Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)

Чем ближе полночь, тем спокойней становятся люди. Тепло и отдых, пища и водка уняли их гнев. Начали раздаваться шутки и смех. Ну да, конечно они справляют поминки по девушке из Нюгорда! «Да будет стыдно тому, кто не пьет и не веселится, — где же, как не на поминках, веселиться и пить».

Дети набрасываются на принесенные фрукты. Бедные крестьянские дети, для которых брусника и клюква — лакомство, набрасываются на наливные астраханские яблоки, тающие во рту, на продолговатые сладкие райские яблочки, на светло-желтые лимонки, на спелые груши и сливы всех сортов — желтые, красные, синие. О, разве можно в чем-нибудь отказать народу, когда он заявляет о своих правах!

Ближе к полночи можно было предположить, что гости вскоре начнут расходиться. Кавалеры перестали подносить еду и вино, раскупоривать бутылки и цедить пиво. При мысли, что опасность миновала, у них вырывается вздох облегчения.

Но как раз в это мгновенье осветилось одно из окон большого господского дома. Все, кто увидели это, вскрикнули. В окне промелькнул силуэт молодой женщины со свечой в руках.

Это длилось всего лишь одно мгновение. Силуэт исчез. Но людям показалось, что они узнают женщину.

— У нее тяжелые черные косы и румяные щеки! — закричали они. — Она здесь! Кавалеры спрятали ее здесь!

— Так вот, кавалеры, где вы держите ее? Вы держите здесь, в Экебю, наше дитя, которое господь лишил разума? Что делаете вы с ней, безбожники? Вы заставляете нас волноваться из-за нее целую неделю, искать ее целых три дня! Не надо нам вашего вина и вашего угощения! Горе нам, что мы принимали все это из ваших рук! Отдайте ее нам, а то мы решим, что делать с вами.

Укрощенные дикие звери рычат и беснуются. В несколько прыжков они уже на крыльце господского дома.

Люди действуют быстро, однако кавалеры опережают их: они вбегают в дом и запирают входные двери. Но разве могут они устоять под натиском разъяренной толпы? Люди высаживают одну дверь за другой. Кавалеры отброшены в глубину дома, ведь они безоружны. Их стискивают в густой толпе так, что они не могут пошевелиться; люди устремляются в дом, чтобы разыскать девушку из Нюгорда.

В одной из отдаленных комнат они находят ее. Никто не смотрит, светлые у нее волосы или темные, — они поднимают ее на руки и выносят из дома; они говорят ей, чтобы она не боялась: только кавалерам угрожает опасность. Они пришли для того, чтобы спасти ее.

Но что это: навстречу тем, кто выходит из дома, идет другая толпа.

В самом глухом месте леса один ребенок набрел на труп женщины; она бросилась с высокой скалы и разбилась насмерть. И вот люди в лесу, которые еще продолжали поиски, подняли ее и принесли в Экебю!

Мертвая, она еще прекраснее, чем была при жизни; прекрасны ее длинные темные волосы; от всего ее облика веет вечным покоем.

Ее поднимают на плечи и проносят через толпу. Повсюду, где проносят ее, наступает молчание. Люди склоняют головы перед величием смерти.

— Она умерла совсем недавно, — шепчут люди друг другу. — До сегодняшнего дня бродила она в лесу. Она, наверное, хотела уйти от нас и потому бросилась со скалы.

Но если это девушка из Нюгорда, то кто же та, которую вынесли из господского дома в Экебю?

Те, что вышли из леса, встречаются с теми, что вышли из дома. При свете костров, которые освещают двор, люди смотрят на обеих женщин и узнают их. Та, другая, — это молодая графиня из Борга.

— Так вот оно что! Не напали ли мы на новое злодеяние? — кричат люди. — Почему молодая графиня здесь, в Экебю? Нам же сказали, что она далеко отсюда или, скорее всего, умерла? Разве не требует справедливость, чтобы мы тотчас же бросились на кавалеров и истоптали бы их нашими подбитыми железом каблуками?

Но вдруг раздается громовый голос. Это Йёста Берлинг вскакивает на перила крыльца и обращается к разъяренной толпе:

— Слушайте вы, зверье, дьяволы! Уж не вообразили ли вы, безумцы, что в Экебю не найдется ружей и пороха? Разве не могли бы мы перестрелять всех вас, как бешеных собак? Но это она просила за вас. О, если бы я только знал, что вы посмеете тронуть ее, ни один из вас не ушел бы отсюда живым!

Чего вы беснуетесь? Чего врываетесь сюда, словно разбойники, угрожая нам смертью, пожаром и грабежом? Что мне за дело до ваших полоумных девок? Почем знаю я, где они бегают? Я был слишком добр к одной из них, вот в чем вся беда. Следовало бы и в самом деле натравить на нее собак — так было бы лучше для меня и для вас, — но я не сделал этого. И кроме того, я не обещал на ней жениться, никогда не обещал. Запомните это!

А теперь говорю вам: немедленно отпустите женщину, которую вы насильно уволокли из дома. Отпустите ее! И пусть руки, которые посмели дотронуться до нее, горят в вечном пламени преисподней! Разве вам непонятно, что она настолько же выше вас, насколько небо выше земли! Насколько вы подлы, настолько она благородна; насколько вы злы, настолько она добра!

А хотите знать, кто она такая? Это ангел небесный. Она была замужем за графом из Борга. Свекровь мучила ее день и ночь. Ее, как простую служанку, заставляли стирать белье в озере, ее били и мучили так, как не мучили никого. Ее довели до такого отчаяния, что она чуть не утопилась в реке. Хотел бы я знать, кто из вас, негодяев, пришел ей тогда на помощь? Никто из вас не помог ей! А мы, кавалеры, — мы сделали это. Да, да — мы сделали это.

А потом она родила ребенка, далеко отсюда, в крестьянской избе, а граф велел низко кланяться ей и сказать: «Мы поженились в чужой стране, и брак наш потому незаконный. Ты мне не жена, и я тебе не муж. Мне нет дела до твоего ребенка». Когда все это случилось, она хотела записать ребенка в церковную книгу как не имеющего отца. О, всякому было бы тогда лестно, если бы она сказала кому-нибудь из вас: «Женись на мне, ибо я хочу, чтобы ребенок имел отца». Но никому из вас она этого не сказала. Выбор ее пал на Йёсту Берлинга, отрешенного пастора, которому запретили возвещать слово божье. Должен признаться вам, братцы, никогда не был я так озадачен, потому что она была в отчаянии.

А теперь думайте о нас, кавалерах, все что угодно. Для нее мы сделали все что могли. Й ей вы обязаны тем, что мы не перестреляли вас всех сегодня. А теперь предупреждаю: отпустите ее и идите своей дорогой, а не то земля разверзнется под вами и поглотит вас! И когда вы уйдете отсюда, то просите у бога прощенья за то, что вы напугали и огорчили эту женщину, которая так добра и так невинна! А теперь убирайтесь отсюда! Вы надоели нам!

Еще до того как Йёста умолк, люди, которые несли графиню, опустили ее на каменные ступеньки крыльца. И вот теперь к ней подошел в глубокой задумчивости высокий крестьянин и протянул ей свою большую руку.

— Спасибо и спокойной ночи! — сказал он. — Мы не желали вам зла, графиня.

За ним подошел другой и осторожно пожал ей руку:

— Спасибо и спокойной ночи! Не сердитесь на нас!

Йёста спрыгнул с перил и стал рядом с ней. И ему тоже стали пожимать руку.

И вот все один за другим медленно подходили к ним и желали на прощанье доброй ночи. Они вновь присмирели и стали такими, какими были утром, когда покидали свои дома, пока голод и желание выместить на ком-нибудь свою злобу не превратили их в диких зверей.

Они смотрели на графиню, и в ее лице было столько невинности и доброты, что у многих на глаза навертывались слезы. Эти люди безмолвно преклонялись перед благородством ее души. Они словно радовались тому, что среди них она одна осталась такой доброй и хорошей.

Не всем удалось пожать ей руку: народу было много, а молодая женщина очень устала и была почти без сил. Но все они подходили, чтобы посмотреть на нее, а кроме того, Они могли пожать руку Йёсте: его рука могла выдержать сколько угодно пожатий.

Йёста стоял как во сне. С этого вечера в сердце его зародилось новое чувство.

«О мой народ, — думал он, — о народ мой, как я люблю тебя!» Он чувствовал, что любит всех этих людей, которые исчезают во мраке ночи с мертвой девушкой на руках, всех этих людей в грубой одежде и зловонных башмаках, живущих в почерневших домишках, всех этих бедняков, не умеющих ни писать, ни читать, всех тех, кто никогда по-настоящему не жил, не зная ничего, кроме борьбы за кусок хлеба.