Дороги свободы. I.Возраст зрелости

В этом он не уступит, он не какой-нибудь Уртигер. Ивиш мягко сказала:

– Пожалуй, это правда, он вертит тобой, как остолопом.

Это была подлость; Борис констатировал это без злости: у Ивиш были добрые намерения, она хотела, чтобы он порвал с Лолой ради его же блага. Все всегда действовали ради блага Бориса. Только это благо видоизменялось вместе с персонами благожелателей.

– Я только делаю вид, что это так, – спокойно возразил он. – Такова моя тактика с ним.

Борис был задет за живое и поэтому злился на Матье. Он поерзал на скамейке, Ивиш с беспокойством посмотрела на него.

– Дурачок мой, ты слишком впечатлителен, – сказала она. – Тебе просто нужно представить, что она действительно умерла.

– Да, это было бы удобно, но я так не могу, – признался Борис.

– Чудно, – весело сказала она, – а я могу. У меня так: с глаз долой – из сердца вон.

Борис восхитился сестрой и замолчал: он чувствовал себя неспособным к такой душевной силе. Через некоторое время он сказал:

– Интересно, взял ли он деньга? Вот было бы здорово!

– Какие деньги?

– Деньги Лолы. Ему нужно пять тысяч франков.

– Да ну!

У Ивиш был заинтригованный и недовольный вид. Борис подумал, что лучше б было попридержать язык. Вообще-то они условились говорить друг другу все, но время от времени можно было делать маленькое исключение из правила.

– Ты, кажется, сердишься на Матье? – заметил он.

Ивиш поджала губы.

– Он действует мне на нервы, – сказала она. – Сегодня утром он пытался корчить из себя мужчину.

– Ага... – кивнул Борис.

Он не совсем понял, что Ивиш хотела этим сказать, но не подал виду: они должны понимать друг друга с полуслова, иначе очарование исчезнет. Наступило молчание, затем Ивиш резко произнесла:

– Пойдем отсюда. Терпеть не могу это кафе.

– Я тоже.

Они встали и вышли. Ивиш взяла Бориса за руку. Бориса явно подташнивало.

– Ты считаешь, он долго будет злиться? – спросил Борис.

– Да нет же, нет, – нетерпеливо заверила его Ивиш.

Борис с ехидцей сказал:

– Кстати, он злится и на тебя.

Ивиш засмеялась:

– Вполне возможно. Но об этом я пожалею позже. А пока что у меня другие заботы.

– Это верно, – смущенно проговорил Борис. – Ты здорово волнуешься?

– Чертовски.

– Из-за экзамена?

Ивиш передернула плечами и не ответила. Они прошли несколько шагов в молчании. Борис думал: действительно ли это из-за экзамена? Он бы этого хотел: так было бы нравственнее.

Он поднял глаза и увидел бульвар Монпарнас, осиянный сероватым светом, во всем его великолепии. Можно было подумать, что на дворе октябрь. Борис очень любил этот месяц. Он подумал: «В прошлом октябре я не был знаком с Лолой». И тут он почувствовал облегчение: «Она жива». В первый раз с тех пор, как он оставил ее труп в темной комнате, он почувствовал, что она жива, это было похоже на воскрешение. Он подумал: «Матье не будет на меня долго сердиться, ведь она не умерла». До этой минуты он знал, что она страдала, что она с тревогой ждала его, но это страдание и эта тревога казались ему какими-то застывшими и непоправимыми, как тревога и страдание умерших в отчаянии. Но здесь не то: Лола жила, лежала с открытыми глазами на своей кровати, в ней обитал живой гнев, подобный тому, который ею овладевал каждый раз, когда он опаздывал на свидание. Гнев, как и всякий другой, ну разве что чуть более сильный. Борис не имеет по отношению к ней тех неопределенных и грозных обязательств, которые налагают мертвые, но некие обязательства, смахивающие на семейные, все же были. Теперь Борис мог вспоминать лицо Лолы без ужаса. Это было не лицо покойницы, всплывающее в памяти, но лицо молодое и разгневанное, которое она обратила к нему вчера, крича: «Ты меня обманул, ты не видел Пикара!» В то же время он затаил злобу на эту мнимую покойницу, вызвавшую такие потрясения. Он сказал:

– Я не вернусь в свою гостиницу: она вполне способна туда заявиться.

– Тогда переночуй у Клода.

– Так я и сделаю.

У Ивиш возникла идея.

– Напиши ей. Это более пристойно.

– Лоле? Ну уж нет!

– Напиши.

– Я не знаю что.

– Я тебе составлю письмо, дурачок.

– Но для чего?

Ивиш удивленно поглядела на него.

– Как, разве ты не хочешь с ней порвать?

– Не знаю.

Ивиш казалась раздраженной, но не стала настаивать. Она никогда не настаивала, это было ее особенностью. Но так или иначе между Матье и Ивиш Борис должен был играть осторожно: сейчас желания потерять Лолу у него было не больше, чем ее увидеть.

– Посмотрим, – сказал он. – А пока нечего думать об этом.

На бульваре было хорошо, люди выглядели добряками, он их почти всех знал в лицо. На витринах «Клозри де Лила» играл веселый солнечный зайчик.

– Хочу есть, – сказала Ивиш, – пойду позавтракаю. Она вошла в бакалейный магазин Демариа. Борис ждал ее на улице. Он чувствовал себя слабым и растроганным, точно выздоравливающий, и прикидывал, о чем бы подумать, чтобы доставить себе маленькую радость. Внезапно его выбор пал на «Исторический и этимологический словарь воровского жаргона и арго». И он возрадовался. Словарь лежал теперь на его ночном столике, заполняя его целиком. «Это часть обстановки, – вдохновенно подумал он, – я искусно провел операцию». И поскольку счастье никогда не приходит одно, он подумал о ноже, вынул его из кармана и открыл. «Я везучий!» Он купил его только накануне, но этот нож уже имел свою историю, он пронзил плоть двух самых дорогих для него людей. «Он чертовски хорошо режет», – подумал Борис.

Мимо прошла какая-то женщина и пристально посмотрела на Бориса. Она была просто потрясающе хорошо одета. Борис обернулся, чтобы увидеть ее со спины: она тоже обернулась, и они с симпатией поглядели друг на друга.

– Вот и я, – сказала Ивиш.

В руках у нее были два больших яблока. Она потерла одно о свой зад и, когда оно стало совсем блестящим, впилась в него зубами, протянув другое Борису.

– Нет, спасибо, – отказался Борис. – Я не хочу есть. Он добавил:

– Ты меня шокируешь.

– Почему?

– Ты вытираешь яблоки о зад.

– Чтобы до блеска.

– Посмотри на ту женщину, ту, которая уходит, – сказал Борис. – Я ей понравился.

Ивиш с добродушным видом жевала.

– Где? – спросила она с набитым ртом.

– Вон там, – сказал Борис, – сзади тебя.

Ивиш обернулась и подняла брови.

– Красивая, – спокойно признала она.

– Видела, какие на ней шмотки? Клянусь тебе, у меня обязательно будет такая женщина, из высшего света. Это должно быть потрясающе.

Ивиш смотрела на удаляющуюся женщину. В каждой руке у Ивиш было по яблоку, казалось, она ей их протягивает.

– Когда я от нее устану, то передам ее тебе, – великодушно сказал Борис. Ивиш укусила яблоко.

– Еще чего!

Она взяла его за руку и резко увлекла за собой. На другой стороне бульвара Монпарнас был японский магазин. Они пересекли мостовую и остановились у витрины.

– Посмотри на те маленькие бокалы, – сказала Ивиш.

– Это для саке, – пояснил Борис.

– Что это?

– Рисовая водка.

– Я их куплю и сделаю из них чайные чашки.

– Они слишком маленькие.

– А я буду наливать много раз подряд.

– Или все шесть сразу.

– Да! – восторженно согласилась Ивиш. – Передо мной будет шесть маленьких чашечек, и я буду пить то из одной, то из другой.

Она слегка отошла назад и сквозь зубы страстно выдохнула:

– Так бы и закупила всю лавку!

Борис порицал вкус сестры, ее любовь к подобным безделушкам. И все-таки он захотел войти в магазин, но Ивиш его удержала.

– Не сегодня. Пошли.

Они направились вверх по улице Данфер-Рошро, и Ивиш сказала:

– Чтобы иметь полную – до краев! – комнату таких маленьких штучек, я бы продалась какому-нибудь старику.

– Ты не сумеешь, – строго ответил Борис. – Это целое ремесло. Ему надо учиться.

Они шли медленно, это были минуты счастья; Ивиш определенно забыла об экзамене, она была весела. В подобные мгновения Борису казалось, что они составляют одно целое. На голубом фоне неба плыли белые курчавые облака; листва деревьев отяжелела от дождя, пахло дымом, как на главной деревенской улице.