Обетованная земля

Я поглядел на этого благодетеля человечества поневоле. Он обладал поистине драгоценным свойством свято верить во все, что произносит в данную минуту. При этом он, однако, на самом деле ни единому своему слову не верил, что не давало ему превратиться в хвастливого дурака и даже, напротив, окружало его ореолом переливающейся разными цветами славы. Сам того не зная или не желая признавать, он всю жизнь был артистом.

— Позавчера мне позвонили от старого Дюрана-второго, — продолжил Блэк. — У этого человека двадцать миллионов долларов, и он хочет купить у меня маленького Ренуара. При этом у него рак в последней стадии, о чем он прекрасно знает. Врачи дают ему всего лишь несколько дней жизни. Я взял с собой картину. Спальня старика пахла смертью, несмотря на все антисептики. Смерть, да будет вам известно, самый неистребимый запах, она просачивается повсюду. Сам старик уже просто скелет, с огромными глазами и коричневыми пятнами на пергаментной коже. Но в картинах разбирается, что большая редкость. А еще больше разбирается в деньгах, что совсем не редкость. Я запросил двадцать тысяч. Он предложил двенадцать. Потом, с невероятными хрипами в груди и приступами кашля, поднял до пятнадцати. Я видел, что он хочет купить, и не уступал. Он тоже. Можете себе представить: миллионер, которому осталось протянуть всего пару дней, как жалкий старьевщик торгуется за свою последнюю радость в жизни. При этом он ненавидит своих наследников лютой ненавистью.

— Бывает, что миллионеры внезапно выздоравливают, — заметил я. — С ними и не такие чудеса случаются. Ну и чем же дело кончилось?

— Я унес картину обратно. Вон она стоит. Взгляните.

Это был прелестный маленький поясной портрет мадам Анрио. Черная бархатная лента обвивала ее изящную шею. Портрет был написан в профиль и представлял собой воплощение юности и спокойного ожидания грядущей жизни. Неудивительно, что заживо разлагающийся престарелый Дюран-второй захотел обладать им, как когда-то царь Давид Вирсавией.

Реджинальд Блэк взглянул на часы:

— Так, самое время очнуться от грез. Через четверть часа к нам пожалует оружейный магнат Купер. Американские армии наступают по всем фронтам. Списки убитых растут. Для Купера это самая страда. Он поставляет товар безостановочно. Все его картины надо бы украсить траурными лентами в память о погибших, а между ними установить пулеметы или огнеметы.

— Это вы мне однажды уже рассказывали. Когда Купер купил у вас последнего Дега. Зачем тогда вы ему продаете?

— Я вам и это уже однажды объяснял, — сказал Блэк с досадой в голосе. — Все из-за моей проклятой демонической натуры Джекила и Хайда. Но Купер поплатится за все, что он творит! Я запрошу с него на десять тысяч больше, чем запросил бы с оптового торговца удобрениями или шелковыми нитками! — Блэк прислушался, глядя на входную дверь. Тут и я услышал звонок. — На десять минут раньше, — буркнул Реджинальд. — Один из его излюбленных трюков. Либо раньше, либо позже. Если раньше, начнет объяснять, что как раз проходил мимо, что в его распоряжении буквально несколько минут, ему срочно надо в Вашингтон или на Гавайи. Если позже, значит, решил растянуть пытку и ослабить мое сопротивление. Я запрошу с него на одиннадцать тысяч больше и даю вам руку на отсечение, если уступлю хоть цент! А теперь живее! Наш личный коньяк убрать, давайте бутылку для среднего клиента. Эта гиена мировых побоищ лучшего коньяка и не заслуживает. К сожалению, в коньяке он смыслит больше, чем в живописи. Так, а теперь марш на наблюдательный пункт! Когда понадобитесь, я вам позвоню.

Я устроился на своем наблюдательном посту и раскрыл газету. Блэк был прав: американские войска наступали повсюду. Заводы и фабрики Купера должны были работать на полную мощность, чтобы производить быструю смерть. Но разве неправ по-своему был этот стервятник, считая себя благодетелем человечества, как и Реджинальд Блэк, считающий себя благодетелем миллионеров? И разве не массовое убийство освобождает сейчас Европу и весь остальной мир от величайшего убийцы, задумавшего поработить весь континент и истребить целые нации? Вопросы, на которые, по сути, нет ответов, а если и есть, то лишь безысходно кровавые.

Я бросил газету и стал смотреть в окно. До чего же быстро убийство умеет менять имена! И быстро прикрываться великими понятиями чести, свободы, человечности. Каждая страна взяла их на вооружение, и чем свирепее диктатура, тем гуманнее лозунги, под которыми она убивала. А само убийство! Что такое убийство? Разве кровная месть не убийство? Где тут начинается путаница и где тут право? И разве само понятие права уже не прикончено его бдительными стражами? Преступниками из германских канцелярий и их продажными судьями, что послушно поддерживали преступный режим? Какое же тогда еще возможно право кроме права мести?

Внезапно резко затрезвонил звонок. Я спустился по лестнице. С порога меня окутало ароматным облаком гаванской сигары.

— Господин Зоммер, — спросил Реджинальд Блэк сквозь голубоватый дым, — вы действительно заявили господину Куперу, что эта картина хуже того Дега, которого он недавно у нас купил?

Я бросил на Купера изумленный взгляд. Эта гиена врала и знала это; она прекрасно понимала, что я в безвыходном положении, поскольку никогда не осмелюсь назвать его лжецом, не вызвав его гнев.

— Говоря о таком мастере, как Дега, я бы никогда не стал оперировать понятиями лучше или хуже, — сказал я. — Это первейшее правило, вынесенное мною из Лувра. Просто одна картина может быть более закончена, другая менее. Это и составляет разницу между эскизом, этюдом и картиной, на которой поставлена подпись мэтра. Ни один из тех двух Дега не подписан. Это сообщает им, по мнению профессора Майера-Грэфе, истинное величие той незавершенности, которая оставляет простор для любой фантазии.

Реджинальд Блэк глянул на меня ошарашенно, потрясенный моими познаниями. Цитату я вычитал пять минут назад на своем наблюдательном посту, где была маленькая библиотечка.

— Вот видите, — только и сказал Блэк, поворачиваясь к Куперу.

— А-а, ерунда! — пренебрежительно отмахнулся человек с лицом цвета сырого бифштекса. — Лувр-шмувр! Да кто этому поверит! Он сказал: эта картина хуже. У меня слух хороший.

Я понимал, что все это пустая болтовня, лишь бы сбить цену, но счел, что это еще не повод меня оскорблять.

— Господин Блэк, — сказал я, — по-моему, дальнейший разговор все равно не имеет смысла. Только что позвонили от господина Дюрана-второго, он покупает картину, просили ее привезти.

Купер хохотнул кудахтающим, индюшачьим смехом:

— Хватит блефовать! Я случайно знаю, что Дюран-второй отдает концы. Картины ему уже не нужны. Ему нужен гроб.

Он торжествующе посмотрел на Реджинальда Блэка. Тот ответил ему ледяным взглядом.

— Я сам знаю, что это так, — сказал Блэк сухо. — Я был у него вчера.

Купер снова отмахнулся.

— Он что, гроб будет оклеивать этими импрессионистами?! — с иронией спросил он.

— Такой страстный коллекционер и знаток, как господин Дюран-второй, никогда бы так не поступил. Но на то время, которое ему еще осталось прожить, он не хочет отказывать себе ни в какой радости. Деньги, как вы понимаете, в этом случае уже не играют роли, господин Купер. На пороге смерти нет смысла торговаться. Как вы только что слышали, Дюран-второй хочет получить этого Дега.

— Ну и отлично. Пусть получает.

Блэк и глазом не моргнул.

— Запакуйте, пожалуйста, картину, господин Зоммер, и доставьте ее господину Дюрану-второму. — Он снял Дега с мольберта и передал мне. — Я рад, что все так благополучно кончилось. Это очень благородно с вашей стороны, господин Купер, отказаться от картины, чтобы доставить умирающему последнюю радость. На рынке еще много других Дега. Может, лет через пять — через десять нам снова попадется работа столь же высокого качества, как эта. — Он встал. — Ничего другого я вам, к сожалению, предложить не могу. Это была моя лучшая картина.

Я направился к двери. Я нарочно шел не медленно, чтобы Купер не заподозрил блеф, а достаточно быстро, словно очень торопился доставить картину к ложу умирающего Дюрана-второго. Оказавшись у двери, я был уверен, что Купер остановит меня. Но оклика не последовало. Разочарованный, я поднялся на свой пост, переживая из-за того, что, очевидно, запорол шефу сделку.