Дороги свободы. I.Возраст зрелости

Даниель казался растерянным.

– Тем лучше, – сказал он сухо. – А я боялся, что ты рассердишься.

Матье повернулся и неуверенно посмотрел на него, он понял, что Даниель рассчитывал на его гнев.

– Действительно, – сказал он, – я должен был рассердиться, это было бы нормально. Заметь: возможно, это еще придет. Но сейчас я просто ошарашен.

Он осушил бокал, сам удивляясь тому, что не особенно сердится.

– И часто ты у нее бываешь?

– Нерегулярно, примерно раза два в месяц.

– Но о чем вы говорите?

Даниель вздрогнул, глаза его заблестели.

– Ты что, собираешься предложить нам темы для бесед? – вымолвил он мягчайшим тоном.

– Не сердись, – примирительно сказал Матье. – Это так ново, так неожиданно... это меня почти забавляет. Но у меня нет дурных намерений. Значит, это правда? Вы любите беседовать? Ну не злись, прошу тебя, я пытаюсь понять, о чем же вы говорите?

– Обо всем, – холодно сказал Даниель. – Очевидно, Марсель не ждет от меня слишком возвышенных разговоров. Зато она просто отдыхает.

– Но это невероятно, вы такие разные.

Ему не удавалось отделаться от диковинной картины: Даниель со своими китайскими церемониями, притворными комплиментами и благородством в стиле Калиостро, со своей широкой африканской улыбкой, а напротив него – Марсель, напряженная, неловкая и преданная... Преданная? Напряженная? Нет, не так уж она напряжена: «Приходите, Архангел, мы ждем вашего визита». И это написала Марсель; это она упражнялась в неповоротливых любезностях. Впервые Матье почувствовал, что его коснулось что-то вроде гнева. «Она мне врала, – ошеломленно подумал он. – Она мне врет уже полгода». Он продолжал:

– Меня так удивляет, что Марсель что-то от меня скрыла...

Даниель не ответил.

– Это ты попросил ее молчать? – спросил Матье.

– Я. Я не хотел, чтобы ты направлял наши отношения. Но теперь, когда я ее достаточно давно знаю, это уже не так важно.

– Значит, это ты попросил ее молчать? – немного спокойнее повторил Матье. – И она охотно согласилась?

– Это ее очень удивило.

– Да. Но она не отказалась.

– Нет. Она не видела в этом ничего преступного. Помню, она засмеялась и сказала: «Это вопрос совести». Она считает, что я люблю окружать себя тайной, – добавил он со скрытой иронией, которая была очень неприятна Матье. – Сначала она называла меня Лоэнгрином. Потом, как видишь, ее выбор остановился на Архангеле.

– Да, – буркнул Матье. Он подумал: «Даниель смеется над ней» – и почувствовал себя униженным за Марсель. Трубка его погасла, он протянул руку и машинально взял оливку. Это было серьезно: он не чувствовал себя достаточно удрученным. Его охватило умственное оцепенение – так случается, когда вдруг обнаруживаешь, что ошибался сразу во всем... Но раньше в нем было нечто живое, и оно бы закровоточило. Он тусклым голосом произнес:

– Мы друг другу говорили все...

– Это ты так думаешь, – возразил Даниель. – Разве можно говорить все?

Матье раздраженно пожал плечами. Но злился он главным образом на себя.

– А это письмо! – сказал он. – «Мы ждем вашего визита»! Мне кажется, что я открываю для себя другую Марсель.

Даниель испугался.

– «Другую Марсель», куда тебя занесло! Послушай, не будешь же ты из-за какого-то ее ребячества...

– Ты сам меня недавно упрекнул в том, что я слишком серьезно все воспринимаю.

– Ты бросаешься из одной крайности в другую, – упрекнул Даниель. Он продолжал с видом сердечного понимания: – Ты слишком доверяешь своим суждениям о людях. Эта маленькая история доказывает только, что Марсель сложнее, чем ты думал.

– Может быть, – проговорил Матье. – Но тут есть другое...

Марсель была виновата, и он боялся дать волю гневу: нельзя терять доверия к ней именно сегодня, когда он, вероятно, будет вынужден принести ей в жертву свою свободу. Ему необходимо уважать ее, иначе все слишком осложнится.

– Впрочем, – сказал Даниель, – мы все время собирались тебе признаться, но так нелепо было выглядеть заговорщиками, что мы откладывали это со дня на день.

«Мы»! Он говорил «мы»; другой мог употреблять «мы», говоря ему о Марсель. Матье неприязненно посмотрел на Даниеля: наступило время его ненавидеть. Но Даниель был, как всегда, обезоруживающе мил. Матье резко спросил:

– Почему она так поступила?

– Но я же тебе говорил, – ответил Даниель, – потому что я ее об этом попросил. И потом ее, видимо, забавляло, что у нее есть от тебя тайна.

Матье покачал головой.

– Нет. Здесь что-то другое. Она не просто так это сделала. Почему она так поступила?

– Но... – начал Даниель, – я полагаю, что не всегда удобно жить в твоем сиянии. Она нашла для себя тенистый уголок.

– Она считает, что я ее подавляю?

– Она мне не сказала этого определенно, но так я ее понял. Чего ты хочешь, ты сила, – добавил он, улыбаясь. – Заметь, что она восхищается тобой, она восхищается твоим принципом жить в прозрачном доме и постоянно оглашать то, о чем обычно молчат; но это ее истощает. Она тебе не говорила о моих визитах, потому что боялась, что ты вторгнешься в ее чувства ко мне, заставишь ее дать им название, разрушишь их и потом будешь выдавать по крохам. Ты ведь знаешь: чувства нуждаются в тайне... Это нечто смутное, трудноопределимое...

– Она тебе так сказала?

– Да. Она мне так сказала. Она мне сказала: «Меня забавляет, что с вами я совсем не знаю, куда иду. С Матье я это знаю всегда».

«С Матье я это знаю всегда». Совсем как Ивиш: «С вами никогда не боишься непредвиденного». Матье затошнило от отвращения.

– Почему она никогда не говорила обо всем этом со мной?

– По ее словам, только потому, что ты у нее никогда не спрашиваешь.

Это была правда. Матье опустил голову: каждый раз, когда нужно было углубиться в чувства Марсель, его охватывала неодолимая лень. Заметив тень в ее глазах, он только пожимал плечами: «Полно! Если б что-то было, она бы мне сказала, она мне говорит все. И это я называл своей верой в нее. Я сам во всем виноват».

Он встряхнулся и резко сказал:

– Почему ты признался мне именно сегодня?

– Но ведь все равно рано или поздно пришлось бы. Этот уклончивый ответ как бы подстегивал его любопытство. И Матье хорошо понял намерение Даниеля.

– Почему сегодня и почему ты? – продолжал он. – Было бы... естественнее, если бы первой мне сказала она.

– Ну, – Даниель деланно растерялся, – возможно, я ошибся, но ... я подумал, что речь идет о ваших общих интересах.

Хорошо. Матье напрягся: «Готовься к неприятностям, Матье, это только начало». Даниель продолжил:

– Я хочу тебе сказать правду: Марсель не знает, что я тебе все рассказал, и еще вчера была не уверена, что так скоро введет тебя в курс дела. Ты очень меня обяжешь, если тщательно скроешь от нее наш разговор. Матье невольно рассмеялся.

– Вот ты и обнаружил себя, Люцифер! Ты повсюду сеешь тайны. Еще вчера ты сговаривался с Марсель против меня, а сегодня просишь моего сообщничества против нее. Из тебя получается оригинальный предатель.

Даниель улыбнулся.

– Во мне нет ничего от Люцифера. А признаться меня побудило беспокойство, которое я испытал вчера вечером. Мне показалось, что между вами возникло серьезное недоразумение. Естественно, Марсель слишком горда и сама не скажет тебе об этом.

Матье крепко сжал бокал: он начинал понимать.

– Это по поводу вашей... – Даниель стыдливо запнулся, – вашей неприятности.

– А! – протянул Матье. – Ты сказал ей, что знаешь?

– Нет-нет. Я ей ничего не сказал. Она заговорила первой.

– Ага. – «Еще вчера, разговаривая со мной по телефону, она опасалась, что я ему скажу. И в тот же вечер сама ему все открыла. Одной комедией больше». – Так что?

– Все не так просто.

– Что дает тебе основание так думать? – сдавленно спросил Матье.

– Ничего определенного... ну, может, то, как она мне представила события.

– А что такое? Она сердится, что я ей сделал ребенка?