесят миль в день проезжаю. – Ну и хвастун. Серджиус все понимал, но не спорил.

– А на гонках ты когда-нибудь побеждал?

– Я соревнуюсь только с самим собой.

Серджиус и это пропустил мимо ушей. Nothing to kill or die for. [27]

– А ты все еще тусуешься с Мерфи? – спросил Тоби. – Все еще носишься с этой Войной Агнца?

– Ну да, а что?

– Да не знаю. – Прищурившись и глядя куда-то вдаль, Тоби как будто показывал всем своим видом, что разочарован, но потом решил, что делать этого не стоит. – А ты хоть понимаешь, кто этот самый Агнец?

– В смысле?

– Да вся эта квакерская лажа очень заманчива, я понимаю. Я и сам на нее подсел на какое-то время. Но это же всё – про Христа!

– Ну, есть же и такие квакеры, которые не верят в Христа, – заметил Серджиус. Хоть он и был в этом убежден, ему вдруг показалось, что это звучит не очень убедительно.

– Конечно, есть и такие, наверно. Но я-то вник в это во все. Ты же знаешь, что многие квакеры и молчание не практикуют, правда? У них это называется программное собрание, у них там священнослужители просто заталкивают этот Свет тебе в глотку, как и везде. А я вот не хочу, чтобы лично меня кто-то программировал. Мои родители испытали на мне всю эту дрянь от Вернера Эрхарда, когда я только начал драться. Одним словом, и Джордж Фокс, и вообще вся эта лапша – это всё про Христа.

Серджиус почувствовал, как глыба, на которой они сидели, стала не то сжиматься, не то проваливаться под ним. Пожалуй, хорошо бы Земляничные поляны имели форму чаши, лучше бы выход гранитной породы был внизу, а не торчал вот так высоко. Между тем Тоби продолжал охотно делиться своими научными открытиями.

– Дело же в том, что Христос – он Искупитель, верно? Он послан на землю для того, чтобы простить нас за наши грехи, потому что мы, видите ли, рождаемся запятнанными.

А вдруг можно сжать весь мир, который тебя окружает, сузить его настолько, что ты сумеешь его постичь – и выживешь.

Сжать его так, чтобы он подошел по размеру каждой конкретной душе.

– И выходит, когда какой-то хиппи со шрамом на лице начинает впаривать мне Христа, он хочет сказать, что считает меня изначально плохим. Ну, вот представь, что ты смотришь на кричащего младенца. И что же – он, получается, тоже родился запятнанным, да? Тебе не кажется, что все это просто-напросто хрень собачья?

– Знаешь, мне, похоже, просто идея ненасилия близка, вот и все, – сказал Серджиус. And nothing to get hung about [28].

– Да? Ну и здорово. А ты есть не хочешь? Я знаю одно местечко на Амстердам-авеню. Там суешь деньги через пуленепробиваемое окошко, а тебе на три бакса дают, представляешь, целых десять фунтов жареной курицы с рисом – очуметь просто!

На следующее утро Серджиус, не приняв душ, с затуманенной головой и пересохшим горлом, спустился по лестнице и бросил свой рюкзак на сиденье фырчащего “Фиата” Стеллы Ким. Припарковавшись во втором ряду, она ждала его, чтобы отвезти в Куинс.

– Поздно ночью?

– Ну да.

Стелла усмехнулась:

– Не волнуйся, Розе все равно – она не заметит разницы.

Они проехали через Центральный парк, лавируя между такси, а затем въехали по Трайборо в эту невозможную вотчину дымящих труб и могильных памятников. Серджиус ждал, что вот-вот узнает хоть что-нибудь, и не смел даже гадать, какие спусковые механизмы таятся в его ДНК с прапамятью об окраинном районе, но не успели они съехать со скоростной автострады Бруклин-Куинс, как Стелла уже указала дом престарелых. Это место никак не могло быть связано с чьей-либо вотчиной, поскольку вокруг не было никаких жилых кварталов, не было вообще ничего: восьмиэтажная башня, уродливо торчавшая у крутого изгиба транспортной магистрали, прикрывалась лишь несколькими несуразными заборами, а в тени голого путепровода стояли парковые скамейки. Весь этот ландшафт был в принципе неспособен навеять хоть какие-то воспоминания, он как будто давал пощечину Серджиусу, с чего-то вдруг возомнившему, будто Куинс может иметь хоть малейшее отношение к нему лично. Быть может, вслед за страхом перед этой поездкой его ждет только оцепенение, и вся эта операция по анестезии, проведенная ночью совместно с Тоби, окажется попросту лишней? Его бабушка находилась в принудительной ссылке, так что Серджиус в очередной раз лишился шанса хоть что-нибудь узнать о том, что находилось за закрытой для него дверью с табличкой “Саннисайд”.

Внутри стоял ужасный запах: к доминанте цветочной дезинфекции примешивались нотки вишневого “Джелло” и мочи. Напольные плитки повсюду переходили на стены, примерно до уровня груди, как будто все это здание представляло собой лишь слегка замаскированную ванну для удобного слива нечистот.

– Если хочешь есть, возьми вон там поднос, – сказала Стелла Ким. – Посетителям разрешается.

– Нет, спасибо.

Она подвела его к приоткрытой двери палаты, сама отошла в сторонку.

– В последний раз она приняла меня за Мирьям. Сомневаюсь, что это тебе поможет… ну, составить верное представление.

– Ладно.

– Схожу узнаю, что сестры говорят. Если не найдешь меня здесь – значит, я вышла на улицу покурить.