Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Подождите, — сказал Клейтон, — каталог ваших добродетелей будет значительно длиннее.

— Уж извините, этого ни в каком случае я не позволю, — сказала Нина.

— Пожалуйста, не говорите так утвердительно, — возразила Анна. Дульцимер пристально глядит на вас с самого начала.

Анна говорила правду. С окончанием припева Дульцимер принял на себя многозначительный вид.

— Взгляните на его выражение, — сказала Анна. — Начинается! Теперь, Нина, будьте внимательны!

С лукавым выражением, вырывавшимся из угла потупленных глаз, Дульцимер запел:

"Наш хозяин часто ездит... Но куда и в чём причина?

Уезжает он за розой из Северной, Северной Каролины".

— Вот это славно! — сказал Фрэнк Россель. — Посмотрите, как все оскалили зубы! Может ли сравниться с белизной этих зубов самая лучшая слоновая кость! Замечаете ли вы, с какой энергией они приступают к припеву?

И действительно, хор пел с особенным одушевлением:

Хор несколько раз повторяет эти слова с энтузиазмом, усиливаемым хлопаньем в ладоши, стукотнёю ног и громким смехом.

— Не следует ли розе Северной Каролины привстать? — сказал Россель.

— Ах, замолчите! — возразила Анна, — Дульцммер ещё не кончил. Приняв новую позу, Дульцимер оборотился к одному из товарищей в квартете:

— Превосходно, отлично! — сказал Россель.

Дульцимер продолжал:

— И эти точки становятся ещё румянее, — сказала Анна, коснувшись веером плеча Нины. — Дульцимер, как видно, намерен сосредоточить на вас всю силу своего вдохновения.

Дульцимер продолжал:

— Э! э! Да Дульцимеру верно помогают музы, — сказал Клейтон, посмотрев на Анну.

— Тс! слушайте хор, — заметила Анна.

Этот припев повторялся раз десять. Между гостями раздался громкий смех. Актёры поклонились и оставили сцену. Белая простыня, заменившая занавес, опустилась.

— Признайся, Анна, ведь это дело не одного Дульцимера? — сказал Клейтон.

— Да, ему помогла в этом Леттис, которая от природы одарена поэтическим дарованием. Стоит только поощрить её, и талант её разовьётся до удивительных размеров.

В это время Дульцимер со своими товарищами подошёл с подносами к павильону и предложил гостям лимонад, пирожное и фрукты!

— Да этого не увидишь ни в каком театре, — сказал Россель.

— Действительно, — отвечал Клэйтон, — африканское племя далеко превосходит другие племена в наклонности, которая составляет середину между чувством и здравым рассудком, а именно наклонности к изящному. Эта наклонность может проявляться только в натуре, обладающей обилием чувств, обилием, которым обладают негры. Если просвещение коснётся их мощной рукой своей, они превзойдут многих в музыке, танцах и декламации.

— И я, с своей стороны, — сказала Анна, — часто замечала в моих учениках, ту готовность, с которой они принимаются за музыку и английский язык. Негры иногда смеются над неправильным произношением слов, тогда как сами произносят их ужасным образом; последнее обстоятельство происходят, вероятно, оттого, что они стараются придать словам более выразительности, как это бывает детьми, одарёнными острыми способностями.

— Между ними есть такие голоса, которым можно позавидовать, — заметил Россель.

— Ваша правда, — сказала Анна; — у нас на плантации есть две девушки, у которых такое богатое контральто, какое, мне кажется, только и можно найти между неграми, а отнюдь не между белыми.

— Эфиопское племя, подобно алоэ, принадлежит к разряду медленных растений, — сказал Клейтон, — но я надеюсь, что со временем они дадут цвет: и этот цвет, надо полагать, будет великолепный.

— Всё это прекрасно; только подобные ожидания и предположения свойственны одним поэтам, сказал Россель. После оперы начался балет, и продолжался с необыкновенным одушевлением и без малейшего нарушения приличия.

— Религиозные люди, — продолжал Клейтон, — истощали, я думаю, всю свою энергию, чтоб внушать неграм отвращение к танцам и пению. А я с своей стороны, стараюсь развить в них эту наклонность. Я вовсе не вижу необходимости обращать их в англо-саксов. Это, по-моему, тоже самое, что виноградную лозу обратить в грушевое дерево.

— Вот что значит быть успешным защитником невольничьих прав, — сказал Россель, — у него во всякое время готовы отличные сравнения.

— Успехи мои подлежат ещё сомнению, — возразил Клейтон. — Полагаю, ты слышал что моё дело взято на апелляцию, — и потому выигрыш мой нельзя назвать верным.

— О нет! — воскликнула Нина, — он должен быть верным! Я убеждена, что ни один человек со здравым рассудком и благородной душой не решил бы этого дела иначе. К тому же ваш отец считается опытным судьёй и пользуется громадной известностью.

— Это-то обстоятельство и принудит его быть как можно осторожнее, чтоб не склониться на мою сторону, — сказал Клейтон.

В это время балет кончился. Слуги разошлась в порядке, и гости возвратились на балкон, испещрённый фантастическими пятнами лунного света, прорывавшегося сквозь листву виноградника. Воздух наполнен был тем тонким, сладким благоуханием, которое разливают в течение ночи роскошные тропические цветы и растения.

— Замечали ли вы, — сказала Нина, — как упоителен бывает вечером запах жимолости! Я влюблена в него, — влюблена вообще во всякое благоухание! Я принимаю ароматы за невидимых духов, которые носятся в воздухе.

— В этом есть некоторое основание, — сказал Клейтон. — Лорд Бэкон (имеется в виду Френсис Бэкон (1561 — 1626 гг.) — английский философ, историк, политик, основоположник эмпиризма и английского материализма), говорит, что и " дыхание цветов является в воздухе, как звуки отдалённой музыки".

— Неужели это слова лорда Бэкона? — спросила Нина с изумлением, которое выражалось в её голосе.

— Да; а почему же бы нет? — сказал Клейтон.

— Потому что я считала его за одного из тех старых философов, от которых постоянно веет гнилью, и которые никогда не думают о чем-нибудь приятном.

— Ошибаетесь, мисс Нина, — сказал Клейтон, — завтра позвольте мне прочитать вам трактат его о садах, и вы убедитесь, что эти затхлые, старые философы нередко рассуждают о предметах весьма очаровательных.