Бремя чисел

Это было место на самом краю света: стерильный крошечный городок на южной оконечности Чили. У охотников за полярными микробами имелась в распоряжении неделя, чтобы собрать снаряжение, проверить и перепроверить припасы и оборудование — и, что самое главное, подождать. Джим не возражал. Было приятно заново ощутить свою причастность к общему делу. Любая экспедиция — как отдельная жизнь. Цель определена, надлежащего опыта хватает, и — да поможет им Бог! — все у них закончится благополучно. Моряк, закутавшийся от холода в черную куртку-парку, в тонких вязаных перчатках, заметил его с другой стороны улицы; узнал, хотя Ловелл был тоже одет по-зимнему. Без всяких церемоний он подошел к Джиму и заговорил.

Незнакомец был высокого роста. Но когда Ловелл обменялся с ним рукопожатием, его рука поразила, если не сказать слегка испугала астронавта своей миниатюрностью. Черты лица тоже были удивительно мелкими, едва ли не женскими, какими-то кукольными. Красивое и вместе с тем жестокое лицо. Джинкс, представился он с ярко выраженным английским акцентом.

Ник Джинкс.

Для начала они коротко поговорили о делах, как это принято у профессионалов, которых занесло к черту на куличики. Такое впечатление, что в Пунта-Аренас все только и делают, что снимают документальные фильмы про всех остальных. Здесь даже спортсмены и альпинисты рассказывают о своих планах на языке научно-популярного кино. Джинкс знал все до единой команды спортсменов и альпинистов, но сам не принадлежал ни к одной из них. По словам Ника, его занесло сюда случайным ветром, но теперь он не торопится покидать эти места. Типаж из первых дней покорения Антарктиды: при одном виде Джинкса на ум приходили китобои, охотники на тюленей, обморожения и грязные хибары, освещенные коптилками с пингвиньим жиром.

Нику интересно, были ли на борту «Аполлона-13» крысы.

— Снова полетите?

Как же им удается избавляться от крыс?

— Ну, я не думаю, что…

Тогда Джим постарался как можно быстрее и вежливее закончить этот малоприятный разговор.

На Земле Эллсворта в Антарктиде (и особенно в горах Пэтриот-Хиллс) во льду можно найти пузырьки. Иногда даже цепочки пузырьков вроде тех, что выпускает ныряльщик. Летом, когда солнце не заходит за горизонт несколько месяцев подряд, внутри таких пузырьков образуется жидкая пленка, и в этой пленке начинают размножаться бактерии.

Сейчас здесь минус двадцать по Фаренгейту, [2] безветрие, и Джим Ловелл занят поиском пресловутых пузырьков. В своей стандартной красной парке он чувствует себя неуклюжим, будто младенец. Его руки, защищенные от холода перчатками с несколькими слоями шерсти и кожи, похожи на звериные лапы, и от них мало толку. Неожиданно, едва не сбив с ног, на Джима обрушивается порыв ледяного ветра.

Под швальными порывами команда, будто стая пингвинов, инстинктивно сбивается в кучу.

От ветра снег поднимается вверх. Он старый: Антарктида — огромная пустыня, осадки выпадают здесь не чаще, чем в Сахаре. Снежная крупа, которая перетирается десятилетиями, такая мелкая, что проникает даже через ткань рюкзаков или стены палаток. Старший команды велел всем обмотать вокруг талии веревки. В любую секунду видимость может упасть до нуля. Действительно, так и происходит. Еще в Чили, во время прохождения подготовительного курса, инструктор заставлял их нахлобучивать на голову белые пластмассовые ведерки для имитации эффекта снежной бури с полной потерей видимости.

Группа осторожно, на ощупь, как выводок слепых мышат, спускается вниз по склону, направляясь к лагерю.

В том, что они умудрились не заметить тело, когда утром шли на задание, нет ничего удивительного. Даже тонкого слоя снега достаточно, чтобы полностью скрыть труп от глаз. Сильным ветром смело прочь снежный покров, от чего обнажился лед, который, если бы на него падал солнечный свет, имел бы синеватый оттенок. Этот лед черен, как деготь.

В толще льда покоится мертвец.

Джим кричит, но никто не слышит его крика. Катабатические, или нисходящие, ветра — исполинские массы ледяного воздуха, безжалостные и невообразимо холодные, которые подобно лавине обрушиваются вниз с каменистых карманов в горах, — заглушили его голос. Рывок веревки — сигнал остальным членам группы: стоять на месте. Джим опускается на колени.

Нет, это какой-то абсурд. Человек, вмерзший в лед. Каждый сантиметр льда — это как минимум тысяча лет. Каким образом попал он сюда? Руки раскинуты в стороны, голова запрокинута, глаза широко открыты, а из разверстого в немом крике рта тянется цепочка пузырьков воздуха…

Они вынуждены покинуть это место. На таком ветру ничего не сделаешь. А на следующий день человека уже не найти. Впрочем, они особо и не пытаются, да и времени нет. Им ни за что не вытащить мертвеца из-под слоя льда. Да и зачем? Какой в этом смысл?

Добравшись до лагеря и нырнув под не слишком теплые своды похожих на эскимосские иглу палаток, полярники обмениваются мнениями. По-видимому, это тело участника какой-то давней экспедиции. Да, не повезло парню, угодил в гигантский ледяной саркофаг. Такой не изготовит ни один гробовщик.

Через неделю, на станции Амундсен-Скотт, находясь в относительном тепле и уюте, Джим Ловелл и астронавт Оуэн Герриот поют за ужином. Они весело приветствуют обитателей полярного поселка, делятся воспоминаниями о полетах. Ради поддержания реноме (бремя славы! Все-таки ведь «ветеран космических полетов и непревзойденный оратор») Джим встает и без всяких шпаргалок начинает приветственную речь.

…Но почему тот человек вмерз в лед стоя? Одна нога согнута в колене, другая выпрямлена, голова запрокинута… И почему лед такой прозрачный?..

Стоя перед своими слушателями, Джим Ловелл неожиданно умолкает. Чтобы как-то скрыть растерянность, делает глоток кофе из чашки. О чем он только что говорил? Об «Аполлоне-8»? Или об «Аполлоне-13»? Всем хочется послушать его рассказ о «тринадцатом» и не в последнюю очередь — из-за фильма. Что ж, Джим не возражает. Фильм получился приличный. А сам он не настолько важная персона, чтобы смотреть в зубы дареному коню. Тем более что картина вернула ему былую славу. Если бы не Рон Ховард, разве оказался бы Ловелл здесь, на Южном полюсе? Ну, возможно, и мог оказаться, но ход экспедиции вряд ли бы стали освещать телевизионщики Си-эн-эн.

Они поставили в известность поисково-спасательную команду, потом, посовещавшись, решили, что будет лучше, если газетчики не узнают о находке. К тому же события, связанные со смертью и преступной халатностью, редко попадают даже на последние страницы газет, особенно здесь, к югу от шестидесятой параллели.

Так на чем он остановился?

На полете «Аполлона-8»? Или «Аполлона-13»?..

Слушатели терпеливо ждут продолжения рассказа.

Джим нарочито закашливается и делает еще глоток кофе.

Наверное, стоит упомянуть о «Джемини-7». Этой темой люди не особенно интересуются. Да еще если все выступление продлится не более часа и точно известно, что дальше речь пойдет о «тринадцатом», о взрыве и самом тяжком испытании, выпавшем на долю НАСА. Думать так его заставляет отнюдь не цинизм. Просто Джим выступает перед людьми уже давно и знает, что именно заставляет их слушать, затаив дыхание. Печально, ведь рассказ о «Джемини-7» сделать увлекательным вовсе не трудно. Стоит лишь вспомнить подробности. Вспомнить, как почти все приборы — за редким исключением — начали выходить из строя. Ракетные двигатели малой тяги. Топливные элементы. Бедняга Фрэнк Борман с его узким командирским видением… руки у него так и чесались нажать рычаг аварийного прекращения полета. Но кто посмеет упрекнуть его в этом? Они так и остались на орбите, ожидая, когда на «шестом» прилетят Стаффорд и Ширра. Две недели жизни в капсуле, которая — час за часом, сбой за сбоем — превращалась в орбитальный сортир.

«Джемини-7». Об этом корабле он никогда не говорит. И все-таки воспоминания о нем преследуют Ловелла по пятам.

Стальной пузырь обезьяньего существования, взмывающий ввысь, в безмятежный черный океан.