Дерево с глубокими корнями: корейская литература

Мама терпеть не могла, когда ругаются, ссорятся и хвастаются. Она любила мягкий и красивый сеульский говор, на котором можно было выразить все, что ты хочешь сказать, никого не обидев. Когда я шел гулять с соседскими мальчишками, мама напутствовала меня: «Ты не повторяй все за другими. Не тараторь, как сорока, всегда говори четко и спокойно, только тогда тебя услышат». Мама ужасно не любила, когда глотали окончания слов^[78], с соседками она всегда разговаривала уважительно, соблюдая все правила вежливости. Сейчас мама очень постарела и болеет, она уже не может красиво выразить то, что хочет сказать, и глаза ее не отличают, два килограмма риса перед ней или один, но родина моей бедной мамы — это не место рождения, а правила и четкая речь.

Но я начал свое повествование не для того, чтобы рассказать о маме. Мой родной центр Сеула в пределах городских ворот уже давным-давно ничейная родина. Несколько дней назад, в новогодние праздники, ворота Намдэмун^[79] подожгли, и их больше нет. В детстве через реку Ханган можно было перебраться только по двум мостам. Один — железнодорожный, по которому ходили поезда, а другой — пассажирский для машин, пешеходов, повозок и велосипедов. Помнится, когда пешеходный мост расширили до четырех полос, на его открытие приехал президент Пак Чонхи вместе с начальником охраны Ча Чихолем и перерезал ленточку, а по всей стране радовались, били в гонг и танцевали.

Сейчас мостов уже больше двадцати. Люди, возвращаясь в родные края на праздники, переезжают реку Ханган именно по этим мостам. Обязательно уезжают и обязательно возвращаются. Сеул в это время пустеет, и внутри городских ворот мой родной центр города неожиданно становится просторным и одиноким. А мне в праздники некуда было поехать, и я бродил в одиночестве по улицам своей родины. На самом-то деле это была ничейная родина. Люди, уехавшие в родные края, обязательно сюда возвращались, но для них это была чужбина. И вот в день, когда уехавшие на новогодние праздники возвращались назад, были сожжены и стерты с лица земли мои родные ворота Намдэмун. Утром я приехал к ним на такси и увидел, что мои ворота сгорели, превратились в груду пепла.

С тех пор я сменил несколько адресов: сначала переехал из съемной комнаты в квартиру в многоквартирном доме в центре, затем переселился на Енсиннэ, что на северо-западе Сеула в районе Пульгвандон. И вот уже десять лет живу в городе Ильсан.

Ильсан тоже оказался ничейной родиной. Ведь это новый город недалеко от столицы. Здесь всё рядом, всё по соседству: церкви и мотели для свиданий, стрип-бары, ночные клубы, кафе, разнообразные массажные салоны, караоке и бани, сауны, интим-магазины, комнаты отдыха для мужчин, парикмахерские, салоны красоты, маникюрный салон, педикюрный салон, клиника пластической хирургии, где меняют размер груди, нос, разрез глаз, форму икр и овал лица, парикмахерская для животных, где вашего питомца покрасят или подстригут ему когти, клиника традиционной китайской медицины для животных, где собакам делают иглоукалывание, ставят банки и делают физиотерапевтические процедуры, а еще здесь японский, итальянский, китайский, вьетнамский, испанский, французский, турецкий рестораны, массажный салон с «дополнительными услугами».

Однажды ранним вечером я сидел в кафе у дороги и выпивал. Какой-то человек с мегафоном подошел к мотелю для свиданий, встал перед ним и начал кричать: «Покайтесь! Конец уже близок!» Я усмехнулся себе под нос. Есть много вещей, над которыми я смеюсь про себя.

Переехав в Ильсан, я решил пополнить свои знания об этом городе в провинции Кёнгидо, отправился в центральную библиотеку и перечитал там множество книг об истории и географии этой местности и об истории самого Ильсана, отчеты об археологических раскопках, исследования по этнографии и шаманизму. А вечером, возвращаясь из библиотеки домой, я, как обычно, пил, сидя за столиком перед мотелем.

Ильсан расположен в широкой долине, по которой протекают две речушки Кокнынчхон и Чханнынчхон, впадающие в реку Ханган. В долине этих речек было найдено множество артефактов времен неолита. Известно, что люди населяли эту долину уже многие тысячи лет назад. Еще в «Исторических записях трех государств» упоминается название деревни, теперь превратившейся в город, который никогда не спит, город, где ночью одинаково светятся и неоновые кресты на протестантских церквях, и горящие вывески мотелей для свиданий.

Ильсан находится в долине устья реки Ханган, которая, разливаясь, часто затапливала все вокруг. В этом новом районе самой высокой точкой является гора Чонбальсан, окруженная холмами и поднимающаяся на 83 метра над уровнем моря. Холмы плавно спускаются к берегам реки. Пойма реки была обширная, ровная, но из-за разливов реки люди не могли здесь жить постоянно. Через пять лет после огромного наводнения 1925 года на реке Ханган возвели дамбу. В период с 70-х по 90-е годы соорудили дренажную систему и разбили пашни. Так в новом развивающемся районе Ильсан стали заниматься сельским хозяйством.

Создание нового города Ильсан в 1990 году все изменило. Сперва район из неосвоенного превратился в сельскохозяйственный, а затем в новый индустриальный. За весь период существования этой земли, с самого неолита, резкие изменения произошли лишь во второй половине XX века. Появившийся тогда город и окрестности и есть место, где я живу сейчас.

В научно-исследовательском институте доисторической культуры и в институте этнографии при университете Тангук изучили историю этой местности, где расположен Ильсан, и выпустили двухтомный отчет (1992 год), в котором так описано возникновение Ильсана:

…раньше образ жизни и типы строений напрямую зависели от природных условий и, подчиняясь им, находились с ними в гармонии. Теперь природу используют лишь для своей выгоды, и повсюду, как грибы, вырастают высотные дома, а люди теперь следуют новым жизненным правилам, при которых все измеряется денежным эквивалентом. И крестьянские орудия труда, и предметы быта. Денежным эквивалентом оценивается и духовность и даже воспоминания о прежней жизни. Одни ценности поменяли на другие. Теперь за рисовые поля и холмы, разбросанные за деревней, можно получить компенсацию…

Лю Гисон Ильсан в новое время

Как только начались работы по застройке района, местные жители, которых хотели выселить из их старых домов, выплатив им компенсацию, выступили против. Разве можно назначить цену всей прожитой жизни, да и будущее в эту цену не входило. Местным жителям предоставили первоочередное право на покупку квартир в строящихся домах, но для многих стоимость этих квартир и затраты, связанные с переездом, оказались не по силам. Они бросали камни и нечистоты в бульдозеры и экскаваторы. Тогда я еще жил в Сеуле в районе Пульгвандон и однажды отправился посмотреть на эти стычки со строителями. Люди швыряли в бульдозеры бутылки из-под рисового вина, наполненные нечистотами, кричали и пели.

Родина, где я жил когда-то,

Деревня в цветущих горах.

Там цветы персика и абрикоса.

Азалия вся в цветах.

Переехав в Ильсан, я много прочел о нем. Мне, потерявшему родину, хотелось утешить себя или хотя бы попытаться понять, как такое могло случиться. Ведь никаких оснований обрести новую родину у меня не было. Люди тогда кричали и пели песню «Весна в родных краях», а потом все они куда-то переселились. И Ильсан стал навечно ничейной родиной. И каждую ночь здесь одинаково ярко светят огни от крестов протестантских церквей, и от вывесок кабаре, и мотелей для свиданий. Если подняться на вершину горы Чонбальсан или на крышу моей квартиры-студии, где находится мой рабочий кабинет, можно увидеть эти переливающиеся огни.

Преступником, поджегшим ворота Намдэмун, оказался семидесятилетний старик. Сообщали, что раньше он жил в деревне Ильсан. Я прочитал об этом в газете. Там еще было сказано, что, когда у крестьян забирали земли и строили новый город, он получил около 100 миллионов вон компенсации за свою землю. На его недовольство и возмущение никто даже внимания не обращал. Старик объяснял потом в полиции, что у него не было другого пути быть услышанным и выплеснуть свое возмущение, как поджечь ворота Намдэмун. Я родом из самого центра Сеула, что внутри городских ворот, и я вырвал себя с корнями оттуда и переехал в Ильсан, а старик, всю жизнь проживший в деревне Ильсан, вырвал себя с корнями оттуда и поджег ворота Намдэмун. Старик теперь в тюрьме и, скорее всего, там и проведет остаток дней. А я должен буду продолжать жить в Ильсане, другой альтернативы у меня пока нет.