Тайна корабля

— Вот что, — отвечал Нэрс с той же недружелюбной сдержанностью, причина которой, думаю, вам известна, — это плавание мне подходит; надо только выяснить кое-какие пункты. Нам нужно поговорить с вами, мистер Пинкертон. Но пойду ли я, нет ли, — кто-нибудь пойдет. Нет смысла терять время: вы можете дать мистеру Джонсону записку, он заберет людей, отправится с ними на судно и подготовит его к отплытию. Канальи выглядят трезвыми, — прибавил он с видом крайнего отвращения, — нужно поставить их на работу, чтобы удержать в этом состоянии.

Получив согласие, Нэрс подождал, пока его подчиненные ушли, а затем перевел дух с видимым облегчением.

— Теперь мы одни и можем потолковать, — сказал он. — В чем, собственно, дело? О нем оповещали как о музее Барнума, и ваше объявление взбудоражило всю прибрежную часть. Это не совсем удобно, потому что я именно теперь немножко притаился; и, во всяком случае, прежде чем я приму судно, мне нужно выяснить себе все обстоятельства.

Пинкертон рассказал ему всю историю, начав с деловой точностью и мало-помалу разгорячаясь до повествовательного экстаза. Нэрс сидел и курил, не снимая шляпы и подчеркивая каждый новый факт сердитым кивком. Но его светло-голубые глаза выдавали его, заметно разгораясь.

— Теперь вы сами видите, — заключил Пинкертон, — что Трент, по всей вероятности, отплыл в Гонолулу; а чтобы нанять оттуда быстроходную шхуну на Мидуэй, потребуется лишь небольшая доля пятидесяти тысяч долларов. Вот тут-то мне и нужен настоящий человек! — воскликнул Джим с заразительной энергией. — Разбившееся судно мое; я заплатил за него чистоганом; и если дойдет дело до драки, то я хочу, чтобы дрались не шутя. Если вы не вернетесь через девяносто дней, то говорю вам прямо, я лопну с таким треском, какого еще не слыхали на этом берегу. Это дело жизни и смерти для мистера Додда и для меня. Похоже, что без драки на острове не обойдется; и когда я услышал вчера ваше имя и увидел вас этим утром, я сказал себе: «Нэрс достаточно хорош для меня».

— Я вижу, — заметил Нэрс, изучая пепел на своей сигаре, — что чем скорее я буду с этой шхуной за Фараллонсом, тем приятнее будет для вас.

— Вы именно такой человек, о котором я мечтал! — воскликнул Джим, подскочив на постели. — В вас нет ни капли обмана.

— Ладно, — сказал Нэрс. — Теперь другой пункт. Я слышал что-то о суперкарге.

— Это мистер Додд, мой компаньон, — сказал Джим.

— Не вижу смысла, — сухо возразил капитан. — По-моему и одного капитана довольно.

— Не разочаровывайте меня, — ответил Пинкертон, — вы говорите, не подумав. Не стану же я поручать вам дела нашей фирмы? Думаю, нет. А ведь это не только плавание, но и торговая операция, которой заведует мой компаньон. Вы будете командовать судном, следить за разборкой разбившегося судна и распоряжаться работой матросов, и хлопот у вас будет по горло. Только условимся насчет одной вещи: все должно быть сделано к удовлетворению мистера Додда, потому что платит мистер Додд.

— Я привык давать удовлетворение, — сказал мистер Нэрс, густо покраснев.

— И здесь дадите! — воскликнул Пинкертон. — Я понимаю вас. Вы неподатливы, но зато действуете напрямик.

— Все-таки нужно выяснить положение, — возразил Нэрс, слегка смягчившись. — Я разумею мое положение. Я не намерен плавать за боцмана; довольно уж того, что я соглашусь вступить на это комариное судно.

— Ну, я вам говорю, — ответил Джим, подмигнув с неописуемым выражением, — с таким капитаном оно будет стоить трехмачтового корабля.

Нэрс усмехнулся; нетактичный Пинкертон еще раз одержал победу по части такта.

— Теперь еще один пункт, — сказал капитан, не обращая на это внимание. — Надо столковаться с собственниками.

— О, предоставьте это мне; я ведь из кампании Лонггерста, — ответил Джим с неожиданным порывом тщеславия. — Всякий, кто хорош для меня, будет хорош для них.

— Кто же они? — спросил Нэрс.

— Мак-Интайр и Спиталь, — сказал Джим.

— А, хорошо, дайте мне вашу карточку, — сказал капитан, — вам нет надобности писать что-нибудь; Мак-Интайр и Спиталь у меня в кармане.

Хвастовство за хвастовство; так всегда выходило у Нэрса с Пинкертоном — двух тщеславнейших людей, каких я только знал. Восстановив таким образом себя в собственном мнении, капитан встал, и, кивнув головой на прощание, удалился.

— Джим, — воскликнул я, когда дверь за ним затворилась, — мне не нравится этот человек.

— Он подходит для вас, Лоудон, — возразил Джим. — Он типичный американский моряк — храбр как лев, находчив и горд с хозяевами. Человек, побивший рекорд.

— По части грубости на море, — сказал я.

— Говорите, что хотите, — воскликнул Пинкертон, — но мы встретили его в добрый час: я бы доверил ему жизнь Мэми!

— Кстати, а объяснение с Мэми? — спросил я.

Джим, натягивавший брюки, остановился.

— Это благороднейшая душа, какую только создавал Бог! — воскликнул он. — Лоудон, я хотел растолкать вас ночью, и надеюсь, вы не обидетесь, что я не сделал этого. Я застал вас спящим, и мне показалось, что вы совсем разбиты, так что я оставил вас в покое. А новости такие, что стоило разбудить вас; но даже вы, Лоудон, не почувствовали бы их так сильно, как я.

— Какие новости? — спросил я.

— Вот какие, — ответил Джим. — Я объяснил ей положение дел и сказал, что отказываюсь от женитьбы. «Значит, я вам надоела?» — говорит она, спаси ее Бог! Ну, вот, я опять объяснил ей, как обстоят дела, и шансы на банкротство, и необходимость вашего отъезда, и что я собирался пригласить вас дружкою, и все прочее. «Если я не надоела вам, — говорит она, — то я думаю, что есть только один способ устроиться. Обвенчаемся завтра, тогда мистер Лоудон может быть дружкою прежде, чем уйдет в море». Вот что она сказала, коротко и ясно, точно героиня Диккенса. Напрасно я толковал о банкротстве. «Тем более вы будете нуждаться во мне», — сказала она. Лоудон, я об одном молю: поправить дело ради нее; я молился об этом ночью возле вашей постели — за вас, за Мэми и за себя; и — не знаю, верите ли вы в молитву, да я и сам немножко верующий, — но какой-то мир снизошел на меня, и, право, я думаю, что это был ответ. Никогда еще не было такого счастливого человека! Вы, да я, да Мэми; тройная связь, Лоудон. И она так любит вас, Лоудон, считает вас таким благовоспитанным и distingue, и так была довольна, что я пригласил вас дружкою. «Мистер Лоудон», — говорит она таким дружелюбным тоном. Потом сидела до трех утра, приспособляя платье для свадьбы; мне так приятно было глядеть на нее и следить, как быстро ходит иголка, и говорить себе: «Вся эта торопливость, Джим, чтобы выйти за тебя замуж!» Я просто не мог поверить этому; это было точно волшебная сказка. Воспоминание о старых временах кружило мне голову; я был тогда так неотесан, так невежествен и так одинок, а теперь как сыр в масле катаюсь, и, убей меня Бог, если знаю, чем я это заслужил.

Так он изливал, с невинным многословием, обуревавшие его чувства; а я должен был вылавливать из этих бессвязных сообщений детали его нового плана. Они должны были обвенчаться в этот день; свадебный завтрак предполагался у Франка; вечером прощальное посещение «Норы Крейны», а затем нам предстояло пуститься: мне в мое плавание, Джиму в брачную жизнь. Если я и питал когда-нибудь недоброжелательное чувство к мисс Мэми, то простил ей теперь; так честно и хорошо, так смело и рискованно было ее решение. Небо подернулось свинцовыми тучами, и Сан-Франциско никогда еще (на моей памяти) не выглядел таким тусклым и кислым, таким серым и грязным, точно преждевременно состарившимся городом; но все время, пока я бегал по делам, то в гавани, то по шумным улицам, среди грубых звуков и безобразных зрелищ, в душе моей звучала точно тихая музыка мысль о счастье моего друга.

А денек действительно выдался хлопотливый. Наскоро позавтракав, Джим побежал в Сити-Голл и к Франку сделать нужные приготовления к свадьбе, а я поспешил к Джону Смиту позаботиться насчет припасов, а затем на «Нору Крейну» удостовериться, как идут дела. Она показалась мне еще меньше, чем вчера, вследствие контраста с различными большими судами. На ней уже царила отчаянная суматоха; пристань рядом была загромождена бочками, сундуками, ящиками, бухтами канатов, миниатюрными бочонками крупного пороха, — так что, казалось, никакая человеческая изобретательность не уместит всего этого добра на шхуну. Джонсон был в жилете, красной рубашке и панталонах из индейского коленкора; глаза его светились деятельностью. Я обменялся с ним двумя-тремя словами, затем поднялся на корму и спустился в главную каюту, где капитан сидел за вином с комиссионером.