Фараон Мернефта

На глазах у врагов погибла многочисленная и храбрая армия, испытанные военачальники и наш царь, великодушный и доблестный Мернефта. Инстинктивно мои товарищи окружили меня тесной группой. Мы не хотели отдаться в плен и собирались дорого продать свою жизнь, но в эту минуту к нам подошел Мезу.

— Воины египетские, — сказал он своим звучным голосом, — я дарую вам жизнь и свободу. Возвращайтесь на родину известить нового фараона и сообщите, как всемогущий Бог, пославший меня, защищает свой избранный народ.

Спустя несколько часов, мрачные и удрученные, мы переправились через морской рукав и возвратились в египетский стан, где оставались рабы, служители и обоз, охраняемый несколькими резервными отрядами.

Со стоном бродил я между бесчисленными рядами палаток, хозяева которых погибли в морских волнах. Я взглянул на голубой, затканный золотом шатер, где провел с фараоном последние часы его жизни и где еще лежал труп Радамеса. Теперь оба: и он, и предатель — сошли в царство теней...

Мало-помалу сошлись в лагерь рассеянные отряды войска, печальные остатки блестящей армии Мернефты, и слезы их смешались со слезами рабов и служителей. Надо было покинуть это злополучное место. С общего согласия я принял начальство и, как только взошло солнце, приказал строиться в путь караваном. Чувствуя себя слабым и нездоровым, я сел на верблюда и подал знак к отъезду.

Медленно потащились мы в обратный путь на родину, где появление наше должно было вызвать только вопли отчаяния и потоки слез. Цвет египетского дворянства погиб, и мысль о скорби всех этих благородных семейств, потерявших сыновей, отцов, братьев и мужей, как ножом резала мне сердце, словно дело шло о самых близких моих родных.

Приблизившись к египетской границе, я оставил свой печальный караван и с несколькими товарищами поехал вперед, чтобы поскорее известить нового фараона обо всем случившемся. Сердце мое тягостно замирало при мысли явиться к Сети вестником такого злополучия и описывать ему убийственную катастрофу, лишившую его отца, войска и цвета нации. Прибывши в Танис, мы, как были, запыленные и разбитые усталостью, направили коней прямо во дворец.

С тяжелым сердцем обратился я к начальнику телохранителей и попросил его немедленно проводить нас к царевичу Сети. Один из офицеров повел нас на обширную плоскую кровлю, где молодой регент, исхудалый и бледный как тень, сидел у стола и внимательно читал папирус, который ему предстояло подписать. Несколько пожилых коронных советников почтительно окружали царевича, отмечая его краткие распоряжения в своих записных книжках.

Услышав доклад обо мне, Сети быстро поднялся с места.

— Как, это ты, Нехо? — воскликнул он. — Что значат твоя угрюмая бледность и уныние твоих товарищей? Что возвещаете вы мне, несчастье, поражение? Да говори же наконец, говори и не терзай мне сердце змеями сомнения и тоски. Что с отцом моим?

Залившись слезами, я простерся ниц и, воздев к нему руки, воскликнул дрожащим голосом:

— Сети, сын Ра, податель жизни и радости, наш повелитель и фараон, да пошлют тебе боги здравие, долгоденствие и славу!

Царевич помертвел и судорожно прижал руки к своей раненой груди.

— Что ты говоришь, несчастный? Какой титул ты мне даешь? Разве отец мой умер?

— Славный фараон Мернефта погиб со всей своей армией, не успев даже обнажить меча.

Сети зашатался и упал бы, если б пораженные и трепещущие сановники не поддержали его и не усадили в кресло. Через минуту он открыл глаза и произнес глухим, но твердым голосом:

— Говори, я хочу знать всё!

Задыхаясь от горестного волнения, я подробно описал ему невероятную катастрофу, которой был свидетелем.

Тогда Сети приказал возложить на себя царские регалии, надел корону Верхнего и Нижнего Египта и в сопровождении сановников и свиты вышел на плоскую кровлю, обращенную на площадь. Приветственные клики, смешанные с рыданиями, встретили его появление.

Он возвестил об ужасном бедствии, постигшем страну, и повелел народу, следуя примеру своего нового фараона, с покорностью преклонить главу перед волею бессмертных. Затем молодой царь удалился для необходимых совещаний с советниками короны, а мы получили разрешение отправиться по домам.

Радостные слезы всех моих близких и влажный, сияющий взор Хэнаис дали мне почувствовать, что жизнь имеет еще для меня некоторую цену.

Успокоившись немного и рассказав семье все, что произошло, я решился посетить Омифера, чтобы уведомить его о смерти Радамеса. Но когда мои носилки остановились у его дома, навстречу вышел дворецкий и сказал, что, по выступлении армии в поход, Омифер переехал на свою дачу, довольно далеко от города. Только на следующий день я собрался съездить в загородный дом Омифера. Я догадался, что причиной этого строгого затворничества было присутствие Смарагды, скрывавшейся у него, так как ее никто не встречал все это время и она не появлялась в палатах Мены. Одна из сестер Радамеса умерла от чумы, а мать еще лежала в постели, тяжело больная. Я был уверен, что привезенная мной новость доставит мне у Омифера самый радушный прием.

Встретивший меня старый невольник только после долгих переговоров решился доложить господину о моем прибытии. Омифер вышел ко мне удивленный и встревоженный.

— Это ты, Нехо? — воскликнул он, бледнея. — По какому случаю ты уже вернулся из армии и что ты хочешь мне сказать?

Я вкратце объяснил ему все. Сильно взволнованный, он схватил меня за руку и сказал:

— Смарагда здесь. Пойдем к ней, пусть и она услышит подробности этих ужасных происшествий.

Он провел меня на маленькую террасу, где молодая женщина, также в беспокойстве, сидела за завтраком. Омифер бросился к ней, прижал ее к груди и проговорил, задыхаясь от волнения:

— Наконец-то ты свободна и будешь моей законной женой.

Смарагда вскрикнула:

— Радамес умер?

— Да, — отвечал я, — и очень печальною смертью.

Я сел и рассказал все подробности потрясающих событий, совершившихся на моих глазах.

Смарагда слушала меня, закрыв лицо руками и проливая слезы.

Спустя несколько месяцев Омифер и Смарагда отпраздновали свою свадьбу и переехали в Фивы.

Моя собственная любовь также увенчалась браком. Кроткий, прекрасный, уживчивый характер Хэнаис мало-помалу приобрел ей любовь всех моих родных. Когда я заговорил о нашем браке, отец мой не возражал, а мать легко уступила моим просьбам. Итак, Хэнаис сделалась моей женой, и в течение восьми лет наша супружеская жизнь была лишь одним долгим временем счастья, но по рождении дочери, нашего третьего ребенка, подруга моя умерла, оставив меня в отчаянии.

Один из моих друзей, видевший мучение, причиненное мне невозвратной потерей, посоветовал мне отдать бальзамировать тело усопшей одному ученому магу, который жил за городскими воротами и владел секретом так удивительно приготовлять мумии, что они вполне походили на живые тела.

Слова приятеля оживили меня немного. Мне оставалось утешение — все время созерцать прелестное лицо своей возлюбленной жены таким, каким оно было при ее жизни. Не теряя ни минуты, я сел в носилки и приказал нести себя в жилище мага.

Носильщики мои остановились пред пещерой, высеченной в скале. У входа ее сидел мальчик-негр. На вопрос мой он отвечал, что мудрый Колхис принимает, и позвал другого черного подростка проводить меня.

Мы прошли обширный грот, наполненный сушеными травами, лекарственными сосудами разной величины и какими-то странными инструментами, потом маленький коридор со сводом и проникли во второй, меньший грот, освещенный несколькими факелами и почти пустой.

У большого стола из серого камня сидел мудрец и при свете лампы читал папирус. Увидев меня, он поднялся с места и поглядел мне в лицо испытующим взором. Это был человек высокого роста, тонкий, худощавый и несколько сгорбленный. Мы раскланялись, и он осведомился о цели моего посещения. Я вздрогнул и с любопытством посмотрел на него.

Этот металлический голос, бледное лицо с резкими, угловатыми чертами и глубокие, мрачные глаза напомнили мне что-то знакомое. Что я их встречал, я был убежден, но когда и где — не мог вспомнить. Он, по-видимому, меня не признал и с точностью перечислил условия, на которых брался бальзамировать тело Хэнаис. Я согласился, не торгуясь, и обещал прислать тело жены в эту же ночь.