1919

В Бордо первый явившийся на палубу портовый чиновник пытался расцеловать капитана Перри в обе щеки. Президент Вильсон только что объявил войну Германии. Город ничего не пожалеет для les américains. По вечерам, в свободное от службы время, Джо и Глен Хардвик вместе бродили по городу. Девушки в Бордо были чертовски хорошенькие. С двумя – Боже упаси, не девками – они познакомились как-то под вечер в общественном саду. Они были очень мило одеты и выглядели барышнями из хороших семейств, ничего не поделаешь – война. Сперва Джо решил, что эти штуки не для него, раз он женатый человек, но ведь Делл-то, черт побери, так и не отдалась ему. Что же она думает, он монах, что ли? В конце концов они пошли в маленькую гостиницу, которую барышни уже знали, и поужинали и выпили beaucoup [94] вина и шампанского и вообще здорово повеселились. У Джо еще никогда в жизни не было такой чудной девочки. Ее звали Марселиной, и, когда они утром проснулись, коридорный принес им кофе и булочки, и они позавтракали в кровати, и Джо начал уже кое-что кумекать по-французски и научился говорить «c'est la guerre», и «on les aura», и «je m'en fiche», [95] и Марселина сказала, что она всегда будет встречаться с ним, когда он будет приезжать в Бордо, и называла его petit lapin. [96]

Они простояли в Бордо всего лишь четыре дня, сколько им нужно было, чтобы дождаться очереди в док и выгрузиться, но зато они все время пили вино и коньяк, и харчи у них были замечательные, и все их носили на руках по случаю вступления Америки в войну, и это были чудесные четыре дня.

На обратном пути на «Хиггинботеме» открылась такая сильная течь, что старик совершенно перестал думать о подводных лодках. Еще неизвестно было, смогут ли они дойти до Галифакса. Пароход был не нагружен, и его валяло, как бревно, так что в кают-компании тарелки слетели со стола, несмотря на предохранительную раму. Однажды, туманной ночью, где-то к югу от мыса Рейс, Джо обходил среднюю палубу, уткнув подбородок в бушлат, как вдруг его швырнуло навзничь. Так они и не узнали, что это было – мина или торпеда. Только благодаря тому, что шлюпки были в полном порядке и на море не было волнения, всем удалось покинуть корабль. Все четыре шлюпки разлетелись в разные стороны. «Хиггинботем» растаял в тумане, и они так и не увидели, как он тонет; успели только разглядеть, как вода заливала верхнюю палубу.

Они озябли и промокли. В шлюпке Джо говорили мало. Гребцам приходилось сильно налегать на весла, чтобы удержаться против волны. Каждая волна чуть побольше других обдавала их, пеной. На них были шерстяные свитера и спасательные пояса, но холод насквозь пронизывал их. Наконец туман чуточку рассеялся, и забрезжило утро. Шлюпкам Джо и капитана удалось соединиться, а под вечер их подобрала большая рыболовная шхуна, шедшая в Бостон.

Когда их подобрали, капитан Перри был в очень скверном состоянии. Шкипер рыболовной шхуны делал для него что мог, но все четыре дня, пока они шли в Бостон, Перри не приходил в сознание и умер по дороге в госпиталь. Врачи сказали, что от воспаления легких.

На следующее утро Джо и первый помощник отправились в контору агента судовладельцев Перкинса и Эллермена – похлопотать о жалованье для себя и команды, и тут началась какая-то чертова неразбериха: во время плавания сменились судовладельцы, какой-то Розенберг купил судно в кредит, и теперь его невозможно было найти, и «Чейз Нейшнл Банк» предъявлял права на судно, и страховое общество подняло вой. Агент сказал, что они получат все сполна, он в этом уверен, так как Розенберг выдал обязательство, но это требует времени.

– А как они себе представляют, черт их побери, траву нам, что ли, жрать?

Агент сказал, что он им от души сочувствует, но придется им улаживать это дело непосредственно с мистером Розенбергом.

Джо и первый помощник постояли на панели перед конторой и выругались, потом первый помощник поехал в Южный Бостон сообщить новости жившему там старшему механику.

Был теплый июньский день. Джо пошел по судовым конторам поглядеть, не найдется ли ему служба. Потом он устал и сел на скамью в парке и стал глядеть на воробьев и гуляющих без дела военных моряков и продавщиц из магазинов, которые шли домой с работы, постукивая каблучками по асфальтовым дорожкам.

Джо две недели торчал в Бостоне без гроша в кармане. Армия Спасения пеклась о спасенных моряках – кормила их бобами, водянистым супом и огромным количеством гимнов, которые никак не привлекали Джо при его тогдашнем настроении. Он сходил с ума от желания поскорее достать денег и поехать в Норфолк к Делл. Он писал ей каждый день, но ответные письма, которые он получал на Главном почтамте, были довольно сухи. Она беспокоилась о квартирной плате, и ей нужны были весенние платья, и она боялась, что ее начальство будет недовольно, когда узнает, что она замужем.

Джо сидел на скамейках в парке и бродил между клумбами в общественном саду и регулярно заходил к агенту насчет места, но в конце концов ему надоело бездельничать и он нанялся боцманом на пароход Соединенной фруктовой компании «Каллао». Он решил, что плавание будет недолгое, а через две-три недели, когда он вернется, он уже сможет получить свои деньги.

По дороге домой им пришлось несколько дней простоять на рейде Розо на Доминике и ждать, пока паковали их груз – лимоны. Все злились на портовых чиновников, банду поганых британских негров, из-за карантина и из-за того, что лимоны не были запакованы и лихтера так медленно отползали от берега. В последнюю ночь стоянки в порту Джо и Ларри, другой боцман, дразнили молодых негров, продававших команде фрукты и вино со шлюпки под кормой; потом они как-то случайно предложили неграм по доллару за то, чтобы те доставили их на берег и высадили подальше, чтобы офицеры не заметили. Здесь пахло неграми. Улицы не были освещены. Черный как уголь парнишка подбежал к ним и спросил, не хотят ли они горного цыпленочка.

– Наверно, это негритянки, – сказал Джо. – Ничего другого сегодня уже не найдешь.

Черномазый парнишка потащил их в бар к рослой мулатке и сказал ей что-то на местном наречии, чего они не поняли, и она сказала, что им придется несколько минут обождать, и они присели и опрокинули несколько стопок хлебного.

– Наверно, она – здешняя мадам, – сказал Ларри. – Если они не будут хорошенькие, пускай проваливают ко всем чертям.

Откуда-то из глубины послышалось шипение и запахло жареным.

– Черт возьми, я бы чего-нибудь поел, – сказал Джо. – Эй ты, скажи ей, что мы хотим есть.

– Вам сейчас подадут горных цыплят.

– Что за черт?

Они допили хлебное, как раз когда мулатка внесла большое блюдо чего-то жареного.

– Что это такое? – спросил Джо.

– Это горные цыплята, мистер, так у нас называют лягушечьи лапки. Только это совсем не такие лягушки, как у вас в Штатах. Я знаю, я была в Штатах. Мы бы тех лягушек и есть не стали. А это чистые лягушки, совсем как цыплята. Попробуйте, останетесь довольны.

Они расхохотались.

– Мы платим за выпивку, – сказал Ларри, вытирая слезы.

Потом они решили, что хорошо бы подцепить девочек. Они встретили двух при выходе из дома, в котором играла музыка, и пошли за ними по темной улице. Они заговорили с девицами, и те заулыбались и захихикали и стали поигрывать всем телом. Но тут появились три-четыре негра, злые как черти, и заговорили на местном наречии.

– Давай-ка лучше смоемся, Ларри, – сказал Джо сквозь зубы, – у этих дьяволов ножи.

Они очутились в центре орущей кучи здоровенных негров, как вдруг позади них кто-то сказал по-американски:

– Тихо, ребята, я сейчас все улажу.

Невысокий человек в бриджах цвета хаки и панаме расталкивал толпу, все время что-то говоря на местном наречии. Это был небольшой человек с серым треугольным лицом и козлиной бородкой.

– Меня зовут Гендерсон, Де-Бюк Гендерсон из Бриджпорта, Коннектикут. – Он пожал им руки. – Ну, в чем дело, ребята? Все уже в порядке, меня тут все знают. Тут надо быть очень осторожными, ребята, здешний народ обидчивый, ужасно обидчивый… Пойдемте-ка лучше, ребята, выпьем. – Он взял их под руки и поспешно повел по улице. – Я сам был когда-то молод… Да я и сейчас еще молод… Конечно, вам захотелось посмотреть остров… Ну что ж, так и надо, это самый интересный остров на всем Карибском море, только очень отдаленный… Годами не видишь белого лица.