Сестра Моника

На одном из банкетов «Метальгезельшафт» во Франкфурте моя сестра Хильдегарда оказалась за одним столом с начальником своего мужа. Сам я его никогда не видел, только читал о нем в судебных репортажах... Не обращая внимания на окружавшие его слухи, моя сестра развлекалась непринужденной беседой с влиятельными соседом по столу - тем самым начальником мужа, Эрнстом Хаузером, и разговор вдруг неожиданно зашел о Э.Т.А. Гофмане. Хильдегарда упомянула о моем намерении доказать, что «Сестра Моника рассказывает и узнает» и вправду принадлежит перу Гофмана. На это собеседник ответил: «Разумеется! Ведь у меня есть рукопись». Сестре показалось, что она его не расслышала. «Вы хотите сказать, что у Вас есть редкий экземпляр первого тиража?» - «Да нет же! Я владею рукописью. Наследство жены».

Жена Хаузера... Она была отравлена в ночь с 16 на 17 декабря 1920 г. в супружеской постели, муж, как он потом рассказал следователям, даже и не заметил, как она умерла.

Кто ее отравил? Суд так и не смог дать ответа на этот вопрос.

А кем была Зузи Хаузер? Урожденной Девриент!

Людвиг Девриент, величайший актер, умерший в один год с Гете, был Гофману больше, чем другом... Гофман доверял ему свои рукописи.... Часть таланта, а заодно и все хранившиеся у него гофмановские бумаги, Девриент завещал своему старшему племяннику, пылкому Карлу Августу Девриенту, а тот -своему сыну Максу... Он-то и был отцом несчастной Зузи Хаузер...

Вскоре после того, как сестра передала мне свой разговор с Хаузером, я решил убедиться в наличии собственными глазами. Кроме прочих, я рассказал о словах промышленника своему другу Ясперту, большому почитателю Гофмана... Хаузер жил тогда в Мюнхене, и Ясперт поехал к нему. Он был представлен хозяину, который отвел его в комнату с черными обоями...

Хаузер открыл стенной шкаф, выдвинул несколько ящичков, и через мгновенье перед Яспертом уже лежала рукопись «Моники»... а также гора иных ценных документов: рисунки, карикатуры, ноты... Впрочем, не успел ценитель Гофмана и моргнуть, как драгоценности снова исчезли в стенном шкафу.

Несколько лет спустя исследователь творчества Гофмана Ясперт, как рассказала мне незадолго до начала Второй мировой войны его жена, был убит национал-социалистами...

В октябре 1957 г. ... я узнал, что «в результате военных действий личные документы» Хаузера были уничтожены... Эрнст Хаузер умер в 1956 г. в Кембридже, Массачусетс.

Так, порождая литературоведческую детективную историю чуть ли не в духе «Имени Розы»

У. Эко, теряются - не разрешая вопроса об авторстве - следы рукописи «Сестры Моники»...

* * *

В конце концов, совершенно неважно, кто автор, ведь вряд ли обнаружится в истории немецкой литературы еще одно такое произведение, где, словно в кунсткамере, будут собраны все возможные литературные клише своей эпохи. «Сестра Моника» - это роман о приключениях монашки, оставшийся фрагментом, выдающий себя за рукопись, обнаруженную, как следует из подзаголовка, в монастыре, включающий в себя также жизнеописание матери заглавной героини и философию ее отца-либертена, историю их служанки, изложенную в письмах, а заодно и сердечные излияния трансвестита, перебиваемые экзальтированными речами эмансипированной чудачки, попавшей сюда будто из книг Ж.-П. Рихтера; роман, в котором герои повествования главной героини сами становятся рассказчиками, чьи персонажи, в свою очередь, также выходят за пределы рассказываемых о них историй и берут слово; на страницах книги мелькают зловещие монахи, разбойники, рыцари в сверкающих латах, рассудительные немцы и сластолюбивые французы, бледные девственницы и порочные злодейки, не забыт, разумеется, и излюбленный типаж романтиков - девочка-невеста-Kindsbraut, - вошедший в моду после «Вильгельма Мейстера» Гете; действие переносится из столь любимых немецкими писателями богемских лесов в не менее любимую ими Италию, из усадеб и парков в мрачные готические соборы и монастыри, из роскошных покоев французских замков на швейцарские курорты; роман переполнен учеными дискурсами, герои размышляют обо всех мыслимых материях: от принципов естественного права и вопроса о вечном мире до предназначении женщины, физиологии мученичества и этимологии слова «монашка», подспудно упоминая и цитируя большинство главных персонажей духовной жизни эпохи - Шекспира, Вольтера, Лафатера, Канта, Виланда, Шиллера, Бодмера, а также маркиза де Сада и Шопенгауэра, известных в те годы лишь ограниченному кругу читателей; при этом и по форме, и по содержанию «Сестра Моника» является чуть ли не кульминацией литературного письма того времени: готические ужасы, сентиментальный морализм, элементы воспитательного романа, просветительская сатира, масонские аллегории и идеалы веймарского классицизма, эротические стереотипы, романтический культ музыки и романтическая же тяга к синтезу жанров перемешались в этом причудливом сочинении, самой оригинальной чертой которого является, по всей видимости, его совершенная неоригинальность.

Разумеется, подобное многоголосие, усложненная структура и запутанное повествование, призванные отобразить «хаос жизни» и заодно прокомментировать саму природу литературы, не были чем-то новым в начале XIX века - достаточно вспомнить «Годви» (1801) Клеменса Брента-но. Часто эта усложненность тут же становилась объектом пародии и самопародии, как в романах Жан Поля Рихтера («Титан», 1800-1803; «Флигельные годы», 1805) или «Житейских воззрениях кота Мура» (1819-1823) Э.Т.А. Гофмана. В «Сестре Монике», во многом благодаря жанровой особенности эротико-порнографического романа - его пародийности - эти характерные для романтической литературы тенденции доводятся до предела: договаривая то, что оставалось недоговоренными в «серьезных» произведениях рубежа XVIII-XIX в., проигрывая довершающие аккорды мечтаний романтических героев, автор «Моники» наглядно демонстрирует - как в это время художественные конструкции начинают отражать новые конфигурации взаимоотношений индивида, тела и власти.

Полное название романа - «Сестра Моника рассказывает и узнает» можно соотнести с тем, что по мнению французского философа и историка М. Фуко становится на рубеже XVIII-XIX в. характерным для взаимодействия власти (понимаемой как сеть отношений, выходящих за пределы государственного аппарата и конституирующих общественные институты и систему знаний эпохи) с ее субъектами и объектами.

По мнению Фуко, с конца XVIII в. на Западе характерным для власти становится стремление регулировать и нормализовать тела, чтобы поставить их на пользу экономико-социальным процессам, лежащим в основе буржуазной системы, «механизмы власти обращены на тело, на жизнь, на то, что заставляет ее размножаться, на то, что усиливает род, его мощь, его способность господствовать или использоваться», анонимная, вездесущая власть концентрируется вокруг живого, производящего тела, стремится овладеть телом как машиной, занята его дрессировкой, использованием его сил и способностей, увеличению его полезности и управляемости, включению в системы контроля, и в то же время установить контроль над телом как экземпляром биологического вида и связанными с ним биологическими процессами, не в последнюю очередь в виде контролирования сексуальности: «власть говорит о сексуальности и с сексуальностью». Erfahrert, «узнавать», и erzählen, «рассказывать», в заглавии романа перекликаются с важнейшими аспектами этого нового модуса власти.

Немецкое слово erfahren («узнавать») непосредственно связано с телом: во-первых, с передвижением тела в пространстве - оно восходит к древневерхненемецкому irfaran, означавшему «путешествовать». Нетрудно заменить, что герои «Моники» все время находятся в пути, перемещаясь от одного дисциплинарного учреждения к другому: из монастыря - монастыри были образцом для новых техник контроля за телом - в военную часть; из военной части - в педагогический интернат и обратно - в монастырь; или на бальнеологический курорт, где тело дисциплинируется в соответствии с предписаниями медиков.