Virgin. Немое кино в цвете (СИ)

Через некоторое время юноша очутился там, где, казалось, совсем недавно ожидал Иру. Вместо раскидистого дерева, в тени которого Женя скрывался от жары, торчал лишь низкий куцый пень. В нескольких шагах от пня начинался высокий забор со сваями, выполненными белым кирпичом и арматурной решеткой с острыми наконечниками, что вросла между сваями. За забором высился храм, поблескивающий крестами под начинающимся дождем. В центре забора стояли широкие кованые ворота, в сетку которых были вставлены крепкие деревянные доски. На одной из досок юноша разглядел часть смутно знакомой надписи:

"Здесь .уд.. ..."

У храма стояла "Газель" ритуальных услуг. Распахнув задние дверцы, трое мужчин втащили в нее гроб. Женя наблюдал за ними. Увидев взгляд Жени, они махнули ему рукой, чтоб садился в машину. Женя сел, двери закрылись, и машина поехала. Бездомные собаки разбежались из-под нее.

Внутри, кроме подпрыгивающего на ухабах гроба, не было никого. В гробу лежала старушка. По спокойному выражению ее лица было ясно, что умерла она во сне. Тряска иногда мотала ее голову из стороны в сторону, и Жене казалось, что она отвечает его мыслям. Наверняка, она была счастлива. И, скорее всего, у нее множество родственников различного родства. В ответ на это покойница покачала головой.

В едва видимое с заднего сиденья лобовое стекло бросались грязные улицы. Машина беспрестанно поворачивала, словно все дороги в городе были построены "восьмерками". Мелькнула какая-то свалка. Терзавшая падаль в куче мусора ворона взлетела, опасаясь машины. Из ее клюва торчали чьи-то мелкие холодные внутренности. Понимает ли эта птица, что ее вид неприятен человеку? Покойница покачала головой.

Смешавшись в толпе дождевых капель, робко падал снег. Они, казалось бы, выехали из города, но иногда из-за росших островками деревьев выглядывали дома, оградившие собой и заборчиками небольшие палисадники. Последние впитывали дождь со снегом, раскисали, болотясь.

Вскоре и эти редкие дома перестали попадаться. Дорога шла через поля и перелески, повороты стали реже. Зато усилился дождь. Он капал сквозь металлическую крышу прямо на Женю. Смирившись, юноша иногда лишь вытирал рукой со лба набежавшие капли.

Они въехали в лес, и машина остановилась. Кладбищенские оградки и памятники с любопытством смотрели на гостей. Уже приехали? Покойница кивнула.

Двери машины отворились, и юноша вышел из нее. Затем трое мужчин достали гроб и понесли его по утоптанным узким тропинкам.

Коричневые пятна на пожухшей траве темнели под струями воды. Носильщики то и дело оскальзывались, рискуя уронить гроб. Покойная старушка в нем, однако, держалась крепко. Ее макушка лишь иногда показывалась над деревянной рейкой, обитой красной дешевой тканью, но, убедившись, что все в порядке, покойница снова покоила голову на дне ящика.

Вскоре они подошли к вырытой могиле. Мужчины поставили гроб на перекладины и ожидающе посмотрели на Женю. Юноша подошел к умершей, сомкнул безымянный и указательный правой руки вместе, а средний положил на них. Этим пестом он тронул лоб покойницы и, будто оттолкнувшись, пошел к ограде участка.

Каким-то нелепым образом в мыслях всплыл образ покойницы, еще совсем девушки. Она стояла на берегу реки вместе со своими ровесницами. Тьма поочередно проглатывала их и исторгала перед внутренним взором Жени. В руках она и ее подруги держали венки с помещенной в центр горящей свечой. Они поочередно подходили к воде, ставили венки на плавучую платформу из вытопленного воска и, шепча неразличимые заклинания, толкали их тремя пальцами. Точно так же, как сейчас Женя оттолкнулся от покойницы.

Мужчины накрыли гроб крышкой, заколотили в нее гвозди. Опустив ящик на дно, они взялись за лопаты. Грохот земли, ударяющейся о гроб, постепенно переходил в шорох. Яма наполнялась, она утоляла голод.

Вскоре вырос небольшой холмик. Это то, что почва еще не переварила. Мужчины вынули откуда-то памятник, формой напоминающий обломок чьей-то жизни. Под глухой шум кончающегося дождя они вкопали его в изножье умершей и ушли прятаться в машину.

На памятнике не было ни имени, ни фото, ни дат жизни. Женя подошел к надгробию и вынул из заднего кармана штанов маркер. За пару секунд на памятнике появилась дата, затем он нарисовал девушку, привидевшуюся ему. Отойдя на пару метров, юноша всмотрелся в получившийся памятник.

Острый разрез глаз, спокойная, но дерзкая улыбка. Он подошел снова и написал:

"Ирина"

У проектора вспыхивает лампа. Механик матерится, вытягивает из аппарата пленку. Женщина за пианино начинает наигрывать ритмичную плотную мелодию. Прислушавшись, я понимаю, что это композиция Аманды Палмер. "The killing tyрe", кажется.  

Механик подходит к китайцу и дает ему подзатыльник. Глаза китайца начинают светиться не слабее проектора. Его взгляд падает на тапера. На стене над пианино я замечаю надпись, которую не приметил раньше: "В тапера не стрелять! Он играет, как умеет" 

Механик поворачивает голову желтого господина так, чтоб свет его глаз падал на экран. Затем вытягивает из аппарата пленку, пропускает ее через очки китайца и фиксирует в лентопротяжном механизме.  

Пленка пробегает перед глазами желтого господина и, возвращаясь обратно в проектор, сматывается на вторую бобину. 

На экране появляется надпись: 

"Часть III. Заключительная"

В черном небе яркими фонарями светили "сороконожки". Их лапки переливались новогодней гирляндой, заполнив собой почти все небо. Можно было бы их сосчитать. Все, как на ладони, они мерцали различными оттенками успокаивающих цветов. Одни были впечатляющего размера, свет от них почти слепил. Другие - меньше, они словно создавали фон, заполняли пустующие места между большими, подсвечивали их. Некоторые казались и совершенно невидимыми. Лишь сфокусировав взгляд, Евгений мог их различить. Но стоило отвести глаза, и они пропадали из поля зрения.

Он всегда замечал, когда на небе появлялась та или иная "сороконожка". Они рождались после определенных событий в жизни. Но теперь Женя не мог с точностью назвать причин появления и половины их. Лишь в одной он был уверен - той, первой, что появилась после их встречи с Ириной.

Евгений достал из кармана пальто футляр для очков, привычным движением открыл его, поддел очки за дужку и водрузил их на нос. "Сороконожка Иры" приобрела четкие линии. Он приподнял руку, насколько смог, и пальцем дотронулся до ее лапок. Она содрогнулась и вспыхнула розоватым светом. Женя смущенно улыбнулся и положил ладонь на сердце.

В последнее время сердце все чаще рокотало, всхлипывало, булькало жижей тела, словно ребенок, угодивший в болотную трясину. Колени при ходьбе отзывались ноющей болью. Желудок протестовал. Это было вроде похмелья, которое сваливалось на него без каких-либо причин, и которое невозможно было прогнать никакими средствами.

Сделав глубокий вдох, Евгений медленно направился к старой бетонной коробке, что всегда ждала его здесь. Ее стена хранила ту самую надпись, однако, ночь маскировала ее в своей толще беспросветного монолита. Мужчина подошел к стене и приложил руку к тому месту, где, как он помнил, было выведено "Я".

Внезапно сзади вспыхнул свет, целиком вырвав из тьмы надпись на стене. Казалось, ехала машина, освещая путь яркими фарами. За тот миг, что понадобился Жене для того, чтоб оглянуться, он осознал, что надписи на стене больше нет.

Поднялся зловонный ветер. Несло, как с городской свалки: гнилью, падалью, сырой известкой, старыми мокрыми тряпками и чем-то еще, едва уловимым. Пальто затрепетало, словно попыталось сбежать с хозяина.