Жук <br />(Том II)

— В этом-то мы не сомневаемся, миссис Хендерсон.

Фраза была произнесена мрачным тоном.

Миссис Хендерсон повела нас вверх по лестнице, которую не мешало бы починить. Приходилось смотреть, куда ставишь ногу, а так как света не хватало, то мы не раз и не два спотыкались.

Наша проводница остановилась у двери на самом верхнем этаже. Из какой-то потаенной складки платья она извлекла ключ.

— Он там. Я дверь заперла, чтоб никто ничего не тронул. Я-то знаю, какие вы, полицейские, дотошные.

Она открыла замок. Мы все вошли внутрь, однако теперь хозяйка держалась за нашими спинами.

На ветхом, поломанном умывальнике слабо мерцала свеча. Рядом с умывальником стояла узкая железная койка с беспорядочным ворохом белья на ней. Еще мы увидели плетеный стул с продырявленным сиденьем, и все это, вкупе с парой треснутых плошек и круглым зеркальцем, висевшим на вбитом в стену гвозде, служило единственной обстановкой в комнате. Ничего похожего на труп убитого человека я не заметил. Кажется, инспектор тоже.

— Что это значит, миссис Хендерсон? Я ничего здесь не вижу.

— Гляньте за лежанкой, мистер Филипс. Где я его нашла, там и оставила, в жизнь бы до него не дотронулась, да и другим трогать его не дала, потому как, сами слыхали, я вашу полицейскую дотошность знаю.

Мы вчетвером поспешили вперед. Чтобы увидеть труп, я и Атертон зашли со стороны изголовья, а Лессинхэм с инспектором перегнулись через кровать. Там, на полу между кроватью и стеной, лежал убитый.

Увидев его, Сидней воскликнул:

— Это Холт!

— Слава Богу! — вырвалось у Лессинхэма. — Это не Марджори!

В его голосе явственно слышалось облегчение. То, что человека больше нет на свете, волновало его гораздо меньше сознания, что девушка жива.

Отодвинув койку на середину комнаты, я склонился над распростертым на полу телом. Мне редко доводилось лицезреть кого-то в более плачевном состоянии. Одежда на Холте была приличная: серый твидовый костюм, белая шляпа, воротничок и галстук, — но, вероятно, от этого его крайнее истощение еще более бросалось в глаза. Вряд ли на его теле нашлась бы хоть унция плоти. Щеки и глазницы превратились в зияющие провалы. Кожа туго обтянула скулы, и из-под нее торчали кости. Даже от носа почти ничего не осталось, разве что хрящ. Я подложил руку ему под спину и приподнял тело с пола, не почувствовав веса: Холт оказался легким, как ребенок.

— Сомневаюсь, — произнес я, — что здесь произошло убийство. По-моему, мы имеем дело с жертвой голода или изнеможения, возможно, того и другого вместе.

— Что это на его шее? — спросил инспектор, успевший опуститься на колени рядом со мной.

Он указал на две ссадины на коже, по одной с каждой стороны.

— Кажется, царапины. И довольно глубокие, но вряд ли они сами по себе могли послужить причиной смерти.

— Могли бы, если учесть уже ослабевший организм. В карманах у него что-нибудь есть?.. давайте-ка положим парня на кровать.

Так мы и сделали, благо был он легок как перышко. Пока инспектор проверял его карманы — в них ничего не нашлось, — в комнату влетел высокий чернобородый мужчина. Он оказался доктором Глоссопом, полицейским врачом, за которым послали, когда мы уходили из участка.

Едва начав осмотр, он поразил нас странным, в данных обстоятельствах, заявлением:

— Не верю я, что этот человек мертв. Почему за мной не послали сразу после того, как его обнаружили?

Этот вопрос он задал миссис Хендерсон.

— Ну, доктор Глоссоп, я сама его не трогала и другим не давала, потому как я же говорила, знаю я, какие эти полицейские дотошные.

— В таком случае, если он все-таки умрет, то в его убийстве вы тоже будете виновны — так-то.

Дама хихикнула:

— Знаем-знаем, доктор Глоссоп, какой вы шутник.

— Вот повесят вас за это, как полагается, тогда посмеетесь… — Эту фразу доктор пробормотал себе под нос. Сомневаюсь, что миссис Хендерсон она польстила. — В доме есть бренди?

— Ежели кто платить готов, то для того у нас все имеется, все-все. — Затем, неожиданно вспомнив про присутствие полиции и о том, что лицензии на продажу спиртного у ее заведения нет, она добавила: — По крайней мере, были б деньги, а за бутылкой мы завсегда пошлем, как известно, лишь бы гостю угодить.

— Вот и пошлите — к бочонку внизу, он же ближайший! Если опоздаете и этот человек умрет, я позабочусь, чтоб вас в тюрьме сгноили, провалиться мне на этом месте.

Нам не пришлось долго дожидаться бренди, однако человек на постели успел к этому времени очнуться. Он открыл глаза и посмотрел на склонившегося над ним врача.

— Привет, дружок!.. вот это уже дело! Как себя чувствуете?

Пациент глядел на него затуманенным взором, словно никак не мог прийти в себя и очутившийся перед ним бородатый здоровяк казался ему какой-то диковинкой. Атертон наклонился над плечом доктора.

— Рад, что вам лучше, мистер Холт. Вы же меня узнаете? Я за вами весь день пробегал.

— Вы… вы… — Холт прикрыл глаза, точно попытка вспомнить вконец его измотала. Не поднимая век, он продолжал говорить:

— Я знаю, кто вы. Вы… тот джентльмен.

— Именно, я тот самый джентльмен — по фамилии Атертон… друг мисс Линдон. Должен сказать, вы порядком измотались, вам бы попить да поесть… глотните-ка бренди.

Доктор плеснул немного напитка в стакан. Приподняв голову пациента, он позволил бренди тонкой струйкой литься в горло. Холт механически глотал, оставаясь при этом недвижным, будто не сознавая, что делает. Щеки больного вспыхнули, и этот быстро сошедший с лица румянец лишь подчеркнул его необычайную и воистину поразительную изможденность. Врач помог Холту опуститься на подушку и, молча встав рядом, взял его за запястье и начал считать пульс.

Затем, повернувшись к инспектору, доктор негромко произнес:

— Если хотите его допросить, делайте это прямо сейчас: он быстро угасает. Многого от него не добьетесь — он слишком слаб, я лично тормошить бы его не стал, однако попытайтесь хоть что-то разузнать.

Инспектор с блокнотом в руке шагнул поближе.

— Как я понял со слов этого джентльмена, — он кивнул на Атертона, — ваше имя Роберт Холт. Я из полиции, и мне нужно выяснить, почему вы оказались в таком состоянии. На вас напали?

Холт, приоткрыв глаза, невидяще посмотрел на инспектора, словно никак не мог не только разглядеть его, но даже понять, что он говорит. Сидней, склонившись над больным, попытался объяснить:

— Инспектор хочет знать, как вы сюда попали и что с вами случилось. Вам сделали что-то плохое?

Веки Холта вновь начали смыкаться. Но вдруг его глаза распахнулись, становясь все шире и шире. Рот тоже открылся. На его лице, схожем с черепом, появилось выражение панического страха. Он старался заговорить, но не мог. Наконец у него получилось:

— Жук! — Он замолк. Потом вновь приложил все усилия: — Жук!

— О чем это он? — спросил инспектор.

— Кажется, я понимаю, — сказал Сидней и обратился к человеку на койке: — Да, я вас слышу: жук. Этот жук что-то вам сделал?

— Схватил за горло!

— Поэтому у вас на шее отметины?

— Жук меня убил.

Его веки сомкнулись. Холт впал в беспамятство. Инспектор был озадачен — и не скрывал этого:

— Про какого жука он говорит?

— Полагаю, мне — и моим товарищам — все и так ясно. Мы объясним позже. А сейчас нам необходимо вытянуть из него все, что можно… пока время не вышло.

— Да, — подтвердил доктор, не отпуская запястье больного, — время еще есть. Немного, счет идет на секунды.

Сидней попытался привести Холта в чувство:

— Мистер Холт, вы всю вторую половину дня провели с мисс Линдон. Это так?

Атертону удалось пробудить что-то в сознании несчастного. Его губы задрожали, мучительно выговаривая:

— Да… весь день… и вечер… Господи, помоги мне!

— Надеюсь, Бог тебе поможет, бедный мой товарищ; тебе, как никому другому, нужна Его помощь. На мисс Линдон сейчас твоя старая одежда, ведь так?

— Да… старая одежда. Боже!