Демократия как вырождение (СИ)

Героический характер революционных действий вместе с их непредсказуемостью – вот то новое, что внес французский мыслитель в теорию революции. «Всеобщую забастовку не нужно пытаться разложить на ряд отдельных исторических деталей. Нужно принять ее как целое и рассматривать переход от капитализма к социализму как катастрофу, процесс которой не поддается описанию», – писал он в своем главном труде. – «Крупные и бурные демонстрации всегда являются показателем того, что недалек момент, когда может вспыхнуть вооруженное восстание, а в таких случаях благоразумное правительство сдается». – Это суждение Сореля предполагает неминуемое обострение ситуации в любом демократическом государстве и, безусловно, приложимо к нашему времени.

Признавая «всеобщую политическую забастовку» возможным «началом целого ряда кровавых восстаний», Сорель отличал ее от «всеобщей пролетарской забастовки», как решающей прелюдии к овладению власти рабочими. «Всеобщая политическая забастовка имеет то решающее преимущество, – иронизировал он, – что драгоценная жизнь политиков-социалистов, подобных Жоресу, остается вне опасности… При таких условиях целью народного движения является переход власти от одной политической партии к другой – народ остается лишь вьючным животным».

Сорель предостерегал против мнимых революций, замышляемых хитроумными политиками. «Многие исторические революции, – указывал он, – были результатом союза различных недовольных групп; социалистические писатели часто указывали на случаи, когда низшие классы подвергались кровавой бойне, чтобы обеспечить власть лицам, сумевшим воспользоваться в своих выгодах мимолетным недовольством народа против прежней власти».- Это нужно помнить современным русским политикам, оценивая противоборство различных демократических групп в их борьбе за власть, но единых в стремлении не допустить к ней народ, доверяющий грабящему его государству.

Неожиданно Сорель с сочувствием цитировал «великого мыслителя» Алексиса де Токвиля /1805-59/: «Я изумлен, что старые и современные публицисты не приписывали законам о наследовании большого влияния на ход жизни человечества. Эти законы должны быть поставлены во главе политических учреждений, потому что они оказывают огромное влияние на социальный быт народов, внешним выражением которых только и служат эти политические учреждения». Следует учесть также неоднократные ссылки Сореля на резкие отличия друг от друга народов с точки зрения перспектив революции. Таким образом, он признавал важную роль наследственного фактора, который, если его провести логически, опровергает всю классовую теорию марксизма.

Всё же Жорж Сорель своими нападками на теоретические основы учения Маркса вышел далеко за пределы этой несчастной теории. Это относится к центральному положению марксизма – описанию процесса производства и последствий его развития. Сорель отрицал обязательное «загнивание» капитализма и его автоматическое крушение в результате критического развития производительных сил. Он упрекал Маркса в недопонимании государства и рабочего движения, в том, что тот не разбирался в проблеме квалифицированного труда и не оставил мыслей о характере распределения при социализме. «Социализм поневоле остается неясным вопросом, так как он, прежде всего, вопрос о производстве, то есть о самой загадочной и неизвестной области человеческой деятельности», – писал Сорель.

Но демократические главари мало думают о производстве, рассуждал социолог. Они используют то, что «массы считают свои страдания следствием прошлого, полного жестокости и невежества, веря в то, что «гений вождей» может сделать их менее несчастными. На место иерархии несправедливой и злой, демократия поставит иерархию, творящую добро. Сами же вожди смотрят на мир совсем с другой точки зрения: современная социальная организация делает их революционерами лишь поскольку не дает ходу их честолюбию… С того момента, когда им удается проникнуть в святая святых государства,…они перестают быть революционерами и начинают благоразумно рассуждать об эволюции… Но ими движут собственные интересы… В политике нет места совестливости». К этому рассуждению остается добавить, что демократическая среда не в состоянии породить крупных вождей, всегда открывающих новые времена, а рядовым политикам это не под силу. «В мелкой воде утонет всякое время», – говорил Ницше о торжестве демократии.

Сорель привел убедительные исторические примеры разрушительных последствий демократизации. – Фискальные законы, стеснительные для богатых, немало способствовали разрушению греческих городов и итальянских республик. В XV веке папа Пий II отмечал необыкновенное благоденствие торговых городов Германии и большую свободу немецких граждан, которые в Италии были гонимы. «Современная социальная политика насыщена завистью и местью… Невозможно понять успехи демагогов, начиная с древних Афин и до современного Нью-Йорка, если не считаться с этими идеями, ослепляющими рассудок… Демократическая политика уничтожила цветение Древнего мира», – писал Сорель.

В противоположность демократическому застою борьба за социализм, утверждал Жорж Сорель, «пробуждает в душе высокие чувства, необходимые для этой гигантской битвы, и отодвигающие на второй план жажду удовлетворить свои чувства жестокостью; на первый план выступает гордость свободного человека, защищая рабочего от шарлатанов, от жадных до поживы вождей». Сорель провел глубокую параллель между подлинным социализмом и благородным типом войн. «Героическое представление о войне царит над всей античной историей, – писал он. – Республиканские учреждения древней Греции были вначале военными организациями граждан. Греческое искусство, философия, социальные утопии создавались для того, чтобы сохранить в городах ядро гомеровских воинов. В новейшее время войны за свободу были так же плодотворны, как древнегреческие». – Эта аналогия решительной пролетарской борьбы с победоносной войной помогает осмыслению благородных черт насилия по Сорелю.

Применительно к революции он развил свою мысль таким образом: «Насильственные действия пролетариата имеют значение лишь военных действий… На войне не убивают побежденных… Сила проявляется сообразно собственной природе, ничего не заимствуя у правосудия, которым общество пользуется против преступников. Чем больше распространится и разовьется синдикализм, освобождаясь от старых предрассудков, идущих от старого режима и католической церкви через посредство писателей, профессоров философии и историков революции, тем больше социальные конфликты будут носить характер чистой войны, вполне аналогичной борьбе двух враждебных армий».

«Но существует и другой вид войны, в котором нет ничего благородного, – заключал он. – Война уже не служит самоцелью, а должна удовлетворить честолюбию политических деятелей. Войны ведутся на чужой территории, чтобы получить немедленные материальные выгоды. Тогда всякое внешнее завоевание служит причиной победы внутренней, выпадающей на долю правящей партии». «Всеобщая социальная забастовка ближе к первому типу войны… Всеобщая забастовка обнаруживает безразличное отношение к завоеваниям, стремясь уничтожить государство,…которое было организатором завоевательных войн и распределителем благ». Не случайно Бенито Муссолини перед Первой мировой войной руководствовался этой идеей Сореля, осуждая стремление итальянских правителей к захвату чужих земель. Он предвидел, что участие Италии в коалиционной войне между буржуазными государствами, сведется к обогащению их финансово-политической верхушки.

О другом, ущербном типе социальных преобразований Сорель писал в начале XX века: «Так как в настоящее время благодаря новым средствам, доставляемым парламентским режимом, власть переходит из одних рук в другие, и так как пролетариат превосходным образом втиснут в рамки официальных союзов, то нам пришлось бы увидеть, как социальная революция завершилась полным рабством». Резкие характеристики Сореля подтверждаются процессами, идущими в европейских странах в XXI веке. Политические махинации правящих партий Европы, управляемые из единого международного центра, прямо ведут к социальному вырождению в масштабе континента, обрекая его народы на духовную немощь и бессилие, равносильные новому рабству.