Испытание Ричарда Феверела

– Моя дама что-то выронила, – заметил Адриен. Ее мать стала спрашивать, что именно.

– Ничего, мама, – скромно ответила Клара, и все пошли дальше.

Подавленный болтовнею тетки и с напряжением высчитывавший остающиеся минуты, Ричард немало их упустил, прежде чем сумел вставить несколько слов касательно Ралфа. Не успел он договорить до конца, как миссис Дорайя его оборвала:

– Должна тебе сказать, дитя мое, что я не стану выслушивать эту ерунду.

– Да это совсем не то, что вы думаете, тетя.

– Все это мальчишеский бред.

– Никакой он не мальчишка. Он на полгода старше меня!

– Неразумное ты дитя! Стоит вам только влюбиться, и все вы считаете себя мужчинами.

– Даю вам честное слово, тетя! Я уверен, что он по-настоящему ее любит.

– Он, что же, сам тебе об этом сказал, дитя мое?

– Мужчины не привыкли говорить о таких вещах вслух, – ответил Ричард.

– А мальчишки, те говорят, – возразила миссис Дорайя.

– Но выслушайте же меня, тетя. Я говорю серьезно. Я хочу, чтобы вы были добры к Ралфу. Не вынуждайте его… Вы, может быть, потом пожалеете об этом. Позвольте ему… да, позвольте ему писать ей и видеться с ней. Должно быть, женщины в этом отношении столь же жестоки, как и мужчины.

– Я никогда не поощряю нелепых поступков, Ричард.

– А, собственно говоря, что вы имеете против Ралфа, тетя?

– Конечно, и с той и с другой стороны он хорошего происхождения. Нелепость заключается вовсе не в этом, Ричард. Ему потом будет лестно вспомнить, что первым увлечением его была не какая-нибудь молочница. – Миссис Дорайя произнесла эти слова назидательно. Однако тон ее не произвел на ее племянника ни малейшего впечатления.

– Так вы, что же, вообще решили не выдавать Клару замуж? – В ход был пущен последний довод.

Миссис Дорайя рассмеялась.

– Надеюсь, что все-таки выдам, дитя мое. Надо будет подыскать какого-нибудь порядочного пожилого господина.

– Какая низость! – бормочет Ричард.

– А Ралф пусть приходит потанцевать у нее на свадьбе или съесть свадебный завтрак. Сейчас мы больше не танцуем на свадьбах и правильно делаем. Ведь это же препечальное дело, и всякое легкомыслие тут неуместно. Так это здесь стоит его полк? – спросила она, в то время как они выходили из парка, где на часах у ворот стояли гусары. – Полно! Полно, дитя мое! У мастера Ралфа все пройдет так, как… гм!… как проходило у других. Ну немножко головной боли – вы назовете это болью сердечной, – и снова как ни в чем не бывало; после этого и выглядят-то даже лучше. Конечно же, чтобы вдолбить вам в голову крупицу смысла, приходится причинять вам боль, бедные вы мои дети! Уверяю тебя, девочки страдают не меньше вас. Даже больше, ведь головы-то у них слабее, а страсти не отличаются постоянством. Не так ли говорит твой отец? Что же это так тревожит моего мальчика, что он то и дело смотрит на часы?

Ричард оборвал разговор. Время не знало пощады.

– Я должен идти, – сказал он.

Его озабоченный вид не располагал к шуткам. Но, несмотря на это, миссис Дорайе захотелось пошутить.

– Послушай, Клара! Ричард собирается уходить. Он говорит, что у него назначено свидание. Какое может быть у молодого человека свидание в одиннадцать часов утра?.. Разве что он собрался жениться! – Миссис Дорайя рассмеялась, предположение это показалось ей остроумным.

– А церковь где-нибудь близко, Ричи? – подхватил Адриен. – Если да, то ты можешь уделить нам еще полчаса. Время холостяков кончается, когда бьет двенадцать. – И он тоже рассмеялся на свой лад.

– Может быть, ты все-таки останешься с нами, Ричард? – попросила Клара. Смутившись, она покраснела, и голос ее дрогнул.

В словах ее был трепет, и какое-то необъяснимое чувство заставило сгоравшего от нетерпения жениха говорить с нею нежно.

– Право же, я бы хотел остаться, Клара; я был бы рад сделать тебе приятное, но у меня сейчас совершенно неотложное дело – я обещал быть и должен идти. Мы еще увидимся…

Миссис Дорайя принялась решительным образом его удерживать.

– Пойдем с нами, и не трать попусту слов. Ты непременно должен с нами позавтракать, а там, если тебе действительно надо идти, то ступай. Взгляни только! Мы ведь уже дошли до самого дома. По крайней мере, проводи хоть свою тетку до двери.

На последнее Ричард согласился. Она плохо представляла себе, чего от него требует. Две его золотые минуты расплавились и канули в небытие. Это были драгоценности, и чем дальше, тем они становились дороже, им уже не было цены, это была кровь от его крови! Никому, даже самым близким, даже самым милым сердцу друзьям он больше уже не отдал бы ни одной. Жребий брошен! Перевозчик, отчаливай!

– До свидания! – крикнул он, простившись со всеми троими одним кивком головы, и умчался прочь.

Они следили за тем, какие стремительные, сильные движения уносили его от их дома. Это была сама решимость в действии. Миссис Дорайя, как то с нею бывало всегда, когда ее не слышал брат, принялась поносить Систему:

– Поглядите только, к чему приводит это нелепое воспитание! Мальчик и в самом деле не умеет себя вести так, как подобает обыкновенным людям. То ли у него назначена какая-то глупая встреча, то ли он помешался на какой-нибудь нелепой, придуманной им самим затее, и вот теперь ради этого он жертвует всем на свете! Это, видимо, и есть то, что Остин называет сосредоточенностью. На мой взгляд, это нисколько не возвышает человека, напротив, это может привести его к совершеннейшему безумию – так я и скажу Остину сама. Пора уже серьезно поговорить с ним о его сыне.

– Это же паровой котел, милая тетушка, – сказал Адриен. – Никакой он не мальчик, не мужчина, а паровой котел. А с тех пор как он здесь, в городе, он, как видно, находится под высоким давлением – он пропадает где-то целыми днями и чуть ли не ночами.

– Он сошел с ума! – изрекла миссис Дорайя.

– Вовсе нет. Мастер Ричи очень подтянут и насторожен – не меньше, чем готовящиеся к осаде Трои. Нам никому за ним не угнаться. Даже мне.

– В таком случае, я могу только поражаться тому, как он себя ведет.

Адриен попросил ее пока что не удивляться и подождать момента, который скоро наступит.

Здравый смысл подсказал им всем, что ставить семейство Фори в известность о том, как невежлив их столь многообещающий родич, им не следует. Клара ушла к себе. Когда миссис Дорайя заглянула к ней в комнату, она увидела, что дочь держит какой-то предмет и внимательно его рассматривает; при появлении матери она тут же зажала его в руке.

Когда та спросила ее, почему она не разделась внизу, Клара ответила, что ей вовсе не хочется есть. Миссис Дорайя принялась сетовать на то, что у дочери такой неподатливый организм, что никакие дозы железа на него не действуют, и, встав перед зеркалом, сказала:

– В таком случае, раздевайся здесь, дочь моя, и приучайся сама заботиться о себе.

Она сняла шляпу, отчего ее пышные волосы рассыпались по плечам, и продолжала тараторить о Ричарде, его красивой внешности и странном поведении. Клара то разжимала, то снова сжимала руку и выглядела не то задумчивой, не то рассеянной. Она даже не пошевельнулась, чтобы раздеться. Горькая складочка появилась с одной стороны бледных губ; грудь ее мерно вздымалась от глубоких вздохов.

Миссис Дорайя, после того как зеркало заверило ее, что она уже готова, подошла к дочери.

– Знаешь что, милая моя, – сказала она, – ты что-то уж очень беспомощна. Нужен целый десяток горничных, чтобы ухаживать за тобой. Что же с тобой будет? Не иначе как придется выдать тебя замуж за миллионера… да что с тобой такое, дитя мое?

Клара разогнула свои плотно сжатые пальцы, словно для того, чтобы на что-то взглянуть; на обтягивавшей ее ладонь зеленой перчатке лежал маленький золотой ободок.

– Обручальное кольцо! – вскричала миссис Дорайя, с явным любопытством вглядываясь в эту диковину.

На бледно-зеленой перчатке Клары вдруг – обручальное кольцо!

Вопросы о том, где, когда и как она нашла это кольцо, посыпались на голову девушки один за другим, а та могла только ответить: