Венера туберкулеза

- Не напрягайся, - поясняет мне женщина, - она слушает только тогда, когда сама посчитает нужным. Жди. Когда окошечко откроется, сразу называй фамилию того, к кому приехал.

Жду. Неожиданно дверца открывается, контролерша называет чью-то фамилию, я направляюсь к окошечку, дверца закрывается, не успел. Долблюсь. Опять ноль внимания. Вот сука. Че, ответить что ли сложно. Встаю в караул рядом. Пол часа проходят как в аду. Контролерша вырисовывается мне в форме ее величества власти. А вдруг она вообще не захочет мне помочь. Об ее обязанностях я уже и не думаю. Представляю, что там у них внутри. Просто имей рычаги управления ресурсами, будь недоступной, и нуждающиеся в этих ресурсах буду вокруг тебя на четвереньках ходить, лишь бы ты хотя бы взгляд на них кинул. Идеальное государство – это когда нуждаются все. Сейчас я очень нуждаюсь во внимании посредницы с зоной. Окошко опять открывается. Подлетаю.

- Здравствуйте. Я из Москвы, проездом, хочу увидеть Нахимова Александра Николаевича.

- На свидания надо заранее записываться. Сегодня можете передачку оформить.

- Но у меня нет возможности заранее делать это. Я проездом…

- Передачку будете делать?

- Да буду.

- К кому вы?

- Нахимов Александр Николаевич. 10 отряд, 60 бригада.

- Ждите.

Опять жду. Женщины помогают мне привести провизию в надлежащий правилами вид. Сигареты распаковываются поштучно и засыпаются в пакет.

- Я, когда передачу заранее своему сыну готовлю, - делится со мной своим опытом мать зека, - сигареты по двадцать штук ленточками перевязываю.

Конфеты очищаются от фантиков. Чувствую нервяк. Что говорить человеку, который уже несколько лет сидит в тюрьме, а ты ему сваливаешься на голову, как снежный ком. Уж кого-кого, а меня Нахим вряд ли ожидал увидеть своим гостем. В одной компании мы с ним никогда не терлись, с каждым годом общего становилось все меньше и меньше, но, по сути, дела, все это не имеет никакого значения, главное то, что мы родились и выросли в одном районе, а сейчас оказались за тысячи километров от дома, оба в трудной ситуации, но рядом с друг другом. Такого подарка судьбы упускать было бы непростительной глупостью. Увидеться не удастся, но пока дачки будут перекочевывать из моих рук в руки контролерши, а из ее рук в руки Нахима, который будет стоять где-то за стеной, можно будет поперекрикиваться. Готовить речь – глупо. Нужные слова сами лягут на язык.

- Кто там к Нахимову?

Я уже жду возле окошечка. По составленному списку медленно начинаю сдавать ей еду.

- Нахим! Это Тимоха. Привет.

- Тимоха… Привет.

Только голос.

- Я здесь под Тольятти в санатории лежу, ты рядом, 100 км, парни сказали адрес, вот я и заехал. Тебе от всех привет. От Вторника, от Глаза, Зеленого, Хазара.

- Всем тоже привет передай.

- Как ты?

- У меня все нормально. Недавно вышел с сан части.

- У нас тоже все потихонечку. Сколько тебе еще здесь?

- Мне… До звонка.

- Ты, давай, держись. Тебя все ждут очень. Вспоминают.

- Постараюсь.

- Нахим. Я в санатории еще долго буду, напиши заявление на свидание и через месяц я подъеду. Поплотнее пообщаемся.

- Через месяц… Ладно… Тимох, я в шоке тебя слышать. Неожиданно очень.

- Я тоже в шоке.

Только голос. Контролерша уже давно забрала провизию и начала закрывать окошко.

- Ну, ладно, Нахим. Давай, пока. Увидимся.

- Пока.

Чувствую общее родство со всеми, кто находился сейчас в комнатке, и стал свидетелем нашего диалога. Лишних непричастных здесь нет. Мы все, я, Нахим, матери и отцы, контролерша, объеденены одной бедой. Сторонние наблюдатели обходят такие места стороной. Зато их полно в здоровой части общества. Прямой эфир из комнаты долгосрочных свиданий. Офигенная аудитория, охуенные бабки. Человек не должен иметь право сидеть в квартире и видеть то, к чему не привела его жизнь. Чужая реальность. Подсматривать – это извращение, показывать – тоже. Человечество все больше и больше теряет свою естественность. Естественно через месяц жизнь снова привела меня в ИТК 65/5. Та же комнатка, та же атмосфера ожидания.

- Здравствуйте, - подрываюсь я к заветному окошечку, - у меня сегодня назначено свидание с Нахимовым.

- Короткосрочное?

- Да.

- Не положено. Сегодня день долгосрочных свиданий.

- Как?

- И передачу тоже можете сделать завтра.

Дверца закрывается, уламывать становится некого. Чувствую сочувствие окружающих. И их безропотность по отношению к власти.

- А где здесь административный корпус.

- Пойдешь вдоль забора, метров сто, - указывает мне путь мать уркагана, - там трехэтажное здание. Только это бесполезно.

- Попытка – не пытка.

Оставляю дачку в комнатке и двигаю к начальству. На любого работника всегда можно пожаловаться его руководителю, который будет только рад этому. Корпус пуст – воскресенье, возле входа трется какой-то типчик, интересуюсь у него на счет начальника колонии.

- Должен скоро подойти, - поясняет он.

- А звать как?

- Николай Владимирович.

Жду. На горизонте появляется здоровенный кабан в форме. Килограмм под 120. Не сомневаюсь в том, что это тот, кто мне и нужен.

- Николай Владимирович.

- Да.

- Здравствуйте. Я фотограф из Москвы. Снимаю природу. Мы уже три недели в лесах работаем для журнала «Optimum», - в мозгу всплывают картины двухдневной давности, балкон палаты туберкулезного санатория, электрическая плитка, кастрюля с отваром из конопли на сгущенке, знаменитое молочко, мутно зеленая жидкость расходится на пятерых, переть начинает как раз тогда, когда уже перестаешь ожидать, некоторые делали это каждый день, - пейзажи, животных фотографируем. В вашем учреждении находится мой друг детства, на одной улице выросли. У меня с ним назначено было свидание, а приемщица даже дачку брать не хочет. Помогите решить этот вопрос.

- Пойдем со мной.

Вальяжной походкой, внушающей уважение, он входит в свой кабинет и берет в руки телефон:

- Зоя Дмитриевна. Ну, что вы опять? Тут человек из Москвы приехал. Обеспечьте ему свидание.

Благодарю начальника, возвращаюсь к окошечку:

- Зоя Дмитриевна. Мы видимо друг друга не поняли. Я из Москвы сюда приехал.

- К кому вы? – теперь она вся во внимании.

- Нахимов.

- Ждите.

Жду победителем.

- Кто там к Нахимову?

- Я.

- Нет его.

- Как нет?

- Перевели по болезни на тубзону. ИТК 19.

Мне объясняют, как туда добраться. Противоположный конец Самары. Три пересадки в душных автобусах с двумя пакетами еды. Железная дверь. Накрапывает дождь. Звоню.

- Вам чего?

- На свидание.

- Сегодня нельзя. Только завтра.

- А передачу возьмете.

- Нет.

- Но я здесь проездом, завтра не могу, приехал издалека.

- Ничем помочь не могу.

- Позовите начальника.

- Его нет.

- Кого-нибудь, кто его замещает.

Выходит мужик в форме с золотыми зубами:

- Я прекрасно вас понимаю, но я не уполномочен решать вопросы с передачами, а у сотрудника, который этим занимается, сегодня выходной.

Железная дверь захлопывается. Накрапывает дождь. Я стою с сумками полными едой, за стеной лежит больной человек, который очень нуждается в этой еде, мне хочется ему помочь, очень хочется сделать добро, но путь к нему в мире команд закрыт, ибо обремененность властью имеет своей сутью проверку человека, достигшего высот, на добро.

17. Рентген контактов

На долгожданно сухом мартовском асфальте улицы Никольской города Москвы неподвижно лежал мужчина. Полдень. Временами радует редкое еще, весеннее солнце. - Он просто шел, и сам неожиданно упал на землю, - женщина, ставшая очевидцем последнего мерцания человеческой жизни, громко объясняла ситуацию сотруднику милиции, дабы поостудить его криминальный склад ума.

Представитель органов правопорядка уткнулся в рацию. Из-под головы мертвого натекла небольшая лужица темной, как ночь, крови. Вокруг продолжалось разностороннее движение пешеходов. Мысли сотен оказавшихся здесь людей будут натыкаться на смерть, поджидавшую их напротив обувного магазина с башмаками, выставленными на коробки. Еще десять метров до щелчка, еще 30 секунд до перемены. Умерший потрясающе служил единению, множество работающих единоличных мозгов здесь отключались от своей суеты и обращались к одному и тому же предмету. Со стен церквушки, находящийся по ходу к Кремлю, лик Христа посмотрел так строго, как не смотрел до этого никогда. Человек среди бела дня и при большом стечении народа неведомой силой был выключен из жизни. Я прокашлялся как на каторге. Белого снега, чтобы на его фоне оценить то, что отошло из моих легких, поблизости, как назло, не оказалось. Каждый раз это может быть кровавый кусочек пульмы. Меня опять стебало. Слабость, тошнота, потные ладошки, жар, временами боль в области легкого. Удручающие, согласно моему жизненному опыту, симптомы. Вполне может быть, что это начало конца. Буду счастлив, если протяну еще год. Лучше - два. Когда смерть уже задевала тебя плечом на узком мостике жизни через реку вечности, то свой путь начинаешь видеть исключительно через призму новой встречи. Как только ты начинаешь слышать ее отдаленные, но знакомые шаги, намек на присутствие, знакомые сигналы ее возвращения, то в голове моментально созревает готовность к тому, что умереть можешь уже через час. Резко и неожиданно. Так, как однажды уже чуть не умер. На туберкулезном диспансере это прекрасно знают все. Каста зацепленных смертью.