Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)

Он вдруг очнулся от своих грез; жена положила руку ему на плечо. Народ разошелся. Они были одни на крыльце.

— О Йёста, Йёста, как ты мог?

Она закрыла лицо руками и заплакала.

— Я сказал правду, — воскликнул он. — Я никогда не обещал девушке из Нюгорда жениться на ней. «Приходи в следующую пятницу, здесь будет весело», — вот и все, что я ей сказал. Я не виноват, что она меня полюбила.

— О, я не об этом. Зачем ты сказал людям, что я добра и чиста! Ах, Йёста, разве ты не знаешь, что я любила тебя, когда еще не имела права на это? Мне было стыдно перед людьми. Я готова была умереть со стыда.

И тело ее сотрясли рыдания.

Он стоял и смотрел на нее.

— О друг мой, любимая моя, — произнес он едва слышно. — Какое счастье, что ты так добра! Какое счастье, что у тебя такая чистая душа!

Глава тридцать третья

КЕВЕНХЮЛЛЕР

Кевенхюллер, ставший впоследствии знаменитым ученым, был сыном бургграфа. Он родился в Германии в 70-е годы XVIII века. Богатство и блестящая карьера при дворе ожидали его, имей он к этому хоть малейшую склонность. Но его интересовало другое.

Он был готов превратить башни своего замка в ветряные мельницы, рыцарские залы — в кузницы, а жилые комнаты — в мастерские часовщика. Ему бы хотелось наводнить замок вращающимися колесами и раскачивающимися рычагами. Но это было невозможно. И тогда он покинул свой роскошный замок, чтобы изучить ремесло часовщика. Вскоре он постиг все тонкости этой сложной науки о зубчатых колесах, пружинах и маятниках. Он научился делать и солнечные, и астрономические, и стенные маятниковые часы с поющими канарейками и играющими на рожках пастухами — все, начиная от огромных курантов, удивительный механизм которых едва умещался на церковной колокольне, и до крошечных часиков, вделанных в медальон.

Получив звание часовых дел мастера, он взвалил себе на спину котомку, взял в руки суковатую палку и отправился странствовать по белу свету, изучая все, что приводилось в движение с помощью валов и колес. Кевенхюллер ведь не был обыкновенным часовщиком, он хотел стать великим изобретателем и преобразователем мира.

Немало постранствовав, он наконец попал в Вермланд, где и остался, изучая мельничные колеса и рудники. Однажды прекрасным летним утром он переходил через рыночную площадь Карльстада. И вот надо же было так случиться, что в это же самое время одной лесной фее вздумалось забрести в город. Эта дама важно переходила рыночную площадь с противоположной стороны, навстречу Кевенхюллеру.

Встреча эта оказалась роковой для изобретателя! У нее были блестящие глаза с зеленоватым отливом и распущенные золотистые волосы, почти достигавшие земли; одета она была в зеленоватый с переливами шелк. И вот эта язычница, дочь лесных троллей, показалась Кевенхюллеру прекраснее всех христианок, каких он когда-либо встречал в своей жизни. Он остановился и, как зачарованный, смотрел на нее, пока она приближалась.

Она явилась сюда прямо из лесной чащи, где растут гигантские папоротники, где солнечный свет с трудом пробивается сквозь густую хвою сосен и лишь слегка золотит пожелтевший мох, где ползучие растения стелются по поросшим лишайником валунам.

Мне хотелось бы быть на месте Кевенхюллера и увидеть ее с листьями папоротника и еловой хвоей в распущенных волосах, с маленькой черной гадюкой на шее. Представьте себе ее облик: гибкая, с крадущимися движениями лесного хищника, а вокруг нее распространяется свежее благоухание смолы, земляники и мха!

Какой же, должно быть, вызвало переполох ее появление на карльстадской площади! При виде ее развевавшихся по ветру длинных волос шарахались лошади, а уличные мальчишки бежали за ней. Мясники побросали безмены и топоры и пялили на нее глаза. Женщины с криком побежали за епископом, требуя немедля изгнать нечисть из города.

Она же спокойно и невозмутимо продолжала свой путь и лишь слегка улыбалась, видя поднявшуюся суматоху, И Кевенхюллер при этом заметил, как насмешливо изгибались ее пунцовые губы, приоткрывая маленькие, острые, хищные зубы.

Накинутый сверху плащ мог бы еще скрыть, кто она такая, но, на беду, она забыла спрятать свой хвост. И теперь он волочился за ней по булыжной мостовой.

Кевенхюллер заметил и хвост, и его глубоко огорчило, что такая важная дама подвергает себя насмешкам горожан; поэтому он поклонился красавице и изысканно-вежливо проговорил:

— Не угодно ли вашей милости приподнять шлейф?

Лесная фея была растрогана таким проявлением доброжелательства и учтивости. Она остановилась и так посмотрела на него, что ему показалось, будто сверкающие искры ее глаз поразили его в самое сердце.

— Отныне ты, Кевенхюллер, сможешь своими руками смастерить самую диковинную машину, какую только захочешь, — проговорила она. — Но запомни: не вздумай пытаться сделать вторую такую же.

Так сказала она, и не было никаких оснований сомневаться в том, что она сказала правду. Ибо кто не знает об удивительной власти одетой в зеленое лесной феи, которая дарует мудрость и чудесные силы всякому, кто сумеет снискать ее милость?

Кевенхюллер остался в Карльстаде и снял там мастерскую. Дни и ночи работал он, стуча молотком, и вот через восемь дней чудо-машина была готова. Это была самоходная коляска. Она могла въезжать на гору и спускаться с горы, ехать быстро и медленно, ею можно было управлять, останавливать, приводить в движение и поворачивать как угодно. Это была замечательная коляска.

Кевенхюллер сразу же стал знаменит и приобрел массу друзей. Он так гордился своим изобретением, что отправился в Стокгольм, показать свою коляску королю. Ему не приходилось ожидать лошадей на постоялых дворах и препираться с возницами, трястись по плохим дорогам или ночевать на голых деревянных скамьях постоялых дворов. Он гордо ехал в своей коляске и через несколько часов прибыл в Стокгольм.

Он подкатил прямо ко дворцу. Король, окруженный придворными, вышел навстречу, и все наперебой выражали ему свое восхищение. И король сказал:

— Эту коляску ты должен подарить мне, Кевенхюллер.

И хотя Кевенхюллер отказался исполнить просьбу короля, тот продолжал упорно настаивать на своем.

И тут Кевенхюллер заметил в свите короля одну придворную даму с золотистыми волосами в зеленом платье. Он узнал ее и тотчас же понял, кто подал королю мысль просить у него в подарок коляску. Он очень огорчился. Он не мог допустить, чтобы кто-то другой обладал его чудесной коляской, но в то же время ему неудобно было отказать королю. И потому он наехал на стену дворца с такой - скоростью, что коляска разлетелась на мелкие куски.

Вернувшись в Карльстад, Кевенхюллер попытался смастерить еще одну такую коляску. Но это ему не удалось. Тогда он пришел в отчаяние от того дара, который получил от лесной феи. Он покинул праздную жизнь в замке отца, чтобы сделаться благодетелем для людей, а вовсе не для того, чтобы изготовлять хитроумные игрушки, которыми мог пользоваться только он один. Какой прок из того, что он сделался великим мастером или даже величайшим из всех мастеров, если он лишен возможности размножать свои чудесные творения, чтобы они принесли пользу всем людям!

И тогда этот образованный и талантливый человек так затосковал по спокойной работе, что с горя сделался каменотесом. Вот тогда-то он и выстроил высокую каменную башню у Западного моста по образцу главной башни в рыцарском замке его отца; он мечтал воздвигнуть на берегу Кларэльвена целый рыцарский замок с галереями и пристройками, порталами и внутренними двориками, валами, рвами и подъемными мостами.

Он хотел осуществить мечту своего детства. Все отрасли промышленности и все ремесла должны были быть представлены в залах этого замка. Белые от муки мельники и черномазые кузнецы, часовщики с зелеными козырьками и утомленными глазами, красильщики с перепачканными в краске руками, ткачи, токари, шлифовальщики — все должны были иметь в этом замке свои мастерские.

И все шло, как было задумано. Из камней, которые он сам обтесал, он сложил высокую башню. На ней он установил крылья, ибо башня должна была одновременно быть ветряной мельницей. А затем он хотел построить кузницу.