Обетованная земля

— Нет?

— По-моему, нет.

— Полиция может вломиться к тебе и в Америке. И служба иммиграции.

На секунду я испытал легкий шок; впрочем, эти мгновенные, бросающие в жар приступы страха знакомы мне уже много лет. Очевидно, я теперь до конца дней от них не избавлюсь, подумал я. Точно такой же испуг я испытал совсем недавно, когда этот Мартин спросил меня о моем паспорте.

— Садись, Людвиг, — сказал Хирш. — Ты по-прежнему возражаешь против омара?

— Да, — сказал я. — Я по-прежнему за жизнь, — безразлично в какой форме. В конце концов, у человека всегда есть преимущество покончить с жизнью добровольно, когда жить невтерпеж.

— Вообще-то есть. Но тоже не всегда. В немецких концлагерях нет.

— Есть и там, Роберт. Я знал там человека, которому каждый вечер бросали в карцер веревку, чтобы он повесился. И на третью ночь он все-таки сделал это. На коленях, правда, ему пришлось просить сокамерника о помощи. До этого его избили почти до смерти, и он уже не мог сам завязать петлю. Так и удавился полулежа.

— Что за дикий у нас застольный разговор, — буркнул Хирш. — И все только из-за того, что я решил избавить от страданий несчастного омара с витрины. Ты-то что будешь заказывать?

— Лапки крабов. Хоть они и смахивают на поджаренные косточки. Но этих крабов по крайней мере уже несколько дней нет в живых.

— Велика разница! — Хирш посмотрел на меня испытующе. — Что-то тебя сегодня потянуло на черный юмор. Обычно, Людвиг, это бывает, когда нелады на личном фронте.

— Да нет никаких неладов. Просто не всегда все идет как хочется. Но я рад, что вернулся сюда, Роберт. Как сказано в «Ланском кодексе»: «Вовремя смыться — тоже большое искусство». Во всяком случае, это куда лучше, чем позволить поджаривать себя на медленном огне.

Хирш рассмеялся:

— Будь по твоему, Людвиг. Хотя есть и другая мудрость: «Коли ты вернулся с того света, не читай проповедей». Что прошло, то забыто. Иначе зачем было возвращаться? Сколько сегодня времени в твоем распоряжении?

— Сколько угодно.

— Тогда давай сходим в кино, а потом посидим в моей конуре за коньячком. По-моему, сегодня подходящий вечер, чтобы напиться.

В гостиницу я вернулся поздно. Феликс О’Брайен поджидал меня с сообщением.

— Вам звонила дама, дважды. Причем одна и та же. Просила вас перезвонить.

Я взглянул на часы. Было два часа ночи, я не слишком твердо держался на ногах, да и в голове изрядно шумело.

— Хорошо, Феликс, — сказал я. — Если позвонят еще раз, скажите, что я лег спать. Я позвоню завтра утром.

— Вам-то хорошо, — вздохнул Феликс. — Дамы вокруг вас так и ползают, как навозные мухи по протухшему салу. А наш брат…

— Очень образное сравнение, Феликс, — прервал его я. — Ничего, будет праздник и на вашей улице. Вот тогда вы поймете, как было хорошо, когда вы были свободны.

— Свобода урода, — пробурчал Феликс. — от вас, однако, коньячком изрядно попахивает. Хороший хоть был коньяк?

— Уже не помню, Феликс.

Я проснулся среди ночи оттого, что кто-то стоял в дверях.

— Кто там? — спросил я, потянувшись к выключателю.

— Это я, — произнес голос Марии.

— Мария! Откуда ты?

Тонкий, неясный силуэт чернел на желтом фоне освещенного прямоугольника коридора. Я силился ее разглядеть, но даже в слабом свете ночника на подоконнике, который я всегда оставляю включенным, мне это не удавалось.

— Кто тебя впустил? — спросил я, все еще не веря себе, и щелкнул выключателем возле кровати.

— Феликс О’Брайен, единственная добрая душа, еще способная вникнуть в чрезвычайные обстоятельства. Мойков свою водку ушел разносить, а ты… — Тут Мария с вымученной улыбкой запнулась. — Вот захотелось взглянуть, с кем ты мне уже изменяешь.

Я уставился на нее. Голова все еще трещала от коньяка.

— Но ведь… — начал было я, но вовремя вспомнил «Ланский кодекс» и разглагольствования Роберта Хирша. — Стоп! — сказал я вместо этого. — А где же диадема Марии-Антуанетты?

— В сейфе у «Ван Клифа и Арпелза». Я должна тебе объяснить…

— Зачем, Мария? Это я должен тебе объяснить, но давай лучше мы оба оставим это. Так где ты ужинала?

— На кухне на Пятьдесят седьмой улице. Из холодильника. Бифштекс по-татарски с водкой и пивом. Уныло, как одинокий паломник.

— У меня в бумажнике стодолларовая премия от Реджинальда Блэка, которую я хотел на тебя потратить! И поделом нам! К чему я ребячился.

В дверь постучали.

— Вот черт! — выругался я. — Неужели полиция? Быстро, однако!

Мария отворила дверь. В коридоре стоял Феликс О’Брайен с кофейником в руках.

— Я подумал, может, вам понадобится, — сказал он.

— Да еще как, золотой вы мой! Каким чудом вы это раздобыли? Сами, без Мойкова?

Феликс О’Брайен застенчиво осклабился и с обожанием глянул на Марию:

— Мы каждый вечер держим наготове кофейник горячего кофе для господина Рауля, когда он куда-нибудь уходит. Но он до сих пор не вернулся. И аспирин. У него всегда припасена упаковка на сто таблеток. Господин Рауль и не заметит, если господин Зоммер немножко у него позаимствует. Я думаю, трех достаточно? — Феликс О’Брайен повернулся ко мне: — Или больше?

— Аспирина вообще не надо, Феликс. Достаточно одного кофе. Вы наш спаситель.

— Кофейник можете оставить у себя, — сказал Феликс. — Для господина Рауля у меня есть еще один, запасной.

— Это не гостиница, а настоящий отель люкс, — заявила Мария.

Феликс отдал ей честь.

— А теперь я должен удалиться. Пойду ставить новый кофе для господина Рауля. От него можно ждать всяких неожиданностей.

Он прикрыл за собой дверь. Я посмотрел на Марию. Мне показалось, что она собралась что-то сказать, но потом раздумала.

— Я остаюсь здесь, — сказала она наконец.

— Вот и хорошо, — ответил я. — Это куда лучше всех объяснений. Но у меня нет второй зубной щетки, и к тому же я изрядно пьян.

— Но я ведь тоже пила, — сказала она.

— По тебе незаметно.

— Иначе я бы сюда не пришла, — проронила она, все еще стоя у двери.

— И что же ты пила? — Я по-прежнему думал о Мартине и ресторане «Эль Марокко».

— Водку. Мойковскую.

— Я тебя обожаю, — сказал я.

Она бросилась ко мне.

— Осторожно! — вскрикнул я. — Кофе Феликса!

Поздно. Кофейник с грохотом покатился по полу.

Мария отскочила. Кофе растекался по ее туфлям. Она засмеялась:

— А нам очень нужен кофе?

Я покачал головой. Она уже стягивала платье через голову.

— Ты не можешь погасить верхний свет? — спросила она, все еще путаясь в складках.

— Я буду последний дурак, если это сделаю.

Обессиленная, она спала, прижавшись ко мне всем телом. Ночь была уже не такая душная, как августовские. В воздухе пахло морем и мирным занимающимся утром. Возле кровати тикали часы. Было четыре часа утра. Кофейное пятно на полу чернело как запекшаяся кровь. Я очень тихо встал и прикрыл пятно газетой. Потом вернулся в постель.

Мария зашевелилась.

— Где ты был? — пробормотала она.

— С тобой, — ответил я, не очень понимая, о чем она спрашивает.

— Чего от тебя хотел Мартин?

— Ничего особенного. Как, кстати, его имя?

— Рой. Зачем тебе?

— Я думал, его зовут Джон.

— Нет, Рой. Джона уже нет. Он погиб на войне. Год назад. Зачем тебе?

— Так просто, Мария. Спи.

— Ты останешься?

— Конечно, Мария.

Она потянулась и тут же снова заснула.

XIX

— Сегодня к нам придут супруги Ласки, — объявил мне Реджинальд Блэк. — Это мои старые клиенты, они покупают рисунки и акварели великих мастеров. Для них важно не столько качество работ, сколько громкое имя автора. Типичные коллекционеры ради престижа. Не знаю, действительно ли они хотят что-нибудь купить сегодня. Но мы это сразу же увидим. Если госпожа Ласки придет в своих изумрудах, значит, они пришли только посмотреть, чем мы располагаем, и ничего покупать не собираются. Зато если она явится без своих драгоценностей, тогда их намерения серьезные.