Испытание Гилберта Пинфолда

Одевался он долго. Пальцы были на редкость нерасторопны с запонками и галстуком, а отразившееся в зеркале пылающее лицо было по-прежнему в пятнах. Он завершал свой гардероб, когда гонг позвал к обеду. Вечерние туфли он даже не стал пытаться надеть. Вместо них он сунул ноги в мягкие, на меховой подкладке ботинки, в которых взошел на корабль. Крепко обжимая рукой поручень, с тростью в другой, он с трудом сходил в кают-компанию. Спускаясь, он отметил бронзовую мемориальную доску, извещавшую о том, что во время войны корабль был приписан к военно-морскому флоту и обеспечивал высадку в Северной Африке и Нормандии.

За столом он был первым и вообще в числе немногих в кают-компании. Он обратил внимание на то, что какой-то мелкий смуглый мужчина в будничном костюме сидит за отдельным столиком. Стали сходиться люди. Он разглядывал своих спутников как бы в некотором изумлении. Как это водится на судах подобного рода, самая веселая компания подобралась за стоком судового кассира: несколько – девиц и молоденьких женщин и наиболее общительные мужчины из бара. Перед мистером Пинфолдом поставили тарелку супа. У сервировального столика кучно стояли несколько цветных стюардов, негромко переговариваясь. Неожиданно мистер Пинфолд услышал, поражаясь, три неприличных выражения на чистом английском языке. Он сурово глянул в ту сторону. Тут же один из стюардов вырос у него сбоку.

– Слушаю, сэр, желаете что-нибудь выпить, сэр? Ни признака издевки на мягком лице, ни призвука услышанной грубятины в мягком южно-индийском говоре. Недоумевая, мистер Пинфолд сказал: – Вина.

– Вина, сэр?

– Какое-нибудь шампанское у вас имеется?

– О да, сэр. Трех названий. Я принесу карту.

– Не тревожьтесь о названиях. Просто принесите пол-бутылки.

Пришел Главер и сел напротив.

– Должен принести свои извинения, – сказал мистер Пинфолд. – Это не был ваш граммофон. С войны осталась кое-какая аппаратура.

– А-а, – сказал Главер. – В этом, значит, дело.

– Другого объяснения, пожалуй, не найти.

– Пожалуй, да.

– Весьма странный язык у прислуги.

– Они из Траванкора [9].

– Я не об этом. Я имею в виду крепкие выражения. Причем, в нашем присутствии. Полагаю, это не умышленная дерзость, а просто разболтанность.

– Я не замечал, – сказал Главер. Он скованно держался с мистером Пинфолдом. Затем стол заполнился. Капитан Стирфорт приветствовал всех и занял место во главе стола. Ничем не примечательный человек, с первого взгляда. Хорошенькая, довольно еще молодая женщина, миссис Скарфилд, как ее представители, села рядом с мистером Пинфолдом. Он объяснил ей, что он временно инвалид и поэтому не встал. – Врач прописал мне страшно сильные пилюли. У меня после них весьма странное самочувствие. Не обессудьте, если я буду скучным соседом.

– Боюсь, мы тут все очень скучные люди, – сказала она. – А вы писатель, да? Боюсь, я никогда не нахожу времени для чтения.

У мистера Пинфолда был навык вести подобные разговоры, но сегодня он не чувствовал себя в форме. Он сказал: – Завидую вам, – и тупо уткнулся в бокал. «Наверное, думает, что я пьян», – подумал он и сделал попытку объясниться: – Большие такие, серые пилюли. Не знаю, что в них там. Не уверен, что мой врач это знает. Что-то новое.

– Тем более интересно, правда? – сказала миссис Скарфилд.

Мистер Пинфолд впал в отчаяние и остаток обеда, едва притронувшись к еде, промолчал.

Капитан поднялся, за ним все застолье. Медлительный мистер Пинфолд, замешкавшись с тростью, еще сидел, когда все прошли за его спиной. Потом он встал. Он бы с дорогой душой отправился к себе в каюту, но его удержали, смешно сказать, страх, что его заподозрят в морской болезни, и, еще смешнее, вдруг осознанное чувство долга перед капитаном. Ему представилось, что он, в некотором смысле, его подчиненный и было бы грубейшим нарушением уйти, прежде чем тебя отпустят. И поэтому он с трудом проследовал за ними в гостиную и опустился в кресло между супругами Скарфилд. Те пили кофе. Он всем предложил бренди. Все отказались, и тогда себе он попросил смешать бренди и créme de menthe. Когда он отдавал это распоряжение, Скарфилды обменялись взглядом (а он его перехватил), которым словно подтверждали друг другу крепнувшую уверенность: – Дорогой, мой сосед, писатель, лыка не вязал. – Да ты что! – Вдрызг пьяный.

Миссис Скарфилд в самом деле удивительно хороша, думал мистер Пинфолд. В Бирме она недолго сохранит свою кожу.

Мистер Скарфилд торговал древесиной, тиком. Его перспективы зависели не столько от собственного трудолюбия и сообразительности, сколько от действий политиков. К этому предмету он привлек внимание своей малой аудитории.

– В демократическом обществе, – сказал мистер Пинфолд со значением, которого не заслуживала свежесть этой мысли, – не добиваются власти, дабы иметь возможность проводить политику: проводят политику, дабы иметь возможность добиться власти.

Он проиллюстрировал свою мысль примерами.

В свое время он общался со многими членами правительства. Некоторые были также членами клуба Беллами, тех он просто хорошо знал. Без скидки на свое теперешнее общество он заговорил о них в фамильярном тоне, как говорил бы среди своих. Скарфилды снова переглянулись и он слишком поздно сообразил, что он не в своем окружении, где знаться с политиками считалось едва ли не компрометирующим обстоятельством. Эти люди решат, что он распушил перья. Он оборвал себя в середине предложения и смолк, сгорая от стыда.

– Как, должно быть, интересно вращаться за кулисами, – сказала миссис Скарфилд. – А нам что скажут в газетах, на том и спасибо.

Не было ли яда в ее улыбке? По первому впечатлению она была сама открытость и дружелюбие. Сейчас ему показалось, что он чувствует ее скрытую неприязнь.

– Я почти не читаю политические рубрики, – сказал он.

– Зачем же вам-то, получая все из первых рук. В душе мистера Пинфолда не осталось сомнений. Он выставил себя ослом. Не дорожа больше репутацией стойкого к морской болезни человека, он качнул корпус в сторону капитана, потом – Скарфилдов.

– С вашего позволения, я, пожалуй, пойду к себе в каюту.

Он не без труда выбрался из глубокого кресла, не без труда управился с тростью, не без труда удержал равновесие. Только-только они пожелали ему «доброй ночи», он еще не отошел толком, когда какая-то реплика капитана вызвала их смех. Дружный, в три горла, безжалостно-язвительный, на слух мистера Пинфолда. Навстречу шел Главер. Желая объясниться, он сказал: – Я совершенно не разбираюсь в политике.

– Правда? – сказал Главер.

– Скажите им, что я не разбираюсь.

– Кому сказать?

– Капитану.

– Так вот же он сам.

– Ничего, не имеет значения.

Он захромал дальше и, оглянувшись от дверей, увидел, что Главер разговаривает со Скарфилдами. Со стороны казалось: составляется партия в бридж, но мистер Пинфолд знал, что у них другой интерес, тайный - его персона.

Еще не было девяти часов. Мистер Пинфолд разделся. Он развесил одежду, умылся и принял пилюлю. В бутылке со снотворным еще оставалось на три столовых ложки. Он решил постараться заснуть без него, воздержаться, по крайней мере, до полуночи. Море теперь было гораздо спокойнее, на койке уже не будет мотать. Он улегся и начал читать какой-то роман из тех, что взял в дорогу.

Он не успел дочитать страницу, когда грянул джаз. Это не была радиопередача. Прямо под ним, сию минуту репетировали люди. В том же месте и с тою же необъяснимой слышимостью, что дневной урок божий; счастливая молодежь, несомненно, команда из-за стола судового кассира. Из инструментов там были барабаны, трещотки и что-то вроде дудки. Тон задавали барабаны и трещетки. Мистер Пинфолд не разбирался в музыке. Ему показалось, что ритмы, в которых они играли, заимствованы у какого-то примитивного племени и представляют не столько художественный, сколько этнографический интерес. Его догадка подтвердилась.