Испанский сон

— Простите, — прервала Марина старшую медсестру, — мне кажется, я знаю эту историю.

— Да? В таком случае, чем она кончилась?

— Вы с Васей расстались.

— Верно, — с удивлением сказала Ольга. — Но ведь так кончается много историй. Откуда тебе знать, действительно ли это та самая?

— Вы поцеловались на прощанье. Взасос.

— Да, — грустно сказала Ольга, — теперь я вижу, что это действительно та. Что ж… тогда не буду на ней останавливаться. Пойдем дальше?

— Подождите, — попросила Марина, — у меня вопрос. В тот момент, когда Вася спросил вас, трахались ли вы…

— Не люблю слово «трахались», — перебила Ольга. — Безобразное слово, особенно когда речь идет о любви, а не о пошлом удовлетворении страсти или грубом насилии. Для двух последних случаев уж лучше применять ругательное слово «еблись», как бы подчеркивая, соответственно, пошлость или грубость. Если же речь идет о любви — как было у нас с Васей — то для этого есть множество красивых, вполне литературных выражений.

— Извините, — сказала Марина. — Я учту. Итак, в тот момент, когда Вася спросил вас, занимались ли вы уже любовью с кем-нибудь другим…

Ольга поморщилась.

— Я помню этот момент… но — «занимались любовью»!.. Тоже не очень-то. Заемное выражение, из голливудской порнухи… Любовь — это чувство! это состояние души… как счастье, восторг… Подумай сама — можно ли заниматься восторгом?

Ольга с сомнением покачала головой. Марина, потупившись, пристыженно молчала. Ольга смягчилась; взгляд ее потеплел и выразил понимание.

— Ладно; еще расширишь словарный запас, какие твои годы. Справедливости ради скажу, что в то давнее время нашей любви мы с Васей употребляли именно те отвратительные слова, которые применимы к пошлости или грубости. Но не забывай, что мы были дети. Возможно, мы находили какое-то удовольствие в произнесении ругательных слов; однако, даже если так, то вряд ли это удовольствие было сексуальным — скорее всего, нам просто хотелось казаться взрослей.

— А может быть, — предположила Марина, — вы еще не читали беллетристики, и ваш словарь был ограничен.

— Очень может быть, — согласилась Ольга. — Так что ты хотела узнать?

— …в ответ на его вопрос вы покраснели. Почему?

— Было не так, — сказала Ольга, — твоя информация все же не совсем верна… Он спросил меня — так как я уже взрослая, буду заменять неправильно примененное слово — он спросил: «Ты с кем-то уже была близка, что ли?» — «Нет, — ответила я. — Мне просто рассказывали. Девчонки». И тут же покраснела.

— Вот как…

— Да: вначале ответила, а потом покраснела.

— Почему?

Ольга смутилась.

— Потому что подумала, что сказала неправду, и мне стало совестно.

— То есть, вы все-таки были с кем-то близки?

— Нет; но я уже начала заниматься самоудовлетворением и по наивности полагала это родом измены. И я не хотела его огорчать. И еще — боялась, что если я скажу правду, то он не захочет иметь со мной близости.

— Вы правильно поступили, — заметила Марина, — кто знает, как бы он это воспринял? Но скажите, Ольга… вы упомянули выражение «половой акт»… а разве то, что было у вас с Васей, можно назвать половым актом?

— Конечно. А как же? Классический вестибулярный коитус. Но я не стала рассказывать об этом куратору…

…просто, как он велел, сняла трусы. Он положил меня на стол — если считать, что стол в форме буквы «Т», то на нижний торец вертикальной ножки — и дефлорировал.

Так я соприкоснулась с жестокой действительностью. Проявила, конечно, мужество и дисциплину… Зашла врастопырку в туалет — а туалеты там роскошные! — в зеркало посмотрелась… Вроде ничего. Немножко бледна — но даже как-то слегка интригующе… Напихала в трусы туалетной бумаги и вернулась в банкетный зал.

Боря на меня посмотрел косо — нехорошо, знаешь ли, посмотрел — и бедное мое сердчишко тут екнуло и упало. Вот оно как, думаю. Нет, думаю, не быть тебе, Оля, уже Эскуратовой… Не убереглась ты, Оля, до мужа. И то ладно, что первым был у тебя хотя бы куратор, а не какой-нибудь случайный общественник…

И переводят меня из младших инструкторов сразу в старшие, минуя просто инструктора… Это, соображаю, не случайно; такие вещи — только за особые заслуги, а какие особые в данном случае? Девственность, что же еще. Жаль, правда, что такая заслуга может быть только раз в жизни… не продешевила ли, думаю — кто знает?

Так или иначе, не обделили меня. Сидела бы на месте, не дергалась бы — стала бы, может, кем-то и выше… завсектором, например… или даже отделом… Но с Борей Эскуратовым больше не могла. Тырк, мырк — тепленькими местами что-то никто не разбрасывается… Поищу, думаю, что-нибудь более денежное, раз уж такие дела.

Вот и пошла в официантки. Не состоялась по служебной линии. Почему именно в официантки? Ну… много общего… В работе с документами, например. Кожаные обложки одни и те же — здесь для меню, там для грамот, для бумажек на подпись… Под диктовку пишешь и там и здесь… По рукам даешь одинаково… бутылки пустые выносишь… Такие же проверяющие…

Непросто было устроиться, кстати. Если бы знакомый инструктор из горкома партии не порекомендовал… Но как ты думаешь — должна была я хоть что-нибудь поиметь за свою погибшую мечту и карьеру?

Направили меня к директору ресторана. Захожу.

«Здравствуйте… Я от Николая Петровича…»

«Да-да. Присаживайтесь, пожалуйста».

И молчит. Улыбается противно.

Я начала нервничать.

«Меня зовут Ольга».

«А меня — Анатолий Петрович». — И опять молчит.

Я положила ногу на ногу, чтобы почувствовать себя посвободнее. У него при этом глаза аж загорелись.

Фигу тебе, думаю. Вот вначале оформишь меня, а там видно будет.

«Все бы хорошо, — говорит, — но выше чем ученицей взять вас не получается, квалификации-то у вас никакой…»

«Как это, — возмутилась я, — никакой? По-вашему, чтобы работать старшим инструктором горкома комсомола, для этого не требуется никакой квалификации?»

«Ах, вот как! — говорит он. — Николай Петрович меня не предупредил… Просто сказал — зайдет хорошая девушка Оля…»

А это уже, думаю, мелкая месть моего знакомого, инструктора Коли. Намекал ведь… скромно так, не напористо, в соответствии с должностью… а я притворилась, что не поняла. Не сделала вывода из урока, что преподал мне куратор. Ладно, думаю… впредь буду умнее…

«И правильно, — говорю, — разве я не хороша? А относительно должности… вот, посмотрите на мою трудовую…»

Он посмотрел.

«Да. Что ж… в инструкции прямо не запрещено… можно и официанткой… разряда, правда, последнего…»

Теперь уж, думаю, моя очередь молчать.

«…при условии, однако…»

Молчу.

«…что теоретически подготовишься и практически повысишь разряд в самом ближайшем будущем».

«Это не сомневайтесь. Я очень старательная».

«Верю, — говорит. — Не была бы старательной, не работала бы в горкоме…»

Так я получила вторую специальность. Изучила инструкцию, вышла в зал, начала обучаться без отрыва от производства… Комсомольским секретарем меня выбрали, учитывая мой большой опыт в оргработе…

Вызывает раз меня директор и говорит:

«Оля, ты у нас уже больше месяца».

«Почти полтора», — говорю.

«Ты говорила — мол, старательная…»

«Да, — киваю, — а как же? Обучаюсь, готовлюсь… Приступила к выполнению обязанностей комсомольского секретаря».

«Ну, это коллектив твою старательность оценил… а я еще как-то не очень».

«За чем же дело стало, — говорю. — Скоро сдача на разряд… Вот и оцените».

«Хитришь ты со мной, Оля, а я этого не люблю».

Я вздохнула — ясно, шеф! Думаю, побольше бы хоть урвать, раз все одно отдаваться.

«А вы меня старшей официанткой назначите?»

«Ишь ты, шустрая какая».

«А разве это плохо? — говорю. — Люблю, чтобы все по-шустрому».

«Ну, тогда иди сюда».