Сонаты: Записки маркиза де Брадомина

Судьба Галисии драматична. Галисийцы, принимавшие участие в формировании двух прославленных в европейской и мировой истории наций — португальской и испанской, в итоге оказались представителями самого отсталого «малого отечества» среди десятка «малых отечеств» большой родины — Испании. Галисийская литература, главным образом лирическая, любовная (иногда сатирическая или религиозная), некогда являла собой блестящий образец средневековой куртуазной лирики. Многочисленные кансионеруш (cancioneiros) стали школой для прославленных лириков Прованса, Кастилии, Леона и даже Италии. Галисийская тематика и галисийские лирические формы оказывали сильное влияние на формирование вкуса придворных и феодальных кругов. Поэзия эта выражала комплекс идеалов феодального сеньора. Закат Галисии начался с тех пор, когда эта прославленная страна оказалась включенной в политико-экономическую систему и вынуждена была переключиться на культурную орбиту Испании.

Вся последующая история знаменует превращение Галисии в окраинную провинцию. Судьба страны хорошо может быть обрисована на примере судьбы ее языка. Прославленный язык куртуазной лирики постепенно опускался на уровень просторечия, а это значит, что употребление его ограничивалось домашним или узко местным обиходом. Порвав с португальским и не растворившись в кастильском, он стал своеобразно восприниматься и той и другой стороной, как нечто смешное, странное и отсталое. Так же как леонский диалект, он стал использоваться испанскими писателями для речевой характеристики социально низких персонажей. В отличие от леонского диалекта, галисийским пользовались для достижения комического эффекта не только испанские, но и португальские драматурги. Опустившийся до уровня просторечия, галисийский не мог привлекать к себе сколько-нибудь серьезного внимания. Однако в связи с интересом к народной старине, пробудившимся в Испании XVIII века (возможно, под воздействием идей Руссо), галисийский снова привлек к себе внимание. Возрождение былой славы оказалось, само собой разумеется, невозможным. Этот интерес к местной старинной утвари и к старинному языку носил явно выраженный археологический характер. Валье-Инклан также своеобразно проявил археологический интерес к духовным ценностям, грузу и наследию своего «малого отечества» — Галисии, провинции с сильно расшатанной наследственностью.

В маркизе де Брадомине, как и в самом Валье-Инклане, романтические порывы умеряются и охлаждаются скептицизмом людей неромантической эпохи. В отличие от костумбристов, для которых галисийская старина любого сорта — от дымоходов до куртуазных пьес — представляла объект детального описания и любования, Валье-Инклан берет Галисию целокупно, в реальности ее драматической истории и в доподлинности сурового пейзажа. Он хорошо знает неяркую палитру галисийских природных красок. Он отлично чувствует старинность запущенных садов, покрытых пятнами ржавчины шпаг, огромных дубов, кельтских танцев, звучных дворянских имен. Эпитет «старинный» (antiguo) приобретает концепционный идеологический смысл, когда галисиец Валье-Инклан говорит о «старинных запахах» и «старинной любви».

«Сентиментальное путешествие» маркиза де Брадомина начинается с Италии («Весенняя соната») и завершается Наваррой («Зимняя соната»). На всех этапах этого географического маршрута (Италия — Мексика — Галисия — Наварра) ему сопутствуют любовные приключения. Однако было бы неправильно думать, что целью этих странствий являются только поиски сильных чувств, утраченных, по его собственному выражению, «декадентами нового поколения». Вряд ли можно думать и о том, что охота к перемене мест есть свойство, черта характера, унаследованные от предков-скитальцев. В этой страсти к путешествиям нужно видеть не только физические, но и духовные импульсы. Валье-Инклан своеобразно составил маршрут для своего необыкновенного героя. Три четверти географического и жизненного пути маркиза де Брадомина проходят в поисках утраченной родины и утраченного времени. Он ищет утерянную Испанию, ее былую славу и величие. Силой собственного воображения стремится воссоздать характеры и типы, достойные эпохи Возрождения, великих экспедиций за океан, крестовых походов. Но тщетно. В современном мире нет деяний, из которых в прежние времена могли вырасти эпопеи. «В наши дни это бывает все реже, ибо в душах наших нет прежней пылкости, стремительности и силы. Грустно видеть, что духовные братья этих заокеанских авентуреро обречены на самый обыкновенный разбой» («Летняя соната»). Замки древней Галисии разрушаются временем, и полчища рыцарей давно уступили место ватагам клириков («Осенняя соната»). Желание обрести великую родину приводит постаревшего и усталого маркиза в стан карлистов. «Я всегда отдавал предпочтение низверженному монарху, а не тому, кто восходит на престол, и защищал прошлое лишь из соображений эстетического порядка». В карлистах он хотел «найти ту же величавую красоту, что и в огромных соборах, и даже в годы войны мог бы удовлетвориться тем, что их объявили бы памятниками нашей национальной старины» («Зимняя соната»). Официальный вариант «сказки о родине» оказывается не более, чем фарсом. И тогда маркиз де Брадомин (а вместе с ним и Валье-Инклан) объявляет веселым вздором придуманную им вереницу героических масок, непридуманных героев испанской истории, бутафорское Возрождение, иллюзорные страсти. Реальными оказываются только воспоминания и щемящая тоска по утраченным радостям и надеждам. Сентиментальное путешествие по странам и эпохам завершается хвалой выдумке и вздору.

Почему Валье-Инклан назвал свое произведение, для которого материальным субстратом служит слово, музыкальным термином «Сонаты»? Обычно критики связывают этот перенос названия с традицией французской поэтической школы второй половины XIX в., провозгласившей принцип «транспозиции искусства» (transpositions d’art), принцип, направленный на разрушение старых жанровых границ отдельных видов искусства, на сознательное перемещение материальных компонентов, составляющих основу искусства слова, звука, цвета (вспомним музыкальные названия некоторых стихотворений Т. Готье или знаменитый сонет А. Рембо «Гласные»), Валье-Инклан никогда и ни в чем не проявлял себя как подражатель. И в данном случае выбор термина «сонаты», хотя и совпадает с модой, имеет более веские основания — и содержательные и формальные, — нежели дань примитивному литературному инстинкту имитации. Сонатой называют музыкальное произведение, состоящее из трех-четырех контрастирующих частей, объединенных общим художественным замыслом. Произведение Валье-Инклана — застывшее и пламенное, тоскливое и жестокое звучащее слово — как раз и состоит из четырех контрастирующих по тону и настроению частей в соответствии с контрастирующей символикой времен года и тоже объединено единой мыслью и единым художественным замыслом. Внутренним содержанием термина «сонаты», используемым Валье-Инкланом, является не транспозиция искусства, заключающаяся в перестановке элементов (подмена смыслового словесного содержания звуком), а транспонировка (в смысле переложения музыкально звучащего слова из одной тональности в другую).

«Сонаты» внешне непохожи ни на одно из последующих произведений Валье-Инклана, но внутренне они тесно связаны со всем его творчеством.

В предвоенные годы Валье-Инклан создает своеобразные по форме и актуальные по содержанию драматургические произведения, в которых проходит целая вереница гротескных персонажей («Маркиза Розалинда» — 1913 г. и др.). Мировая война и революция в России активизировали не только рабочий класс, но и передовую интеллигенцию Испании. В пьесах, памфлетах и романах этого периода Валье-Инклан отразил рост критических настроений и прямые протесты против абсолютистского произвола, засилья клерикалов, трусости правящих буржуазных партий, паразитизма военщины. Валье-Инклан приходит к пониманию единственно правильного выхода из ужаса испанской действительности — к революции. Наиболее значительными произведениями этого периода являются публицистические новеллы в диалогической форме («эсперпентос») и сатирический роман-памфлет «Тиран Бандерас» (1926), направленный против военно-фашистской диктатуры Примо де Риверы, — яркий образец оппозиционной литературы, представители которой (Бласко Ибаньес, Асорин, Унамуно и др.), правда с неодинаковых позиций, критиковали реакционную политику господствующих классов Испании, а также часть задуманного цикла исторических романов «Арена иберийского цирка» — «Двор чудес» (1927) и «Да здравствует мой властелин!» (1929), рисующие положение классов, партий и групп в Испании накануне революции 1868 г. Валье-Инклан был горячим сторонником и другом Советского Союза, он явился инициатором и участником многих начинаний, предпринятых прогрессивной испанской интеллигенцией, испытавшей на себе благотворное влияние идей русской социалистической революции и деятельности молодой испанской компартии.