Демократия как вырождение (СИ)

Из этих рассуждений Густав Лебон сделал замечательный вывод: разные классы общества, люди разных полов и «еще более разных народов» говорят на разных языках. В морали, религии, политике согласие возможно только когда люди одного происхождения. Поэтому «борьба между классами и расами, а не их призрачное согласие составляют преобладающий фактор в истории». Обращает внимание, что в этот контекст вписываются классы, как части общества, подпадающие под расовые разграничения /правящий слой здорового общества, как правило,занимает наивысшее положение в иерархии составляющих его рас/. «В основе всех социальных задач постоянно кроется преобладающее влияние расы – этой верховной распорядительницы судьбами народов», – настаивал Лебон.

Ученый подтверждал многими примерами свою идею превосходства традиции над новаторством революционного толка. Когда художник воображает, что освободился от гнета прошлого, то он просто обращается к формам еще более старым, или искажает самые необходимые элементы своего искусства /например, применяя нереальные краски/. «Этими бреднями художник только подтверждает свое бессилие освободиться от влияния преданий и вековых обычаев», – писал ученый. – Действительно, бесконечное разнообразие форм реалистического искусства противостоит голому формализму как живая натура мертвому манекену. «Свободных мыслителей не больше нескольких дюжин в целую эпоху, – утверждал Лебон. – Только благодаря нескольким оригинальным, самостоятельным умам, которые появляются во все эпохи, каждая цивилизация освобождается мало помалу от гнета традиций. Но так как такие умы редки, то и освобождение это совершается очень медленно».

Ученый пояснял, каким образом происходят драматические перемены в обществе. – «Мы не вышли из-под влияния нашего прошлого, так как человек не может от него избавиться, но мы перестали верить в принципы, на которых создался весь наш общественный строй… В морали, религии, политике нет уже признанных авторитетов. Отсюда правительства вместо того, чтобы руководить общественным мнением вынуждены считаться с ним, и подчиняются его непрестанным колебаниям. За отсутствием исчезающей власти общественное мнение становится хозяином положения, и так как к его услугам всемогущая печать, то роль правительства делается труднее с каждым днем, а политика государственных людей становится все более нерешительной и колеблющейся». Это естественное следствие демократических процессов придает современной политике женственный характер, особенно опасный в государственных делах.

«Такое громадное и колеблющееся могущество общественного мнения распространяется не только на политику, но на все элементы цивилизации, – подчеркивал Лебон. – Оно диктует художникам их произведения, судьям их приговоры, правительствам их образ действий». Американский публицист Годкин в книге «Страшные тенденции демократии» писал о гибельном направлении американских газет, большая часть которых содержится спекулянтами. Их сила могущественнее злейших тиранов, потому что она безымянна, и они руководствуются личными интересами, чуждыми интересам страны, отмечал этот вдумчивый писатель.

Лебон привел собственное наблюдение: две наиболее влиятельные американские газеты, которые принудили США объявить войну Испании, редактируются: одна бывшим извозчиком, другая – очень молодым человеком, обладателем многомиллионного состояния. Их мнения, как страна должна пользоваться своей армией, кредитом и своими традициями, имели более веское влияние, чем советы всех государственных деятелей, философов и профессоров страны. Подобного рода личности, которых без колебаний можно назвать социальными отбросами, и в XXI веке определяют политику демократических стран в Старом и Новом свете.

Густав Лебон допускал возможность временной победы социализма в какой-либо европейской стране и даже признал его роль отрицательного примера, приводящего к «кровавым переворотам». – «Социализм, может быть, восторжествует на короткое время главным образом благодаря своим проповедникам. Только они, эти убежденные люди имеют рвение, необходимое для создания веры – этой магической силы, преобразовывавшей в разные времена мир. Они владеют искусством убеждать, искусством одновременно тонким и простым, законам которого ни в каких книгах нельзя выучиться. Они знают, что толпа ненавидит сомнения, что она понимает только крайние чувства: энергичное утверждение или такое же отрицание, горячую любовь или неистовую ненависть. Они знают, как возбудить и развить эти чувства. Нет надобности, чтобы число таких апостолов было велико для выполнения этой задачи». Лебон подтверждал свое суждение примерами Крестовых походов, успехами христианства, магометанства и буддизма, победой Французской революции.

Успехи социалистических идей ученый объяснял массовой психологией: «Защитники старого общественного строя очень слабо убеждены в правоте своего дела… Они томительно пережевывают древние таинственные богословские и экономические формулы, давно затасканные и потерявшие всякую силу». С другой стороны, слепая вера фанатиков социализма «делает их гораздо опаснее диких зверей». Лебон называл их прирожденными преступниками из-за отсутствия личной корысти, но считал, что умственное состояние этих лиц подлежит ведению психиатра. Итальянский врач-криминолог Ч.Ломброзо думал так же: «Чем страннее и безрассуднее идея, тем большее число душевнобольных и истеричных людей она увлекает, особенно из среды политических партий, и эта идея поддерживает фанатиков в течение всей их жизни, служа им утешением за жизнь, которую они теряют, или за перенесенные ими муки».

«Преобладающая категория фанатиков социализма, – писал Лебон, – обширная семья дегенератов… Занимая благодаря своим наследственным порокам, физическим или умственным, низшие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому не могут приспособиться из-за неизлечимой неспособности и наследственности. Они – естественные защитники доктрин, которые обещают им лучшее будущее и, как будто, возрождение. Эти уродливые жертвы наследственности значительно пополняют ряды проповедников.Особенность современных цивилизаций заключается, несомненно, в том, что они создают, и по странной иронии гуманности, поддерживают с самой близорукой заботливостью всё более возрастающий запас разных общественных отбросов, под тяжестью которых могут рухнуть сами цивилизации».

- Вот почему так опасна для общества в целом эта гипертрофированная опека разного рода дегенератов, предавшая забвению заботу об огромном большинстве здорового населения, особенно молодежи. Невольно вспомнишь советы Фридриха Ницше или практику древней Спарты, избавлявшей общество от подобных элементов. Лебон, однако, поторопился приписать защиту этих «отбросов» общественному гуманизму. Но так лидеры демократии, будучи сами продуктами вырождения, добиваются резкого сокращения числа достойных претендентов на руководство обществом. Поскольку ученый отождествлял «социализм» с демократическим развитием, именно к демократии приложимы все его выводы.

Подобно Жоржу Сорелю Густав Лебон выделял Германию, как особого рода государство, нарушающее схематизм строгих теоретических построений. Отметив, что социализм получил в Германии наибольшее распространение, особенно в средних и высших классах, он указал, что внедрением всеобщей воинской повинности прусский военный режим преобразовал Германию и «сделал ее изумительно способной воспринять государственный социализм». По его мнению, централизация этой страны после побед над Францией и Австрией уничтожила частную инициативу и породила поглощение государством всех функций общественной жизни. «История показала, что такие большие монархии могут процветать лишь когда во главе их стоят выдающиеся люди; но так как такие люди появляются редко, то это никогда не бывает продолжительно», – считал Лебон. Это меткое наблюдение подтвердилось через несколько десятилетий на примере Бисмарка, придавшего кратковременный блеск империи Гогенцоллернов.