Пистолет с музыкой. Амнезия Творца

Ко мне вышла Пэнси Гринлиф. На секунду она замерла, широко раскрыв глаза, и казалось, будто мы не знакомы. Словно мы забыли о том, что последний раз, когда я был здесь, она выходила из наркотического сна и клялась, что убьет меня, если я вернусь. Секунда длилась достаточно долго, чтобы я начал сомневаться в том, что она вообще помнит нашу последнюю встречу. Потом она стиснула зубы, сощурила глаза, и ее рука вцепилась в дверь.

– Привет, Патриция.

Она не ответила.

– Вы выглядите лучше, – сказал я. – Приятно видеть. Нам надо поговорить.

– Я занята.

– Кто-то в гостях? – Я приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в глубь дома. – Челеста? Я и с ней хотел поговорить.

– Нет. Никого нет.

– Ясно. Вы хотите сказать, вы заняты так же, как вчера? Это нехорошее зелье, Пэнси. Я попросил, чтобы его посмотрели под микроскопом. Оно съест вас живьем.

– Это мое дело.

– Это дело Денни Фонеблюма, принцесса. Вы всего-навсего клиент.

Я прошел в дом, для чего мне пришлось отстранить ее плечом.

Войдя в гостиную, я слегка оцепенел при виде трех башкунчиков, чинно сидевших рядком на диване. Они никак не вписывались в этот дом. Их присутствие здесь напоминало дурную шутку, воспринятую всерьез. Даже котенок Саша – которой не было видно поблизости – подходила к этому дому куда больше, чем эти башкунчики. В ней было больше человеческого.

Барри сидел с краю, чуть отодвинувшись от других двух, его ярко-желтый парик все также нахлобучен несколько наискось. С другого краю сидел башкунчик в тоге, который отводил меня наверх в гостинице. Между ними расположился третий, которого я не знал, в маленьком красном костюме человека-паука, темных очках и бейсбольной кепке на лысой голове.

– Барри! – сказал я. – Давненько не виделись.

– Мистер Жопа, – откликнулся Барри. – Присаживайтесь.

Со спины ко мне подошла Пэнси. Я обернулся и улыбнулся ей, получив в ответ испепеляющий взгляд.

– Примите мои извинения, – заявил я. – У вас гости. Пожалуйста, продолжайте беседу. Я буду тих, как мышь.

Пэнси не сказала ничего. Барри наморщил лоб и буркнул:

– Тих, как миф.

Остальные башкунчики захихикали.

Пэнси стала за спинку незанятого кресла.

– Человек по фамилии Корнфельд искал вас здесь сегодня, – сказала она. – Он просил меня позвонить ему, если вы еще раз вломитесь ко мне.

– Парень из Отдела, – улыбнулся я. – Не стоит беспокоиться. Мелкая сошка. Он должен мне немного кармы, вот, должно быть, и хотел расплатиться.

– У вас неприятности, – продолжала она. – Мне бы надо ненавидеть вас Пока мне вас жалко.

– Спасибо, Пэнси. Вспомните обо мне в следующий раз, когда скатитесь с кровати на иглу.

– Почему бы тебе не исчезнуть, громила? – предложил Барри. – Ты нам мешаешь.

– Я всю жизнь кому-то мешаю, – сказал я, обращаясь к башкунчикам. – Уж простите меня.

Башкунчик в темных очках снял их и зацепил дужкой за воротник Он и тот, в простыне, уставились на меня темными провалами глаз, совершенно неподвижные, несмотря на водовороты эмоциональных завихрений, наполнявших комнату. Два лица создавали своеобразный стереоэффект.

Я повернулся к Пэнси.

– Я ищу Челесту, – сказал я. – Вы видели ее?

– Вы опоздали. Она была здесь утром, но уже уехала.

– Она не говорила, куда собирается?

– Она была очень расстроена. Она сказала, что вы отказались помочь ей. Она хотела позвонить инквизитору Моргенлендеру и сказать ему, что Ортон невиновен.

– Что вы ей ответили?

Рука Пэнси судорожно вцепилась в спинку кресла, а глаза уставились в пол. Потом она обиженно посмотрела на меня.

– Я сказала, что это глупо. Ясно же, что это сделал Ортон. – Ее щеки пылали, но она не отводила взгляда.

– Смелое заявление, – заметил я.

– Идите к черту, – сказала она, повернулась и вышла из комнаты.

Я прислушался и различил ее шаги по ковру лестницы. Потом скрип кроватных пружин наверху.

Барри казался довольным, как будто это он режиссировал поступки Пэнси и радовался тому, как точно она все исполняет. Стереопара только вращала глазами, словно зрители на теннисном матче.

– Почему ты вернулся? – спросил я.

– Я не был здесь несколько недель. И судя по вашим словам, здесь становится интересно.

– Ну и как?

– Я был прав. Интересно.

– Ты любишь свою мать, Барри?

– Я не люблю ничего. – Он произнес слово так, словно он знает, что оно означает, а я нет.

– Тогда то, что я собираюсь сказать, тебе без разницы.

– До сих пор было именно так.

Я сделал глубокий вдох До меня дошло.

– Твою мать зовут Челеста Стенхант, не Пэнси Гринлиф. Не сразу, но я понял это. Пэнси работает на Денни Фонеблюма, но никто не признается в том, что же она делает. Она работает _нянькой_, Барри. Или работала, пока ты не вылетел из гнезда.

Барри только ухмыльнулся.

– Знали бы вы, как мало это меня интересует.

– Я тебе не верю.

– Вам меня не понять.

– Возможно.

Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды из-под крана.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – сказал Барри.

– Какой еще вопрос?

– Каково быть тем, кем вы есть?

– Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не знаю.

– Вы жопа, – сказал Барри. – Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы представляете Справедливость, или Истину, или еще что.

Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.

– Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые, звонкие слова.

Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками – пустая трата времени. Да и не только перед ними.

И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.

– Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя совершенно разными вещами.

Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:

– Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя совершенно разными вещами.

– А я могу сказать вам, – подхватил второй, – что Любовь и Деньги шесть совершенно разных вещей.

– В другой раз, – сказал я. – У меня нет настроения.

Я поставил стакан на стол и направился к двери.

– А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно разными вещами, – заявил за моей спиной Барри.

Глава 23

Мне раньше приходилось пару раз бывать в “Капризной Музе” в качестве посетителя – они поздно закрывались, и я пользовался этим, и еще пару раз я бывал там по работе, следя за какими-то алкашами. Я даже знал о существовании задней комнаты, но сам туда никогда не заглядывал. Имя Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был уверен, что они уже открыты.

Они уже открылись. Входить в “Музу” со стоянки – все равно что попадать в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова, хотя ясно, что последней рюмки в “Музе” не бывает. Вернее, бывает, но не одна.

Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но здесь, в “Капризной Музе”, тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов больше, чем следовало.

Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы их как должное, если бы я не поманил его пальцем.