Вершинные люди

Истекал первый день отпущенного на оплату срока, а я надеялась только на Василия Федоровича и, не видя других вариантов, искала его и не могла найти. Не могла проинформировать, что скоропалительно, в один день, ураганно решился наш вопрос, так долго висевший в воздухе, предупредить, что сумма, которая нам требуется, значительно возросла, не могла ничем ни порадовать, ни огорчить: его нигде не было. Меня начинало лихорадить, я не знала, что делать. Поздно вечером, когда я снова и снова звонила к нему из дому, на том конце телефон по-прежнему молчал. Наконец ответила его жена.

— Василия Федоровича нет в городе, он в командировке, — сказала она.

— Надолго? — мне не верилось, что при таком фантастическом везении что-то может сорваться. Так не бывает!

— Будет через неделю, — ее ответ прозвучал как приговор.

Господи, ну и пусть его нет, быстро соображала я, но жена-то есть! Она посвящена в его дела. Мы и без него справимся. Снова звоню ей, рассказываю, в чем дело.

— Да, он говорил о ваших планах. Но сейчас у нас нет денег, — почти радостно звучал ее голос.

— Как нет? Он же заверял, что есть! Зачем мы затевали эту покупку? Как я теперь буду выглядеть перед своим директором? Из-за вас я подвожу человека, который поручился за меня, гарантировал мою порядочность и серьезность? Вы — безответственные люди!

Она слушала терпеливо, не перебивая. Подождав не последовавшего продолжения, сказала:

— У нас случились непредвиденные неприятности. На нас наехал автор книги «Воспитание щенка», пригрозил судом за нарушение авторских прав, и Василий Федоровича поехал к нему в Москву улаживать проблему с гонораром.

— Иными словами, ваши денежки тю-тю в Москву?

— Тю-тю, — она, похоже, все-таки радовалась.

— Вы меня подвели и теперь так спокойно говорите об этом?

— Мы пережили несколько дней сущего кошмара, и я рада, что они позади. Вы не знаете, что такое наезд. Но сегодня мне опять дышится легко.

— Как же вы издавали книгу без договора с автором? — мне показалось, что я не верю ей, хотя понимала, что она говорит правду.

— Мы купили готовые пленки. Фирма-посредник уверяла, что с автором все согласовано. Теперь придется еще и с ними разбираться. Но денег не стало, и появятся не скоро.

Что мне оставалось?

Ночь была бессонной. Я перебирала шансы, но их выбор был невелик, и они отпадали один за другим.

Наступил второй день, такой же безрадостный и беспросветный, не суливший облегчения. На помощь, по-прежнему, рассчитывать не приходилось. Пришла мысль позвонить в книготорг и просить об отсрочке платежа, хотелось верить, что, вернувшись из Москвы, Круглов найдет выход. Но потом я поняла, что не имею права этого делать, не посоветовавшись с директором. Ведь это он выступил моральным гарантом сделки, ему и принимать решение.

Ничего не подозревающий Николай Игнатьевич, воодушевленный тем, что так здорово помог мне, выслушал новость с таким выражением, будто выпил синильной кислоты.

— Как же ты, не имея денег, шла на сделку? — ошарашено спросил он. — В какое положение ты меня поставила?

Я объяснила, что, во-первых, должна была только получить согласие Лобановой на сделку и оформить ее на себя, а деньгами должен был заниматься Василий Федорович. И потом — книготорг нас обманул первым, завысив стоимость сделки в три раза за счет своей неликвидной макулатуры!

Наконец мой директор понял, что произошло задуманное коварство, соединенное с несчастливым стечением обстоятельств, и лишь выругал меня за долгую проволочку:

— Чего выжидала два месяца? За это время и рак мог свиснуть.

Я осмелела:

— Договоритесь об отсрочке. Вернется Круглов и что-нибудь придумает.

— Куда спешишь? Успеем. Есть еще завтрашний день, — он лукаво подмигнул. — Подумай сама, куда от нас денется Анна Федоровна? Но деньги искать надо.

— Теперь сами велите не торопиться, — защищалась я, понимая, что не права. — А может… — я замялась. — Может, можно, чтобы по счету заплатила типография, а я потом отдам? — странная смесь робости и наглости звучала в этих словах, имя которой — отчаяние.

Он аж подпрыгнул:

— Еще чего? Придумала! Выбрось из головы! — и он завернул крутое словцо.

После этого разговора тяжесть, оседлавшая душу, что я вовлекла в свои проблемы директора, а сама не подготовилась, свалилась с меня — он понял ситуацию и не рассердился.

И все же чудилось, что эта беспросветность, сгустившаяся со всех сторон, отрезала меня от людей и покрыла мое имя темным, несмываемым цветом. Как страшно, как обидно не иметь возможностей! Шанс, вполне посильный по способностям, может уйти в другие руки, к тому, к кому судьба благосклоннее. Горькие сетования на судьбу, размышления о своей жалкой участи неимущего человека терзали меня до утра. Я впервые не радовалась, что солнце поднимается над горизонтом, зажигая новый день, холодный, ветреный и пыльный. Где найти деньги, я так и не придумала.

Забрезжил рассвет.

Однако утро оказалось несколько не таким, как представлялось. За ночь выпал снежок, покрыл землю новым слоем. И хоть был тот слой тонок и невесом, но все же в очищенной им атмосфере появилась свежесть. Серость коротких дней, разбавленная сиянием белого кружева неровно лежащего снега, оживила в скользящих над землей, негреющих лучах солнца еще живущие хлопья надежды. Невнятная радость коснулась мира и осталась над ним, уже не выдуваемая занудными, надоевшими ветрами. Пыль, не взлохмаченная беспорядочными потоками воздуха, осела куда-то под выпавший снег.

Но что это давало безотрадной душе? Так и сидела я на следующий день в своем кабинете — отупело, безотчетно уставившись в слегка подновленный пейзаж за окном. О чем только не думалось в эти часы! Плавным, неспешным, смирившимся потоком текли они, мои мысли, достигая то кажущейся глубины, то измельчаясь до веры в чудо. Я наблюдала оживленную воробьиную возню на внешнем подоконнике — искорки жизни. Похоже, птицы считали, что все под солнцем зависит от их суеты и чириканья, поэтому усердствовали на совесть, вовсю стараясь не уронить надежды мира на них. «Так и я, — успокаивала я себя, — суечусь, переживаю, убиваюсь. Мне только кажется, что я представляю собой что-то значащее, важное, и меня люди замечают. На самом деле единство и борьба противоположностей правит бал и играет людьми, подсовывая им случай то как удачу, то как несчастье. За хлопотами и занятостью собой никто и не заметит ни моих побед, ни моих поражений».

Спрессованной, ноющей болью излучалась из меня и разливалась вокруг тоска, вязкая и всеобъемлющая, как предопределенность, превращая мой кластер пространства в какой-то погибельный закрутень.

Разве могла я подозревать, что щедрая судьба, смирив во мне бесполезные метания и угомонив кручину, поселив в сознании покорность и утеплив душу верой в мудрую власть высших сил, уже приближается спешащими шагами, неся высоко над мелкими проблемами быта знамена своих велений?

В дверь кабинета постучали.

Трудно было предположить, что это пришло спасение.

Конник-2

В дверь кабинета постучали.

Трудно было предположить, что это пришло спасение.

Очнувшись от благостно-смиренных раздумий, я с недоумением и досадой, что меня извлекают из кокона хоть какой-то, пусть грустной, определенности, обернулась на звук. Не дожидаясь отклика, ее распахнул импозантный мужчина возрастом старше меня и уверенным шагом преодолел порог. Был он чуть выше среднего роста, несколько полноват, что, однако, вполне гармонировало с его типом, с приятным лицом славянского вида. В его взгляде сквозила веселая и всепобеждающая бесшабашность. Молодецкая, почти хулиганская самоуверенность просматривалась в жестах, мимике, всей пластике движений. Он был чем-то взъерошен и подогрет — блестевшая лысина казалась вздыбившейся от недоумения и возмущения. Раскованной, вихляющей походкой покорителя обстоятельств и толп он прошел к столу и остановился напротив меня.