Вампир<br />(Магическая новелла)

— Слушайте, — сказал я, схватив его за плечи и касаясь лицом его лица, — ваша дочь не может быть спасена без матери!!

— Но если я хочу, чтобы она жила, — закричал он, — так только для того, чтобы ее мать считала ее мертвой!!

Не знаю, как я не дал ему оплеуху, не наплевал ему в лицо!

Я все ясно представил себе: всю правоту, всю честность матери и все безумство этого злого человека.

— Так, так, — схитрил я, — не волнуйтесь. Будем говорить о вашей дочери. Сегодня, на мой взгляд, ей несколько получше. Я загляну к вам перед обедом. До свидания!

Возвратись домой, я застал ожидавшую меня мадам Ламберт. Она прямо меня спросила:

— Теперь вы согласны помочь мне для спасенья дочери?

Я отвечал кивком. Но когда она заявила свои требования, я испугался: она хотела в эту ночь проникнуть в спальню дочери. Как мог я провести ее? Но она не нуждалась в моем содействии. Она только хотела, чтобы я был ночью в этой комнате и сделал все, что будет между нами условлено.

Все это было странно, необъяснимо, непонятно. Но я так ненавидел сумасшедшего отца; я понял, что отеческой любви у него не было, а был дьявольский мстительный эгоизм; я так жалел Марию и ее мать, что отдал себя в распоряжение этой последней.

И вот что она мне сказала:

— Моя дочь умирает от того, что у нее не было матери. Вы, врачи, думаете, что связь, жизненная связь между матерью и ребенком нарушается после родов; но эта связь продолжается долго и невидимо, и вся жизненная сила матери переходит в ее ребенка. Вот почему так часто умирают дети, лишенные матери. Именно потому, что не имеют силы для борьбы за жизнь без этой невидимой жизненной нити, связывающей их с матерью. Так было с моей дочерью. Я должна ей отдать все, что у нее без меня было отнято.

Два слова об отце! Это злой человек. Над каждым человеком есть излучения добра и зла, каждого окружает атмосфера его достоинств или пороков. Вы знаете отца и можете понять, чем дышала дочь в мое отсутствие; она была как птичка, посаженная под стеклянный колпак с угольной кислотой.

Вы еще не знаете, что я могу сделать, но, может быть, уже догадываетесь… Вот, вы увидите. Клянусь, что я спасу ее! Что будет со мной? С отцом? Вы это тоже увидите.

Сознаюсь без стыда, что эта женщина меня завоевала, и я готов был слушаться ее распоряжений.

Уговорившись с ней о предстоящей ночи, я возвратился к Ламберту и объявил ему, что выдумал решительное средство для спасения его дочери. Я показал ему склянку с таинственным питьем, которое надо давать такими маленькими дозами, какие мог отмерить только я; а потому я потребовал, чтобы в эту ночь он не мешал мне просидеть у изголовья его дочери до самого рассвета и чтобы никаких помех и шума в доме не было: малейший разговор, скрип двери может погубить все дело и вместо спасения ускорить смерть.

Он согласился без затруднения, не придавая, очевидно, значения нашему утреннему разговору.

В девять часов я был возле Марии. Все было тихо и безмолвно. Она лежала бледная, с закрытыми глазами… Спала ли она?

Мадам Ламберт мне заявила, что ровно в десять часов она будет в той же комнате. Но как она войдет? Каким ходом? Однако я был уверен, что она сдержит свое слово. По ее указанию свет лампы был мной уменьшен до степени, когда я мог различать строчки книги, но не буквы. В десять часов на меня вдруг повеяло холодным воздухом, как будто из открытого окна, и в двух шагах, у занавесок кровати, я увидал неясные очертания женщины, которые делались все живее и реальнее… Мадам Ламберт была передо мной. Она знаком подозвала меня к себе.

Я подошел. Это не было астральное явление, нет, — то была живая женщина.

— Попробуйте мои пульс, послушайте биение моего сердца; уверены ли вы, что я вполне нормальна? Я хочу знать это наверное! — сказала она мне.

Я исполнил ее желание и убедился, что передо мной здоровая энергичная натура. Я объявил ей это.

В этот момент Мария шевельнулась.

— Надо, чтобы она спала. Я не хочу, чтобы она видела меня. Кто знает, может быть, она чувствует меня? Я боюсь, что в поцелуе я потрачу слишком много нужной силы.

Она протянула над Марией свои руки, и та погрузилась в сон. Затем, говоря очень тихо, она дала мне флакон с эфиром и стальной ножик с острым концом.

— Приступим к делу, — сказала она. — Надеюсь на вас и на то, что вы не будете худо говорить о людях, знающих Магию.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее руку, но она высвободила ее и указала мне место подле ее дочери.

Я увидел, как мадам Ламберт вытянулась в кресле, на котором всегда сидела Мария; оно было в двух метрах от кровати. От лампы шел голубоватый свет; предметы были еле заметны. Но я хорошо видел черную фигуру матери, лежавшей в кресле с запрокинутой назад головой. Вокруг ее тела я заметил как бы беловатый туман, как бы легкое облачко, и в то же время в воздухе засверкали маленькие блестки вроде микроскопических комет красноватого цвета, с фиолетовым дымным хвостиком.

Я так устроен, что анализирую каждое явление, тем более происходящее с человеческим существом; поэтому я сидел так же спокойно, как у себя в лаборатории и, помня наставления мадам Ламберт, откупорил флакон с эфиром и набрызгал легкими каплями линию между матерью и дочерью. Затем, как было мне раньше указано, пальцем, обмоченным в эфир, я тихо прикоснулся к одеялу, покрывающему больную, в том месте месте, где находилось сердце. Облако, окружавшее мать, сгустилось и покрыло ее всю; только в том месте, где находилось ее сердце, потянулась тонкая блестящая струйка по линии, набрызганной эфиром, к кровати больной.

В этот момент Мария вскрикнула, как будто от укола и, выгнувшись всем телом, жадно подставила свое горло под эту блестящую воздушную струю. В облаке, окружавшем мать, сновали вверх и вниз блестящие искорки… Затем все успокоилось, и лишь эта воздушная струя, напоминая яркий солнечный луч, несла в себе густую массу атомов по направлению к больной точь-в-точь, как в акте перегонки крови.

Я встал, взял Марию за руку и нащупал пульс. Этот пульс, который утром едва ощущался, теперь был жизнен, полон силы и энергии. Больная, не могшая поднять головы, вдруг, без помощи рук, села на кровати…

Я взял данный мне нож и резанул блестящую воздушную струю… что-то горячее окутало мне руку… я бросил на пол нож, согласно уговору, и подбежал к мадам Ламберт, недвижной, страшно побледневшей, дунув ей в лицо.

Ее глаза открылись.

— Лампу, лампу! — крикнула она.

Я прибавил огня. Мадам Ламберт была уже за моим плечом и любовалась на снова глубоко спящую дочь.

— Она проспит до утра: она опьянела от данной ей жизни…

Я почувствовал, как мать облокотилась на меня и обернулся: она была бледна, как смерть, обессилена, но ее глаза были полны восторга от избытка материнской любви.

— «Магичка» показала свое чудо, — прошептала она. — Я вся ей разом отдалась… Доверяю ее вам, любите, сделайте ее счастливой.

— Поцелуйте ее, — предложил я.

— Нет, нет, это эгоистично… Я не хочу ничего брать от нее обратно.

— Но вы страдаете, вам надо оживиться…

— Я, я… Да разве вы не поняли? Теперь мне жизни не хватит!..

Сделав мне несколько указаний о пользовании дочери, она попросила меня отвернуться и пошла к занавескам кровати, в которые, судя по шелесту, завернулась… Я поглядел в ту сторону, но в комнате ее уже не было!!

Что вам сказать еще? Мария быстро встала на ноги. Отец, видя ее цветущей, здоровой, почувствовал к ней отвращение. Здоровая жизненная атмосфера, клокотавшая теперь около дочери, была ненавистна его злому болезненному уму: рожденные в ядовитой атмосфере и привыкшие к ней задыхаются на чистом воздухе! Он возненавидел дочь так же, как мать, за ее живой, бойкий, насмешливый ум, не щадящий злого глупца. Под предлогом лечения я уговорил его отправить Марию на юг с одной из моих старых подруг, и он поспешно согласился. Она уехала в Ниццу. Через полгода она стала сиротой.