Миссис Крэддок

Доктор Рамзи открыл рот и рухнул в кресло; он смотрел на Берту, как на припадочную.

— Черт побери, вы ведь это не всерьез?

Она раздраженно топнула ногой.

— Разумеется, всерьез. Или, по-вашему, я тоже дура? Мы несчастливы уже не первый год, и дальше так продолжаться не может. Если бы вы знали, как я мучилась, когда все поздравляли меня и говорили, что рады видеть меня счастливой! Порой я до крови впивалась ногтями в ладони, чтобы во весь голос не крикнуть правду.

Берта ходила взад-вперед по комнате и в конце концов дала выход чувствам. По ее щекам текли слезы, но она не обращала на них внимания, фонтанируя жгучей ненавистью.

— О, я пыталась любить его. Вы же знаете, как я любила, как обожала Эдварда когда-то. Я бы охотно положила к его ногам всю жизнь, сделала все, о чем бы он ни попросил. Я угадывала каждое желание Эдварда, с радостью считала себя его покорной рабой. Но этот человек растоптал мою любовь, уничтожил ее до последней крупицы, и теперь я лишь презираю его, да, презираю. Бог свидетель, я пыталась его любить, но он слишком глуп!

Последние слова вырвались у Берты с такой силой, что доктор Рамзи вздрогнул.

— Берта, голубушка!

— Я знаю, вы все считаете, что Эдвард замечательный. Сколько лет уже мне забивают уши, расхваливая его. Но человека не узнаешь как следует, пока не поживешь с ним под одной крышей, пока не увидишь, каков он в разных настроениях, в разных обстоятельствах. Я знаю мужа, как никто другой, и говорю вам, что он абсолютный болван! Вы не представляете, до чего он глуп. Эдвард — совершенно безмозглый тип, он до смерти мне надоел.

— Берта, прошу, успокойтесь. Вы, по обыкновению, сильно преувеличиваете и говорите бог знает что. Небольшие размолвки с супругом — нормальное явление. Ей-ей, мне потребовалось двадцать лет, чтобы притереться к жене.

— Ради всего святого, не впадайте в нравоучения! — вспылила Берта. — За пять лет я сыта ими по горло. Наверное, я относилась бы к Эдварду лучше, не будь он вечным праведником. Он так кичится своими моральными устоями, что меня уже тошнит! Из-за него любая добродетель кажется мне уродливой. Признаюсь, для разнообразия прямо так и хочется немного порока. Доктор, если бы вы только знали, как нестерпимо скучен по-настоящему хороший человек! Теперь я хочу свободы. Клянусь, рядом с Эдвардом я больше не выдержу.

Берта снова встала и принялась возбужденно ходить по комнате.

— Боже правый, — простонал доктор Рамзи, — я ничего не понимаю.

— Я и не рассчитывала, что поймете. Знала, что все закончится поучениями.

— Чего вы от меня хотите? Чтобы я поговорил с вашим мужем?

— Нет, нет! Я говорила с ним тысячу раз, все без толку. Думаете, после вашего разговора он начнет меня любить? Он не способен к этому, самое большее, что Эдвард может дать, — это уважение и привязанность. Господи, да на что мне его уважение? Знаете, для того чтобы любить, нужно обладать хоть каким-то умом, а у Эдварда его нет! Повторяю, он глупец! Когда я думаю о том, что связана с ним на всю жизнь, мне хочется повеситься!

— Послушайте, Эдвард вовсе не такой дурак, каким вы его изображаете. По общему мнению, у него отличная деловая смекалка. Кроме того, должен признаться, я уже давно считаю, что вы поступили невероятно умно, настояв на своем замужестве.

— Это все вы виноваты! — обвинила Берта доктора. — Если бы вы тогда не воспротивились этому браку, я бы не поспешила с замужеством. Какую чудовищную ошибку я совершила, как жалею об этом! Лучше бы Эдварду умереть!

Доктор Рамзи присвистнул. Соображал он не слишком быстро и теперь испытывал все большую обескураженность: его устоявшееся мнение рушилось, причем внезапно и резко.

— Я не знал, что все так обстоит.

— Ну еще бы, — съязвила Берта. — Вы считали, что я счастлива, потому что я улыбалась и прятала свою боль. Страшно подумать, сколько страданий я вынесла.

— Мне не верится, что все настолько плохо. Завтра вы успокоитесь и сами удивитесь, как вам в голову могли прийти подобные мысли. Надеюсь, вы не обидитесь на старика, если я назову вас импульсивной и упрямой натурой. В конце концов, Эдвард — хороший малый; мне просто не верится, что он намеренно причинял вам страдания.

— Ради Бога, прекратите его хвалить.

— Может быть, вы чуть-чуть завидуете его успеху? — Доктор Рамзи пристально посмотрел на Берту.

Миссис Крэддок покраснела: она и сама задавалась этим вопросом. Чтобы опровергнуть утверждение, потребовался самый презрительный тон:

— Я? Любезный доктор, вы забываетесь! Неужели непонятно, что это не мимолетный каприз, что для меня все очень серьезно? Я терпела муки, пока хватало сил, но больше не могу. Вы должны помочь мне уехать отсюда. Если вы хоть немного любите меня, сделайте все возможное. Да, я хочу покинуть Корт-Лейз, но не желаю ругаться с Эдвардом, лучше расстаться без скандалов. Бесполезно убеждать его в том, что мы несовместимы. Он думает, что мне для полного счастья достаточно быть его женой. У Эдварда железная натура, а я презренно слаба, хотя раньше считала себя сильной.

— Правильно ли я понял, что ваши намерения абсолютно серьезны? Вы действительно решили пойти на крайние меры и расстаться с супругом?

— «Крайние меры» — это то, на что я пошла раньше. В прошлый раз я уезжала громко, но теперь хочу избежать какого-либо шума. Тогда я все еще любила Эдварда, а сейчас уже даже не ненавижу. О, я знала, что совершила глупость, возвратившись домой, но ничего не могла с собой поделать. Эдвард попросил меня вернуться, и я уступила его просьбе.

— Право, не знаю, чем вам помочь. Я уверен, если вы немного обождете, положение исправится.

— Я и так слишком долго ждала, мое терпение иссякло. Я напрасно растрачиваю жизнь.

— Почему бы вам не уехать на несколько месяцев и все хорошенько обдумать? Мисс Лей, как обычно, на зиму уезжает в Италию, верно? Честное слово, Берта, вам бы тоже не помешало съездить с ней.

— Не имею ничего против. Что угодно, лишь бы убраться отсюда. Мои муки непереносимы.

— А вы не задумывались, что Эдвард будет скучать по вас? — сурово произнес доктор Рамзи.

— Не будет. Полагаете, я не изучила собственного мужа? Я вижу его насквозь. Он черств, эгоистичен и глуп, и рядом с ним я делаюсь такой же. Умоляю вас, помогите мне.

— Мисс Лей осведомлена о ваших делах? — спросил доктор Рамзи, вспомнив, о чем тетушка Берты говорила ему во время своего приезда в Корт-Лейз.

— Исключено. Она уверена, что мы души друг в друге не чаем. Я стала ужасной трусихой — не хочу, чтобы она знала. Когда-то мне было все равно, что обо мне подумают, но теперь мой дух сломлен. Отправьте меня отсюда, доктор Рамзи, отправьте подальше.

Берта разрыдалась. Она давно отвыкла плакать, но сейчас, излив все то, что годами хранила в душе, чувствовала усталую опустошенность.

— Мне кажется, что я древняя старуха, хотя на самом деле еще совсем молода! Иногда хочется просто умереть и покончить с этим кошмаром.

Через месяц Берта была в Риме. Поначалу, однако, она не ощущала перемен в своем состоянии: жизнь в Корт-Лейз оставила в душе Берты неизгладимый след, она не могла представить, что этот тяжкий период завершился. Она походила на узника, который провел в сумраке заточения много лет и, ослепленный свободой, оглядывается в поисках цепей, не сознавая, что их уже нет.

Тетка и племянница сняли квартиру на Виа Грегориана. Просыпаясь по утрам, Берта не понимала, где находится. Облегчение было столь велико, что она постоянно пребывала в страхе, будто прекрасное видение рассеется и ее снова окружат тюремные стены Корт-Лейз. Берта словно во сне бродила по залитым солнцем улочкам и вдыхала ароматы роз и фиалок. Нереальным казалось все: прохожие; натурщицы, отдыхающие на ступенях Испанской лестницы; лохматые мальчишки, странно одетые и докучливые; серебристая мелодичная речь, ласкавшая слух.

Разве могла Берта поверить, что это не сон, если перед глазами у нее — яркое солнце и синее небо, от которых сердце замирает в груди, если на душе удивительно покойно и повсюду разлита восхитительная нега? Реальная жизнь тосклива и тяжела, она проходит в особняке георгианской эпохи, вокруг которого сплошь голые поля, продуваемые ветрами. В настоящей жизни все страшно добродетельны и скучны; Десять заповедей окружают тебя плотным кольцом, ступишь за его пределы, и тебя ждет геенна огненная и вечное проклятие. А внутри этого кольца ужаснее, чем в заточении, потому что вокруг нет решеток, замков и засовов. Но за унылыми камнями, на которых высечены запреты, простирается светлая, благоуханная земля, где солнечные лучи заставляют кровь быстрее бежать по жилам, цветы охотно отдают свои ароматы воздуху в знак того, что богатства следует расточать, а про добродетели — забыть. Здесь повсюду порхают амуры, легкие и беспечные. Страна, что лежит за мрачными скрижалями, богата оливковыми рощами, дающими приятную тень, а море нежно целует берег, показывая юношам, как нужно ласкать дев. В этой стране губы предназначены не для рьяного глаголания, уста здесь — лук Купидона. Здесь глаза светятся блеском, говоря страннику о том, что не надо бояться, что стоит лишь попросить о Любви, и Любовь будет дана. Кровь горяча, руки сливаются в объятия, алые губы просят поцелуев, ведь дарить их так сладко. Здесь тело и душа пребывают в гармонии. Ах, подарите мне солнечный свет из этой благословенной земли, розовый сад и журчание прозрачного ручья, тенистый берег, вино, книги и коралловые губы моей возлюбленной пастушки, и я проживу в совершеннейшем счастье никак не меньше десяти дней.