Вампир<br />(Магическая новелла)

Между тем, толстуха-привратница бранила своего мальчугана:

— Оставишь ли ты господина Тевенена, маленький негодяй? — кричала она. — Прошу вас, господин Винсент, простить его.

Трепля ребенка по щекам, он что-то такое ответил, чего мы не расслышали.

— О, я прекрасно знаю, что вы, господин, баловник всех детей, — продолжала женщина, — зато, как только они вас завидят, так и рвутся к вам: никак их не удержишь.

Винсент в дом не входил, хотя привратница посторонилась, давая ему дорогу.

Он как бы колебался и, наконец, робко сказал:

— Вы не хотите доверить его мне… Я бы научил его кое-чему хорошему!

— Ах, я бы с удовольствием, господин Винсент. Но ведь вы знаете, что он живет в деревне у своей бабушки, которая в нем души не чает, и самой-то мне приходится кланяться, чтобы выпросить его на недельку… И, кроме того, там такой чудесный воздух!..

Винсент не настаивал. Он еще раз поцеловал ребенка и исчез в длинном коридоре. Он казался помолодевшим.

Гастон подошел к привратнице и спросил:

— Господин, который сейчас вошел, не Винсент ли Тевенен, ученый?

— Да, сударь. Да, ученый, и притом такой прекрасный человек! Поистине, отец детям. И они, плуты этакие, хорошо это знают: целый день вытягивают у него копейки…

— Он здесь живет?

— Уже десять лет…

— Я его когда-то знал. Он мне показался очень постаревшим.

— Ну, не очень-то доверяйтесь его виду. Полгода тому назад он был так плох, что, казалось, вот-вот умрет. И вдруг, словно колдовство какое… Я уж не знаю, что он такое придумал, чтобы вылечиться, но только меньше, чем в шесть недель, он совершенно переродился, да так, что будь я вдовой…

Она откровенно засмеялась, как женщина, позволяющая себе, по своему солидному положению, немножко позубоскалить.

— Но сколько же, по-вашему, ему лет? — спросил я.

— О, пустяки: лет девяносто пять, а то и побольше.

— Вот человек! — воскликнул Гастон, когда мы удалялись и возобновили прогулку. — Очень уважаемый и почитаемый и любящий детей… Что ты о нем скажешь?

— Ничего. Я жду его истории.

— Она, в сущности, весьма проста для нас, знакомых с наукой.

Винсент де Боссай де Тевенен — последний потомок большого семейства, эмигрировавшего за границу в эпоху великой революции. Его отец был одним из ста акционеров знаменитого Месмера, за которым он последовал в Швейцарию, где, как ты знаешь, этот знаменитый тавматург жил до своей смерти, последовавшей в 1816 году. Де Боссай-отец вернулся во Францию вместе с Бурбонами и вскоре умер. После него остался сын Винсент, который нас теперь интересует. Он был учеником Карра и Зоссюра, достиг в медицине ученых степеней и привязался к знаменитому Делезу, которого во время реставрации называли Гиппократом животного магнетизма.

С тех пор он, по-видимому, порвал с академической рутиной, был в течение нескольких лет секретарем магнетического общества, основанного маркизом Пюнсегюром, и сделался наконец секретарем, а затем другом, alter ego маркиза де Мирвиля, директора Авиньонского общества и автора одной очень странной книги о духах и их флюидических проявлениях.

Я быстро прервал Гастона.

— Вообще, этот великий ученый спирит… сумасшедший!..

— К чему так горячиться? — улыбаясь, сказал Гастон. — Если бы кто-нибудь пятьдесят лет тому назад заговорил об успехах техники, не говоря уже о современных нам научных открытиях, нашедших применение в жизни, то его наверняка упрятали бы в сумасшедший дом. Думаешь ли ты, что Крукс, открывший новый металл — таллиум — и предложивший досадную задачу о радиометре, был тоже сумасшедший? — прибавил Гастон, оживляясь. — Ну, так почитай его последние изыскания и решись тогда сказать мне, что то «нечто» в твоем сознании, которое ты считал незыблемым, так же осталось непоколебимо.

Но возвратимся к Винсенту. С 1825 года этот человек, в котором соединяются удивительное терпение факира с деятельной настойчивостью исследователя, был главой всех этих странных людей, называемых магнетизерами и вообще занимающихся магнетизмом, людей, более многочисленных, чем думают, и чистосердечие которых стоит вне всякого подозрения. Александр Бертран, Жорже были его учениками, а между тем, Тевенен никогда не позволил им произносить своего имени. Он не вмешался непосредственно в известный спор с Академией, которая, несмотря на доклад Гюссена, пришла к абсолютному отказу считать магнетизм серьезным предметом. Ты, конечно, знаешь, что я говорю о решении Академии в 1887 году по инициативе доктора Дюбуа д’Амьенса.

Доктор Тевенен не протестовал: наоборот, он, казалось, вовсе не интересовался вопросом и порвал со своими последователями. Но я знаю из достоверных источников, что он не бросил своих занятий. Человек, от которого я узнал все эти подробности и который был одним из последних учеников Тевенена, — за несколько месяцев до своей смерти сознался мне, что наука учителя его ужасала.

«Не думайте, — сказал он в заключение, — что тут. какое-нибудь шарлатанство, нет, это действительно наука, а ее адепт, Винсент, человек холодный и положительный, неспособный фантазировать или заблуждаться. Он идет медленно от точки до точки, подвергая самой тщательной проверке каждый пройденный шаг».

— Ты понимаешь, — продолжал Гастон, — как я хотел узнать подробности? Пусть будет наука! Но какая? На все вопросы, которые я ему надавал, мой друг отвечал уклончиво, очевидно, не желая выдавать секреты своего учителя. Тем не менее, мне все-таки удалось кое-что узнать, хотя, в сущности, очень немного. Винсент не занимался «вторым зрением», угадываньем будущего и тому подобными штуками. Его труды были строго научными и ограничивались областью физиологии или даже физики. Он занимался «излучением силы» (термин Крукса) из человеческого тела без помощи материальных проводников, силы, обладающей или притяжением, или отталкиванием.

Ты видишь, что отсюда до гипнотизма и внушения один только шаг. И вот я отправился к Винсенту удовлетворять свое любопытство. Он произвел на меня такое впечатление, какого раньше я никогда не испытывал. Когда я сказал ему, ссылаясь на своего, тогда уже умершего, друга о желании моем быть его учеником, он окинул меня пристальным взглядом, в котором было нечто странное, не поддающееся описанию. В один миг я погрузился в необъяснимое состояние, которое, однако, не было похоже ни на сомнамбулическое онемение, ни на гипнотическое очарование… Мне показалось, что я испытываю какое-то неодолимое притяжение. Пойми хорошенько, что я тебе сейчас скажу: мое тело оставалось на месте, его не влекло к Винсенту, но я чувствовал, как нечто выходило из всей его поверхности, из всех пор, и стремилось к старому доктору. Это длилось не более нескольких секунд и вдруг прекратилось.

— Сколько вам лет? — отрывисто спросил Тевенен.

— Двадцать шесть.

— Вы слишком много работаете, — продолжал он, — вы израсходуетесь слишком рано. Поберегите себя.

Его слова меня удивили, как я был совершенно здоров, жизнерадостен и полон сил, хотя после только что испытанного ощущения, о котором я тебе говорил, я и чувствовал усталость, как бы после какого-нибудь излишества.

Я попытался вернуться к цели моего визита, но он меня прервал.

— Не ждите от меня ничего, — сухо сказал он. — При настоящем состоянии знаний или, скорее, пред лицом всеобщего невежества мне запрещено сообщать кому бы то ни было то, что я знаю.

— Но почему же? — вскричал я. — Почему не помочь нам, молодым людям, в борьбе против рутины?

— Почему? — переспросил он, вставая и смотря на меня пылающим взором. — Потому что… потому, что моя наука преступна!

И, не дав мне произнести ни одного слова, с поразительным красноречием стал разбирать состояние нашей современной «положительной» науки. Не было таких систем, теорий и открытий, которых бы он не изучил и не проверил. Подавленный такой колоссальной эрудицией, таким беспримерным энциклопедизмом, я слушал его красивую, полную образов речь. С нескрываемым, порой ядовитым сарказмом он бичевал предрассудки, нерешительность и трусость, которые останавливали всех работников и исследователей на пороге науки. Неведомый пророк — он предсказал успехи, каких мы добьемся, и его предсказание сбылось. Он положительно видел по ту сторону нашего горизонта, и я впоследствии оценил точность и верность его дедуктивных выводов.