Большой куш

– бомжи. Летом они даже разбивают некое подобие палатки из собранных полиэтиленовых пакетов. Я люблю думать, что это Гарлем, и часто представляю себе, как у палаток танцуют негры в золоте и белых шубах, а я, отважный полицейский, захожу туда и ничегошеньки не боюсь.

Через дорогу от этого места – новый красивый магазин, очень похожий на все подобные магазины моего города: там продается все, начиная от нехитрой одежды и косметики, заканчивая цветами и кормом для собак. Еще выше вы попадете на «Зеленые холмы», только это название, а не настоящие возвышенности. Тоже магазин, но продуктов там больше. У «Холмов» вы увидите парикмахерскую, у входа в которую всегда стоит много красивых девушек в синих передниках, это ученицы парикмахеров, и курят они длинные сигареты. Чтобы выйти на 12-ю улицу, вы должны пройти через «Мак-Драйв», от которого всегда пахнет прогорклым маслом. Здесь всегда играют дети. О чем это я?

Ах, да, 12-ю улицу от моей, 38-й, отделяет всего один квартал пути. Но я не рассказал вам о нем, потому что идти, как только что шли мы, интереснее. Тем более утром.

38-я улица просыпается. Из моего окна все хорошо видно – улица прямо перед домом. Проезжают первые машины, лоточники расставляют столики, раскладывают товар: сигареты, печенье, гигиенические салфетки, шоколад. Сигареты вот уже два месяца без лицензии продавать нельзя, а стоит она недешево. Из-за этого на 38-й улице разворачивались настоящие баталии между участковым и торговцами. Дух наживы все-таки победил. И сейчас участковый идет на службу, старательно глядя в небо, будто не замечает сигарет, бастионами разложенных на столах. Что он там увидел, наверху? Рваные облака и скачущие между ними пыльные столбы солнечного света. По радио сказали: погода переменчивая.

Проезжает троллейбус 18-го маршрута, почти пустой. Час назад в него невозможно было попасть: другие торговцы, рыночные, ехали на работу. Сейчас – затишье. Если бы я хотел куда-нибудь поехать, вышел бы из дому в это время. Клерки, официанты, журналисты, инженеры – у этих рабочий день начинается ближе к девяти.

Нищий старик занял свое место под фонарным столбом. От него дурно пахнет, и когда я прохожу мимо, стыдливо держа голову Крохи Енота с той стороны, которая ему не видна, всегда думаю, что он метит рабочее место, как животное. Зубы у него редкие и желтые, как золотые украшения цыганок, торгующих неподалеку у подземного перехода восковыми церковными свечами.

По 38-й улице ходят слухи, что каждый вечер старик заходит в продуктовый магазин на углу, вынимает из своего изорванного мешка целлофановый пакет и просит разменять сто леев мелочью на бумажки. Будто бы, шепчутся старожилы улицы, у старика трехэтажный дом за городом и у обоих сыновей по дорогому автомобилю. Мне в это не верится. Сыновей его никто не видел, да и вообще, есть ли они? Кажется, их выдумали сплетники, чтобы мелкая деталь подчеркивала достоверность этой истории. Да и потом, никому в голову не приходит, что целлофановый пакет такого количества