Гулящая

ь?

- Бог его знает. Он вперед дал.

- Так ты, дура, сама не поискала?

- Ну его!

- Где он лежит? Я пойду,

- Ушел. Ей-богу, ушел.

- Врешь!

- Убей меня бог! - она так махнула рукой, что рогожка сдвинулась и упала на землю.

Она стояла под самым фонарем. Свет упал прямо на нее и осветил безносое лицо, мокрое от дождя, сморщенные губы, растрепанную голову.

- Вот еще тоже покрышка! - крикнула она и, подняв рогожу, снова накрыла ею голову.

- Пойдем, говорю тебе.

- Куда?

- А вон в шинке огонь горит.

И они молча пошли через улицу. Это были Христя и Марина, которую Довбня с пьяных глаз вытребовал к себе в губернский город.

15

На следующий день в собрании Лошаков громил Колесника на чем свет стоит. Если душа покойника еще летала по свету, то, прослушав речь Лошакова, она, наверно, прямиком отправилась в ад, чтобы в геенне огненной искупить те тяжкие грехи, которые откопал Лошаков в самой ее глубине: таких преступлений, такого срама не выдержала бы душа самого отъявленного головореза. Что ж до косточек, то они, верно, подскакивали в темном гробу, потому что и косточкам трудно покоиться в мире после столь красноречивого выступления.

По коню, так и по оглобле: говоря о Колеснике, как не сказать о Христе. Досталось и ей на орехи, "этому продукту глубокого нравственного растления", "куртизанке", "камелии", "кокотке"... Слышала бы все это безносая Христя, прислуживая евреям, так от радости перенесла бы и муки голода, кланяясь великим панам за то, что не позабыли о ней, еврейской служанке.

Но она ничего этого не слышала, расчесывая вшивые пейсы мальчишке, который брезгал смотреть на безносое лицо служанки и все отталкивал рукой неверную.

А Лошаков не умолкал: соловей весенней ночью устал бы так долго петь, а он - нет. Даже побледнел, даже осунулся... И было чего стараться: благодарное земство отдало ему имение Колесника, лишь бы он хоть за двадцать лет заплатил двадцать тысяч, которые украл Колесник.

После съезда Лошаков дал в честь земцев банкет; присутствовали на этом банкете одни господа дворяне. Пили и ели, ели и пили не меньше, чем на банкете у Колесника, только пили не "за мир" и "за земское согласие", а больше "за победу". Мелкопоместные дворяне горячо благодарили Лошакова за то, что он поддержал своего брата дворянина. А то оттерли нас, совсем оттерли от дел. А разве мы раньше не служили, не работали? И исправниками, и непременными членами, и судьями, и заседателями. Отобрали у помещиков крестьян - и серое мужичье взяло верх! За здоровье нашего сословного предводителя! За победу! - И высокие стены дворянского собрания огласились громовым "ура".

Слыхали ли вы, серые мужички, разбросанные по горам и по долам, по хуторам и по деревням, слыхали ли вы этот громовой клик ликующего дворянства?

Нет, не слыхали, некогда было вам слушать. Ближе вам были свои домашние заботы, дела своей деревни или хутора, а главное, думушка про землю. Вот бы матушка-землица хорошо уродила, чтоб не довелось