Тщета, или крушение «Титана»

«Сейчас иди на палубу, Роуланд», сказал он; «Я поговорю с тобой еще раз, прежде чем мы увидим берег. А до тех пор я требую — не прошу, а требую — чтобы у тебя не было лишних разговоров об этом со своими товарищами.

Первому помощнику, сменившемуся после восьмой склянки, капитан сказал: «Он сломленный человек со временами пробуждающейся совестью. Но его не купишь и не запугаешь — ему известно слишком многое. Однако мы узнали его слабое место. Если он вдрызг накачается прежде, чем мы станем в док, его свидетельства не будут стоить ничего. Вы его напоите, а я встречусь с врачом для подготовки наркотика.

Когда после семи утренних склянок Роуланд явился завтракать, в кармане своего бушлата он нашел фляжку объемом в пинту, которую он почувствовал, но не извлек на глазах у своих товарищей по вахте.

«Так, капитан», подумал он, «вы, стало быть, один из тех наивных и скучных негодяев, какие обычно ускользают от закона. Я оставлю для вас как улику это спиртное с наркотиком». Но спиртное было без наркотика, как он узнает позже. Это были добрые виски “Leader” для согревания внутренностей, покуда капитан находился в раздумьях.

Глава 5

Утром случилось происшествие, далеко отвлекшее мысли Роуланда от ночных событий. За несколько часов яркий солнечный свет собрал на палубе пассажиров, словно пчел, и две широкие процессии напоминали городские улицы, судя по их окраске и оживлению. Вахта занималась обычной уборкой, и Роуланд, со шваброй и ведром, драил окрашенный в белый цвет правый гакаборт, будучи скрытым из виду рубкой, которая загораживала тесный участок на корме. В это укрытие забежала девочка, смеющаяся и кричащая и, скача от избытка энергии вверх и вниз, прицепилась к его штанинам.

«Я бежала», сказала она «я бежала от мамы».

Осушая влажные завязки своих брюк, Роуланд поднял ребенка и ласково сказал: «Вот что, малышка, давай беги обратно к маме. Здесь для тебя плохая компания». Невинные глаза улыбнулись ему в лицо, и затем — глупый поступок, совершаемый только холостяками — он поднял ее над ограждением с забавно угрожающим видом. «Выбросить тебя рыбам, детка?» спросил он, и его лицо смягчилось неуместной улыбкой. Ребенок издал легкий испуганный крик, и тут из-за угла появилась молодая женщина. Словно тигрица она прыгнула к Роуланду, схватила ребенка, пристально взглянула на него расширившимися глазами, и исчезла, оставив его обмякшим и обессиленным, тяжело дышащим.

«Это ее дочь», простонал он. «Так смотрят матери. Она замужем… замужем». Он снова взялся за работу чистильщика, с лицом, подтверждавшим совпадение цветов морского загара и очищавшейся краски.

Спустя десять минут капитан в своем кабинете слушал жалобу мужчины и женщины, чрезвычайно встревоженных.

«Так вы говорите, полковник», сказал капитан, «что Роуланд является вашим старым врагом?»

«Он является, — или был раньше — отвергнутым поклонником миссис Селфридж. Это все, что мне о нем известно — кроме того, что он намекал о возмездии. Жена уверена в том, что она видела, и я считаю, что его нужно арестовать».

«Именно, капитан», страстно сказала женщина, держа под наблюдением свою дочь, «вы бы только видели его; он уже почти бросил Миру, когда я схватила ее — и, к тому же, его лицо было таким страшным. Ах, это было так ужасно. Мне уже не будет покоя на этом корабле, я это знаю».

«Я бы просил вас не обременять себя беспокойством, мадам», серьезно сказал капитан. «Недавно мне стало известно кое-что о его прошлом — что он разжалованный и сломленный морской офицер, но здесь уже третий рейс, и я убедился как в его готовности работать простым матросом, так и в его слабости к алкоголю, которую ему не удовлетворить без денег. Однако — как вы считаете — он мог вас преследовать. Мог ли он разузнать о ваших движениях — что вы намеревались гулять по кораблю?»

«Отчего нет?» воскликнул муж; «он наверное знает некоторых друзей миссис Селфридж».

«Да, да», сказала она нетерпеливо; «я слышала, как о нем говорили, несколько раз».

«Тогда ясно», сказал капитан. «Если вы, мадам, согласитесь свидетельствовать против него в английском суде, то я сейчас же одену на него наручники за попытку убийства».

«Ах, сделайте это, капитан», воскликнула она. «Я не могу чувствовать себя в безопасности, пока он на свободе. Конечно, я буду свидетельствовать».

«Что бы вы ни сделали, капитан», злобно сказал муж, «уверяю вас, что я пущу пулю в его голову, если он опять сунется или затронет меня. Тогда вы сможете надеть наручники на меня».

«Я прослежу, чтобы он был под надзором, полковник», повторил капитан, откланиваясь им у порога своего кабинета.

Однако капитан понимал, что обвинение в убийстве есть не всегда лучший путь дискредитации человека. В то же время, было невероятно, что его противник мог оказаться детоубийцей. К тому же, такое обвинение в любом случае трудно доказывать, не доставляя затруднений и беспокойства ему самому. Поэтому он не приказал арестовать Джона Роуланда, а только распорядился, до поры, назначать его днем на работы между палубами, куда не заглядывают пассажиры.

Роуланд удивился внезапной смене работы чистильщика на «солдатские обязанности» красителя спасательных кругов в межпалубном тепле. Он был достаточно проницателен, чтобы заметить утром какое-то особенное внимание боцмана. Гораздо сложнее узнавались симптомы наркотической интоксикации, стоившие его встревоженному начальству больших расходов виски. Ввиду его прояснившихся глаз и спокойного голоса — за счет целительного морского воздуха — когда он в четыре часа явился на палубу на первую утреннюю вахту, в штурманской рубке капитан и боцман начали диалог, где первый сказал: «Не надо тревожиться. Это не яд. Он на полпути к кошмарам, и это только ускоряет их. Ему привидятся змеи, призраки, гоблины, кораблекрушения, пожары, и всякие другие вещи. Их действие продлится два-три часа. Просто, пока левый кубрик пустует, опустите это в его кружку».

Во время ужина в правом кубрике — куда относился Роуланд — случилась драка, которую нет нужды описывать, кроме упоминания о том, что Роуланд, бывший в стороне, отшвырнул свою кружку с чаем на третьем глотке. Взяв новую порцию, он завершил ужин; после, равнодушный к обсуждению моментов драки его товарищами по смене, он улегся на свою койку и курил до восьмой склянки, прежде чем ушел вместе со всеми.

Глава 6

«Роуланд», сказал важный боцман, когда вахтенные собрались на палубе; «заступишь на мостик впередсмотрящим по правому борту».

«Не моя очередь, боц», удивленно сказал Роуланд.

«Команда с мостика. Становись туда».

Роуланд послушался, заворчав, как это свойственно рассерженным морякам. Смененный им матрос назвал свое имя и исчез. Первый помощник неспешно сошел с мостика, произнес обычное: «смотреть в оба» и вернулся на свой пост. Вслед за тем спереди корабля водворились тишина и одиночество ночной вахты, и на их союз с неумолчно гудевшими машинами покушались только звуки отдаленной музыки и смех в театре. Вследствие попутного для «Титана» свежего западного ветра на палубе установилось почти безветрие. А поскольку густой туман, освещенный ярким звездным небом, был крайне холоден, самые малообщительные пассажиры сбежали вовнутрь к свету и общению.

Когда в половине девятого раздались три склянки, и Роуланд, в свою очередь, издал положенный ему сигнал — «все хорошо», — первый помощник оставил свой пост и направился к нему.

«Роуланд», сказал он, приблизившись; «Я слышал, и ты был вхож в офицерское отделение».

«Не понимаю, с чего вы это взяли, сэр», ответил Роуланд; «Я не имею привычки упоминать об этом».

«Ты говорил капитану. На мой взгляд, курсы обучения в Аннаполисе и в Королевском Военно-Морском Колледже сравнимы по своей полноте. Что ты думаешь о теориях течений Морли?»

«Они кажутся правдоподобными», сказал Роуланд, невольно опуская слово «сэр»; «но, по-моему, в большинстве случаев теория Морли приводила к ошибочным результатам».