Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Да это просто очаровательное существо! — сказала Нина.

— В ваших глазах, быть может; но для нас это самый скучный человек. Бестолков, как попугай. Если он и способен на что-нибудь, так это на одни только глупости.

— А может быть, — сказала Нина, — его способности имеют сходство с семенами кипрского винограда, которые я посадила месяца три тому назад и которые только теперь пустили отростки.

— Эдвард надеется, что рано или поздно, но способности обнаружатся в нём. Вера Эдварда в человеческую натуру беспредельна. Я считаю это за одну из его слабостей; но с другой стороны не теряю надежды, что в Дульцимере со временем пробудятся дарования, с помощью которых он, по крайней мере, будет в состоянии отличать ложь от истины и свои собственные вещи от чужих. Надо вам сказать, что в настоящее время он бессовестнейший мародёр на всей плантации. Он до такой степени усвоил привычку прикрывать острыми шутками множество своих проказ, что трудно даже рассердиться на него и сделать ему строгий выговор. Но чу! Это стук лошадиных копыт! Кто-то въезжает в аллею!

Нина и Анна стали вслушиваться в отдалённые звуки.

— Кто-то едет, действительно... даже не один! — заметила Нина.

Спустя несколько минут, в аллее показался Клейтон, сопровождаемый другим всадником, в котором, по его приближении, Анна и Нина узнали Фрэнка Росселя. Но вдруг раздался звук скрипок и гитар и, к удивлению Анны, из глубины рощи, в праздничных нарядах выступила группа слуг и детей, предводимых Дульцимером и его товарищами, которые пели и играли.

— Ну, что; я не правду говорила? — сказала Анна. — Представления Дульцимера начинаются.

Музыка и напев отличалось той невыразимой странностью, которая характеризует музыку негров. В мерных и пронзительных звуках её выражался шумный восторг. Содержание арии было весьма просто. До слуха Анны и Нины долетали следующие слова:

Чтоб придать песне более выразительности, вся группа мерно хлопала в ладоши и переходила в хор!

Клейтон отвечал на этот привет, ласково кланяясь на все стороны. Толпа выстроилась в два ряда по окраинам аллеи, и Клейтон с товарищем подъехал к балкону.

— Клянусь честью, — сказал Россель, — я не приготовился к такому торжеству. Это чисто президентский приём.

У балкона человек двенадцать подхватили лошадь Клейтона, и при этом порыве усердия порядок процессии совершенно нарушился. После множества расспросов и осведомлений, со всех сторон, в течение нескольких минут, толпа спокойно рассеялась, предоставив господину своему возможность предаться своим собственным удовольствиям.

— Это очень похоже на торжественный въезд, — сказала Нина.

— Дульцимер истощает все свои способности при подобных случаях, — заметила Анна.  —Теперь недели на две или на три он ни к чему не будет способен.

— Следовательно, надо пользоваться пока он в экстазе, — сказал Россель. — Но что значит такое хладнокровное выражение радости с вашей стороны, мисс Анна. Это чрезвычайно как отзывается идиллией. Не попали ли мы в волшебный замок?

— Весьма может быть, — отвечал Клейтон, — но всё же не мешает нам очистить пыль с нашего платья.

— Да, да, — сказала Анна, — тётушка ожидает, чтоб показать вам комнату. Идите, и потом явитесь сюда, как можно очаровательнее.

Спустя некоторое время джентльмены воротились в свежих, белых как снег сорочках, и приступили к чайному столу с необычайной живостью.

— Теперь, — сказала Нина, взглянув на часы, когда кончила свой чай, — я должна объявить всему обществу, что мы приглашены сегодня в оперу.

— Да, — сказала Анна, — в Роще Магнолий будет устроен сегодня театр, и труппа трубадуров даст первое представление.

В этот момент все были изумлены появлением у балкона Дульцимера с тремя его чёрными товарищами. Из них каждый имел в петличке белый бант и в руке белый жезл, украшенный атласными лентами. Молча и попарно, они расположились по обе стороны крыльца.

— Что это значит, Дульцимер? — спросил Клейтон.

Дульцимер сделал почтительный поклон и объявил, что они присланы быть провожатыми джентльменов и леди до места представления.

— Ах, Боже мой! — воскликнула Анна, — мы ещё не приготовились.

— Какая жалость, что я не взялась собой оперной шляпки, — сказала Нина. — Впрочем, ничего, — прибавила она, схватив ветку центифолий, — вот это заменит её.

Нина обвила веткой голову, и туалет её кончился.

— Удивительно, как это скоро делается, — сказал Фрэнк Россель, любуясь венком из полуразвернувшихся бутонов и махровых роз.

— Ах, Анна, — сказала Нина, — я и забыла про ваш венок. Садитесь скорее: я сделаю в одну минуту; дайте повернуть немного вот этот листок и расправить этот бутон, прекрасно! Можете открыть шествие.

Сцена для вечернего спектакля была устроена на открытом пространстве в роще магнолий, позади господского дома. Лампы, развешанные по деревьям, разливали слабый свет в густой глянцевитой листве. В конце поляны из цветов и ветвей зелени устроен был небольшой павильон, в который общество наше вступило с величайшим торжеством. Между двумя высокими магнолиями висел занавес, за которым, в минуту появления гостей, хор стройных голосов запел одушевлённую арию, выражавшую приветствие. Лишь только гости заняли места, как занавес поднялся, и тот же хор, состоявший более чем из тридцати лучших певцов, мужчин и женщин, одетых в праздничные платья, выступил вперёд. Вместе с пением и под такт напева они шли по сцене и несли в руках букеты, которые бросали к ногам гостей. Венок из померанцевых цветов, нарочно назначаемый для Нины, упал к ней прямо на колена.

— Эти люди не дремлют. Они угадывают событие, которое должно совершиться в непродолжительном времени, — сказал Россель.

Окончив шествие, негры сели вокруг сцены, за пределами которой из-за густой зелени высовывались кудрявые чёрные головы бесчисленного множества слуг и остальных негров с плантации.

— Посмотрите, — сказал Россель, указывая на чёрные лица, — какой контраст представляют эти чёрные даже с тусклым освещением сцены! А взгляните на детей, как милы они, и как опрятно одеты!

При этих словах, на сцену выступил ряд детей, принадлежавших к школе мисс Анны. Они шли в том же порядке, как и первая группа, пели школьные песни и бросали цветы к ногам почётных гостей. Исполнив эту церемонию, они сели на скамейки впереди первой группы. На сцену выступили Дульцимер и четверо его товарищей.

— Внимание! — сказала Анна, — Дульцимер начинает свою роль. Заметьте, он трубадур.

Дульцимер, действительно, речитативом начал изъяснять какое-то событие.

« В земле прохладной теперь хозяин», – протяжным голосом провозглашал он. После нескольких строф речитатива, квартет сделал припев, и их голоса были поистине великолепны.

— Они начинают что-то чрезвычайно печально, — сказала Нина.

— Имейте терпение, душа моя, — возразила Анна. — Теперь идёт речь о прежнем господине. Ещё минута и тон переменится.

И в самом деле, Дульцимер, как будто угадав слова мисс Анны, незаметно перешёл к описанию вступления нового господина.

— Не угодно ли теперь послушать исчисление добродетелей Эдварда? — сказала Анна.

Дульцимер продолжал речитатив. Через каждые четыре строфы слова его повторял квартет и потом весь хор, хлопая при этом руками и стуча ногами с величайшим одушевлением.

— Теперь, Анна, дошла очередь и до нас, — сказала Нина, когда Дульцимер в самых высокомерных выражениях начал распространяться о красоте мисс Анны.