Сталки и компания

чился.

– Ни единого пятна на нашей репутации, – сказал Жук. – Все это было неприятно, падре, очень неприятно.

– А теперь сосредоточьтесь и подумайте над тем, что я скажу, mes enfants{[81]}. Именно ваша репутация и привела меня сюда. Выражаясь языком малышни, что вы там нафигачили в классе мистера Праута? Тут не над чем смеяться. Он говорит, что вы настолько снизили моральный уровень класса, что ему пришлось отправить вас назад в комнату. Это правда?

– Все правда до единого слова, падре.

– Не дерзи, Турок. Послушайте. Я говорил вам очень часто, что никто в школе не имеет такого влияния, хорошего или дурного, как вы. Вы знаете, я не веду разговоры о моральных и этических нормах, потому что я не верю, что молодой представитель человеческой породы не может удержаться в их рамках. Все равно, я не хочу думать, будто вы развращаете малолеток. Не перебивай, Жук. Послушайте, мистер Праут получил сигнал, что вы каким-то образом развращаете своих товарищей.

– Мистеру Прауту поступает так много сигналов, падре, – устало ответил Жук. – Этот был о чем?

– Так, он говорит, что слышал, как ты шепотом рассказывал какую-то историю в темном классе. А Оррин, приоткрыв дверь сказал: «Замолчи, Жук, это отвратительно». Ну?

– Помните книгу «Осажденный город» Маргарет Олифант{[82]}, которую вы мне давали почитать в прошлом семестре? – спросил Жук.

Падре кивнул.

– Я кое-что пересказывал оттуда. Только вместо города я взял колледж, в тумане... осажденный призраками мертвых детей, которые вытаскивают учеников из кроватей. Все имена реальны. Ты произносишь их шепотом, ну, вы понимаете, с именами. Оррину это очень не понравилось. Никто не дал мне рассказать все до конца. А в конце становится просто ужасно.

– Но почему же ты не объяснил все это мистеру Прауту, чтобы у него не было впечатления...

– Падре-сахиб, – сказал Мактурк, – нет ни малейшего смысла объяснять что-либо мистеру Прауту. Если у него не сложилось одно впечатление, то тут же сложится другое.

– Он делает это из лучших побуждений. Он ведь in loco parentis, – пробормотал Сталки.

– Вот черти! – ответил преподобный Джон. – А я правильно понимаю, что... ростовщичество – это еще одно из впечатлений преподавателя?

– Ну... тут мы немножко помогли, – сказал Сталки. – Я действительно должен Жуку два шиллинга и четыре пенса, по крайней мере, Жук говорит, что я должен, но я и не собирался ему отдавать. Потом мы слегка поспорили на лестнице, а тут... тут неожиданно подскочил мистер Праут. Вот как оно было, падре. Он дал мне деньги широким жестом (хотя все равно вычел их из моих карманных расходов), а Жук дал ему долговую расписку. Я не знаю, что произошло потом.

– Я был чересчур откровенен, – сказал Жук. – У меня всегда так. Понимаете, падре, у него сложилось некоторое впечатление, и, наверное, мне следовало бы это впечатление исправить, но разве я мог быть абсолютно уверен в том, что в его корпусе никто не дает деньги взаймы? Я подумал, что старосты должны знать об этом больше, чем