Чешские юмористические повести

— Господи, не случилось ли с ним чего? — сказал Франтик с расширенными от страха глазами.

Все вздрогнули. В самом деле, иначе никак нельзя объяснить его отсутствие. Ребят охватило отчаяние. Они вскочили с мест и бросились к дверям. Снаружи послышался продолжительный свист — судья извещал о начале второго тайма. Но клапзубовцы и бровью не повели. Их интересовало одно: что с отцом?

В этот момент старый Клапзуба появился в дверях.

— Отец! Отец!

Все радостно бросились к нему. Он стоял перед сыновьями слегка раскрасневшийся и с трудом отбивался от них.

— Ну-ну, черти сумасшедшие, погодите!

Они отступили, понимая, что он собирается им что-то сказать. И невольно опустили глаза. Но отец не сердился. Наоборот, его голос звучал мягко, даже слишком мягко.

— Погодите, ребятки, не задушите меня! Всему есть мера! Смотрел я, как вы играли. Очень хорошо, правда, очень хорошо. Такой чистой работы я у вас еще не видел…

Тоник подозрительно поднял глаза — этот сладенький тон ему совсем не нравился. А отец продолжал:

— В самом деле, игра на диво! Бег, сыгранность, а какие удары! Очень вы меня порадовали! Пришел ко мне один толстый джентльмен и сказал, что, мол, в Сиднее имеется клуб тяжеловесов от ста килограммов и выше. Они, мол, иногда тоже играют в футбол, так не согласитесь ли вы сыграть с ними в следующее воскресенье! Но раньше пусть, мол, немного отдохнут, чтобы быть достойными противниками. А затем явилась ко мне одна барышня и заявила, что здесь вводят игру в гандбол. И, дескать, может, вам это было бы приятнее и сподручнее, чем путаться с футболом. А кроме того, я слышал, как две старенькие бабушки спорили, так ли часто во времена их молодости теряли мяч, как нынешние европейцы…

— Отец!..

Это был скорее вопль, чем возглас. Все всхлипнули от ярости. Старый Клапзуба не выдержал язвительного тона. Он растаял и размяк.

— Трубку Его английского Величества я перекусил из-за вас. Черт побери, команда, что я скажу матери?..

Ребята не могли больше выдержать и выскочили наружу, где судья свистел уже сердито, а трибуны орали, требуя разгрома чехов. Прежде чем выйти из коридора, Тоник остановился:

— Ребята… Боже мой!..

Наступило последнее «быть или не быть!» Все чувствовали значительность его слов. Вытерли рукавом глаза и молча пожали друг другу руки. Это было больше, чем присяга.

И пошли, и стали играть.

Их игра была потрясающа и сокрушительна, как ураган. Были моменты, когда австралийцы останавливались на бегу, чтобы посмотреть, что же, собственно, происходит вокруг. Атака белых? Восемь человек вихрем носились по полю, и где-то между ними летал мяч, не видимый до тех пор, пока не попадал в сетку ворот. Защита? Одиннадцать человек, как белая стена. Комбинации? Они были просто непостижимы. Их даже невозможно было разглядеть среди этой бешеной гонки от ворот к воротам. На трибунах и в ложах народ почти не дышал. Это уже не одиннадцать игроков играли мячом, это сам мяч ожил, заколдованный, наделенный дьявольской волей победить во что бы то ни стало молодой континент. Мяч без конца метался, прыгал взад и вперед, вправо и влево, вверх и вниз, ускользал от австралийцев, льнул к белым, прыгал туда, где красных было меньше всего, лез вперед, то просто катился, то летел со свистом, этот маленький круглый дьяволенок, состоявший на службе у белой команды.

Первый гол был забит на третьей минуте. Он даже не был забит — просто Карлик, опередив мяч, внес его в ворота на груди. Второй гол забил Пепик после комбинации с крайними нападающими: поданный с края мяч, попрыгав на верхней планке, изменил направление и опустился в сетку. Третий гол забил Тоник с тридцати метров, когда никто этого не ожидал. Четвертый с угловой подачи забил головой Франтик. Самый красивый и удивительный — пятый — гол можно и сейчас увидеть в кинематографическом архиве Федерации. Это был пушечный удар Иржи, и вратарь, выскочив из ворот, упал прямо на мяч. Вытянувшись в струнку, он закрыл его собою, но удар был настолько силен, что мяч, преодолев вес тела вратаря и инерцию его падения, повернул великана в воздухе на девяносто градусов. Когда несчастный упал на землю, он оказался уже не возле ворот, а перпендикулярно к ним; ноги — снаружи, туловище — в воротах, и мяч в его руках тоже находился там. Шестой гол обалдевшие австралийцы забили себе сами. Следующие четыре судья не засчитал якобы из-за положения вне игры. Оставшихся восьми минут хватило на то, чтобы Пепик и Славик забили седьмой, восьмой и девятый голы.

— Отец, где ваш клуб тяжеловесов? — кричали сияющие клапзубовцы, проходя в раздевалку мимо председательской ложи.

— Они лопнули, мальчики, лопнули все до единого, окаянные чемпионы мира!

Так славно закончился матч на первенство мира, который клапзубовцы считали для себя последним.

Но они ошиблись.

У «Арго» — обыкновенного почтового парохода тихоокеанской компании, который регулярно обслуживал линию Сан-Франциско — Окленд — юго-восточная Австралия, рейс был весьма беспокойный. Пароход отплыл из Гонолулу на Сандвичевых островах при хорошей погоде и по расписанию должен был через семь дней прибыть в Паго-Паго на острове Тутуила архипелага Самоа. На четвертый день «Арго» пересек экватор, но отметить это событие, как положено, морякам и пассажирам не удалось, потому что утром начался шторм, который загнал почти всех пассажиров в каюты. Только самые выносливые, привязав себя кто к чему, остались на палубе и, сопротивляясь бешеным ударам ветра, наблюдали ярость страшных волн, которые налетали друг на друга и все вместе обрушивались на качающееся, дрожащее судно. Говорили, что никогда не бывало такой бури в этих широтах, куда муссоны,— граница их проходила на параллели острова Фиджи,— не достигают. «Арго» с трудом пробивался сквозь взлетающие и падающие водные громады и под страшным натиском западного вихря не мог удерживать свой курс на юго-запад.

— Нас отнесло далеко на восток,— сообщил в полдень капитан В. Н. Гриндстон группе промокших и истерзанных ветром, но еще упорствующих пассажиров.— «Арго» — надежный пароход, но в такую бурю лучше идти по ветру.

— Здесь, по крайней мере, есть куда идти,— крикнул в ответ некий господин Скрудж, плывший по этому маршруту уже двадцать второй раз.— Не хотел бы я оказаться сейчас между Новой Каледонией и Соломоновыми островами. Там нас давно разбило бы вдребезги.

Капитан Гриндстон только кивнул в ответ, приложил пальцы к фуражке и, воспользовавшись паузой между порывами вихря, направился к трюму. Но ушел он недалеко. Когда капитан проходил мимо каюты телеграфиста, дверь ее распахнулась, и телеграфист позвал его к себе. Капитан пробыл там минут восемь и, выйдя, пошел уже не в трюм, а быстрым шагом направился к капитанскому мостику.

— Что-нибудь случилось, капитан? — окликнул его господин Скрудж, когда капитан шел мимо пассажиров.

— Получил кое-какие известия,— крикнул капитан.— Спуститесь в салон, я приду туда и расскажу.

Все спустились вниз, где было душно, но можно было разговаривать, и стали ждать. Гриндстон пришел сравнительно скоро. Все налетели на него с расспросами. Он сначала вынул из кармана бумагу и только потом ответил:

— Очень сожалею, господа, но нам придется еще задержаться. Я только что получил телеграмму: пароход «Тимор» просит помощи. Он налетел на рифы где-то вблизи острова Манихики.

— Вы, конечно, откликнетесь на их призыв, капитан? — спросил достопочтенный Г. Л. Фишер, который возвращался с канадского съезда друзей Всемирной благотворительности.

— Я уже отдал команду. Думаю, что никакой другой пароход не сможет помочь «Тимору».

— Когда вы рассчитываете подойти к нему? — спросил господин Скрудж.

— В лучшем случае завтра в полдень!

— Господи! А выдержит ли «Тимор» так долго? — не отставал Фишер.

— Трудно сказать, но я телеграфировал им, что идем на помощь.

— Вы знаете этот пароход, капитан?