Ураган

— Так вот, значит, какие ты речи ведешь, старая ведьма! — закричал возчик. — Я тебе покажу, как в деревне контрреволюцию разводить!

— Вяжи ее! — вмешался старик Чу, подскакивая к старухе.

— Я раньше глупая была, — с жаром продолжала Лю Гуй-лань, — думала, раз я живу в их семье, то как бы худо они ни относились ко мне, не стоит про них рассказывать другим людям. А теперь все расскажу… Вот, глядите…

Лю Гуй-лань быстро расстегнула пуговицы халата и обнажила плечо, на котором ясно обозначился багровый рубец.

— Это она хватила меня по плечу мотыгой. Все говорила, что я ленивая. Семь дней из-за этого я на кане пролежала, семь дней на ноги встать не могла. — Лю Гуй-лань запахнула халат. — Теперь она меня на новогодние праздники зовет, а вот тогда, когда я лежала и плакала от боли, она даже доктора не позвала, только ругалась: «Чего притворяешься. Время горячее, работы много, а ты, лентяйка, даром чумизу ешь. Подумаешь — больно! Хоть бы ты скорей подохла!» Вот как меня в этой семье любили да жаловали…

Слова эти подняли бурю негодования. Старики Сунь и Чу уже подступили к перепуганной старухе, чтобы связать ее, но подошел Го Цюань-хай и остановил расправу:

— Бить и вязать не разрешается.

— То есть как не разрешается, ведь эта старая посудина против нашей демократической власти контрреволюцию разводит, — попытался возразить старый Сунь.

— Нет, подожди, — сказал Го Цюань-хай. — Пусть Лю Гуй-лань прежде сама все расскажет.

Лю Гуй-лань раскраснелась.

— Когда меня выдвинули в помощники старосты, встретимся мы, бывало, она и начинает кому-нибудь говорить: «Какая у нее там работа? Бегает в крестьянский союз только для того, чтобы поймать там любовника». Дочь часто ее одергивала: «Лучше молчи! Она активистка, еще донесет».

Го Цюань-хай подошел к старухе:

— Ты говорила это? Ругала нашу демократическую власть?

Старуха оглянулась. Комната была полна народу.

— Не говорила я такого… да мне и домой пора… — сказала она.

Но Го Цюань-хай задержал ее и сделал знак Чжан Цзин-жую:

— Отведи ее в группу по ликвидации неграмотности, пусть там допросят. Старуха не так проста, как прикидывается.

Когда Чжан Цзин-жуй привел старуху Ду в группу по ликвидации неграмотности, там шли занятия. Все окружили старуху и стали допрашивать: где спрятала оружие. Та не на шутку перепугалась:

— Нет у меня оружия. На что мне, старухе, оружие?

Но по лицу было видно, что она что-то скрывает.

— Так что же ты спрятала? А ну, говори!

— Есть у меня два золотых кольца… да и те не мои: жена Добряка Ду просила спрятать, а больше ничего нет.

— Куда ты их спрятала?

— Дома, дома спрятала. Сейчас же принесу, только не вяжите меня, не позорьте мое имя!

— Ладно, — усмехнулся вошедший Го Цюань-хай, — вязать не будем. Принеси кольца в крестьянский союз. А больше у тебя ничего нет?

— Нет, председатель, нет ничего.

— Смотри, если что утаишь, а мы найдем — худо тебе будет. Иди да о гоминдановских бандах и думать забудь. Они не придут, и старые времена тоже никогда не вернутся.

XVI

Сяо Ду принадлежал к числу мелких помещиков. Го Цюань-хай, хорошо знавший положение в каждом доме, считал, что имущества в семье Сяо Ду немного, и их не тронули. Однако после того как обнаружилось, что старуха спрятала золотые кольца жены Добряка Ду, все помещичьи приспешники попали под подозрение.

Деревенские активисты решили проверить как следует всех родственников и прихвостней помещиков. Потухший уже было огонь народного гнева вспыхнул с новой силой.

На новогодние праздники в крестьянском союзе проходили собрания. Было создано шесть новых групп, и в домах, где они работали, всю ночь горели масляные лампы. Заправку ламп поручили холостяку Хоу, квартировавшему когда-то у Чжан Фу-ина.

Хоу был бережлив и расчетлив и никак не мог примириться с таким безудержным расходом масла. Порою он недовольно бурчал, что, мол, эти чертовы лампы пьют масло, будто драконы воду, а иногда слышались его тяжкие вздохи:

— Вот и еще одна бутылка вышла. Ночи такие длинные, что только и знай подливай…

Оружия больше не находилось. Изредка попадалось золото, чаще серебро и материя, но очень немного. Все эти поиски были настолько утомительными, что люди валились с ног и на совещаниях часто засыпали, а еще чаще уходили домой, не дожидаясь конца.

Как-то раз ночью, войдя в один из домов, где горела лампа, Го Цюань-хай увидел у стола Хоу и старика Суня. Они его не заметили и продолжали беседовать.

— Ты все расстраиваешься… — говорил возчик.

— Да помилуй, старина Сунь, как тут не расстраиваться? Ведь такая пропасть масла уходит. Как нам, беднякам, можно столько тратить…

— Смотря на что тратить, — поучительно заметил возчик. — Но ты все же верно говоришь. Мы сейчас это масло не на дело, а на ерунду тратим, потому что работа наша выеденного яйца не стоит. Ценностей у помещиков уже не осталось. Мы просто «масло попусту выжигаем».

Замечание Суня показалось председателю правильным и метким, и на следующий день он послал нарочного в деревню Саньцзя, чтобы тот узнал у Сяо Сяна, как поступать дальше.

Сяо Сян сам был занят этим вопросом. Сообщения из других деревень подтверждали одно и то же: ценностей больше не было, и люди напрасно расходовали силы на их поиски.

«Старый Сунь, пожалуй, прав, — подумал начальник бригады, выслушав нарочного. — Стоит ли «выжигать масло попусту»?

Эти слова поразительно точно характеризовали положение. Сяо Сян вспомнил, как кто-то однажды сказал ему, что руководитель должен ко всему прислушиваться, и особенно к словам обыкновенных простых людей. «Выжигать масло попусту» — вот как раз то, что сейчас происходит. Сяо Сяну вспомнился веселый балагур возчик и его занимательные рассказы про медведя. Он невольно улыбнулся и вполголоса сказал самому себе:

— Про медведя — это, конечно, чепуха, а вот «выжигать масло попусту» — интересная мысль. Действительно, пора переходить к новым формам работы.

Во всех случаях, когда возникали какие-либо затруднения, Сяо Сян неизменно обращался к статьям Мао Цзе-дуна и всегда находил в них нужный ответ. «Учиться у масс и тщательно контролировать низовых руководителей», — таков был смысл ответа.

Сяо Сян тотчас же составил доклад комитету партии и написал двум товарищам, работающим в уездном комитете. Запечатав пакеты, он приказал Вань Цзя свезти их в уездный город.

Затем он разослал милиционеров по деревням района предупредить активистов, в том числе и старика Суня, чтобы на следующий день все пришли на общее собрание.

На следующий день, после завтрака, активисты из разных деревень начали стекаться в Саньцзя.

До начала собрания начальник бригады прошелся по деревне и поинтересовался тем, что думают крестьяне о дальнейших поисках припрятанного помещиками имущества.

Одни уверяли, что если поиски продолжить, то можно будет еще кое-что найти. Другие придерживались иного взгляда, утверждая, что если у помещиков еще что и осталось, то такая мелочь, которой не окупить затраченного времени. Они советовали заняться лучше промыслом, заготовкой топлива и подготовкой к весенним полевым работам.

На собрании было много споров. Но все выступавшие возвращались к одному и тому же вопросу: продолжать поиски или прекратить их? Больше всех говорил и размахивал руками старый Сунь. Некоторые его суждения выслушивались со вниманием, а иные, как всегда, вызывали веселый смех.

Сяо Сян, сидя у стола, записывал речи выступавших. Наконец он отложил ручку в сторону и обратился к собранию:

— Я хочу задать один вопрос: ради чего мы, собственно, боремся с феодализмом?

Ответы поступили разные.

Одни считали, что для того, чтобы отомстить за обиды, нанесенные помещиками простому люду и добить помещиков, другие — для того, чтобы уничтожить эксплуатацию и разделить землю, третьи — чтобы спать на теплых канах, хорошо жить и есть по праздникам пельмени.